— Хорошо, доктор.

— Миссис Лоренс, вам самой не нужен осмотр? Как вы себя чувствуете?

Вайолет улыбнулась и похлопала его по руке.

— Сэр, со мной все хорошо. Да, я сильно испугалась, глядя, как страдает этот несчастный, защищая меня, но в остальном все в порядке.

— Рад слышать.

— Благодарю вас.

Она проводила его вниз по лестнице. В прихожей доктор остановился.

— Миледи, вы уверены, что вам не нужна помощь? Одинокая женщина в одном доме с посторонним мужчиной… Не лучше ли вызвать на время родственницу или соседку?

— Разумеется, — ответила она скорее затем, чтобы его успокоить, нежели потому что прониклась этой идеей. — Не волнуйтесь. Этот человек явно джентльмен. Мы постараемся разыскать его родных и известить их о его состоянии.

— Хорошо. Я загляну к вам через несколько дней, но если его состояние ухудшится, тотчас пошлите за мной.

Суставы его барахлили из-за ненастной погоды, и до двери он дошел ковыляющей походкой. Лакей помог ему надеть пальто и цилиндр. Когда доктор вышел за дверь, она увидела, как полы его пальто вздулись под порывом ветра.

Он походил на персонажа из готического романа. Вайолет представила, как он бродит по торфяникам и наводит страх на каких-нибудь случайных девиц, осмелившихся выйти наружу во время бури.

О-ох, ну и разбушевалось сегодня ее воображение. Сперва фантазии о незнакомце, теперь о докторе. Похоже, сегодняшние события повлияли на нее сильнее, чем она думала. Может, у нее шок, как у солдат после боя?

Или она просто устала? Вот окружающее и кажется ей ярче и таинственнее, чем есть, компенсируя недостаток всего этого в реальной — и такой одинокой — жизни.

Наверное, ее брат был прав. «Пора тебе подыскать доброго человека да выйти за него. Джон не хотел бы, чтобы ты состарилась в одиночестве».

Вайолет нравилась ее независимость и та свобода, которую давало положение вдовы со средствами. Однако у этой свободы была своя цена.

Никто не ограничивал ее траты, она была вольна засиживаться в гостях допоздна и распоряжаться деньгами по своему усмотрению, но вот по ночам… По ночам она лежала на своей огромной дубовой кровати и слушала гулкое эхо ветра. В доме жила прислуга, но не было мужа, не было детей, не было смеха, чтобы заполнить пустоту в ее сердце.

* * *

— Спит он по-прежнему беспокойно, миледи. — Эйвери потрогал лоб джентльмена. — Горячий. Надо бы раздобыть льда и сбить жар.

— Ты менял повязку? — Кровотечение прекратилось, но риск инфекции был еще велик. Вайолет стояла у кровати с балдахином и смотрела на своего спасителя, который, несмотря на присутствие в комнате людей, лежал безмолвно и неподвижно.

— Да. Рана пока не начала затягиваться, но выглядит уже не так страшно, как вчера.

— Он не приходил в себя?

— Только ворочался, что-то бормотал да пару раз воспользовался ночным горшком, но не заговаривал, а взгляд был мутным и расфокусированным.

После нападения прошло два дня. Она надеялась, что его бессознательное состояние вызвано лауданумом, а не раной, но полной уверенности не было.

— Если до послезавтра он не очнется, придется вызывать доктора Литтлтона. А пока будем сбивать жар и каждый час проверять его состояние.

Вайолет открыла окно. Снаружи было пасмурно. На земле тонким слоем лежал снег.

— Свежий воздух пойдет ему на пользу. — Она подергала за шнурок звонка, потом вернулась к постели и села на край. Ладони мужчины были горячими наощупь, но, чтобы убедиться наверняка, она поднесла их к своим щекам. Да, определенно теплее, чем следует.

Вошла Мириам.

— Миледи?

— Принеси, пожалуйста, лед, а если не найдешь, отправь кого-нибудь во двор за снегом. Надо остудить его и сбить температуру.

Она склонилась над прикроватным столиком, обмакнула полотенце в небольшую керамическую чашу и отжала.

— Я посижу с ним, Эйвери. — Она подняла глаза и улыбнулась. — Спасибо тебе.

Бережно, стараясь не задевать повязку, Вайолет начала обтирать лицо мужчины. Между делом она напевала. Песня была старая, еще из детства. Мать иногда пела ее за шитьем.

«Приди, любимая моя. С тобой вкушу блаженство я. Открыты нам полей простор, леса, долины, кручи гор…»

Обмывая его руки, она невольно отмечала каждый выступ мускулов. Даже проверила пальцем, действительно ли они такие твердые, какими кажутся. В нем вообще не было ничего мягкого — за исключением губ и шелковистых волос.

Она омыла его шею и спустилась ниже, к обнаженной коже в открытом вороте сорочки, где курчавились волосы. Глядя на него зачарованным взглядом, прошлась полотенцем по его груди, и когда задела соски, они сморщились, превратившись в маленькие тугие бутоны.

Что, если их потрогать? Что она при этом почувствует? Откликнутся ли они на прикосновение ее ладоней так же, как влажную ткань? А на ласку ее рта?

Зардевшись, Вайолет отвернулась. Закрыла глаза и заставила себя вспомнить, как он дрался с бандитом и получил роковой удар. Она должна сосредоточиться на деле, а не вожделеть почти незнакомого мужчину.

Кто знает, о ком она фантазирует. Быть может, он человек невысоких моральных принципов или семьянин с женой и четырьмя детьми. А если священник? Нет, маловероятно, учитывая его умение управляться с оружием и ту готовность, с которой он ринулся в драку. Но какой джентльмен остался бы стоять в стороне и смотреть, как грабят беззащитную женщину, вместо того, чтобы прийти ей на помощь?

Даже священник возьмется за оружие, если понадобится защитить свою жизнь или свою страну. На войне она навидалась солдат с зияющими дырами в груди, и этот человек умрет, как они, если она не выполнит по отношению к нему свой долг. Он спас ее. Теперь она должна сделать для него то же самое.

Погрузившись в эти мысли, она не заметила, что перестала петь, пока не услышала низкий, сипловатый голос:

— Пойте.

Она посмотрела вниз и увидела, что за ней наблюдают темные глаза.

— Вы очнулись!

— Пойте, — повторил он и едва успел договорить, как его тело сотряслось в приступе трубного кашля.

— Дам пояс мягкий из плюща, янтарь для пуговиц плаща. С тобой познаю счастье я, приди...

— Любимая моя. — Голос его охрип немного сильнее, чем можно было ожидать от человека, проспавшего два дня напролет. Вайолет поднялась и налила в чашку воды из кувшина.

Когда она поднесла чашку к его губам, он закашлялся. Вода расплескалась и потекла по его подбородку.

— Осторожнее.

Они сделали еще попытку, но большая часть воды вновь пролилась на его грудь. Сорочка впитала лишнюю влагу и плотно облепила его торс, так что стал виден каждый контур и каждый изгиб. Его соски опять затвердели.

— Давайте я попробую по-другому. — Она обмакнула пальцы в чашку, набрала немного воды и влила ему в рот.

Он раскрыл рот шире, выпрашивая еще. Она склонилась над ним, почти упираясь в него грудью. С ее пальцев стекло еще несколько капель.

Когда на третий раз он задержал ее пальцы во рту и пососал, ее конечности прошила вспышка тепла, настолько сильная, что, если бы она стояла, то, наверное, потеряла бы равновесие и упала.

Во рту у него было горячо, и жар этот не имел отношения к его лихорадке.

— Еще, — прошептал он. Под его неотрывным взглядом она не могла ни двигаться, ни говорить.

Стук в дверь вывел ее из оцепенения. Мириам принесла лед и воду. Мужчина застонал.

Жестом она разрешила горничной войти. Как только та приблизилась, она взяла маленькую льдинку и вложила мужчине в рот.

Лед утолит жажду, а еще помешает ему говорить. Она вдруг испугалась того, что он может сказать. Чувство в его взгляде было слишком похоже на желание, которое испытывала она сама. Но он был незнакомцем. Прекрасным, сумрачным, обворожительным незнакомцем, который рисковал ради нее жизнью и о котором она, однако, не знала почти ничего.

Обстоятельство, которое можно исправить. Нет. О чем она только думает? Он ранен, дезориентирован, и кто знает, за кого ее принял — за жену, за любовницу? Живот скрутила острая боль. Вдруг у него есть любовница? О наличии жены она уже размышляла, но о любовнице подумала только сейчас.