За обедом она выспросила у него все, что ей хотелось знать. Она так умело задавала вопросы, что Ворон и сам не заметил, как рассказал ей и про Виринею, и про половину монеты, и про тюрьму, и про Черный остров, опустив, естественно, самые жуткие подробности. Так по душам он ни с кем никогда не разговаривал, и впервые в жизни он почувствовал, что кому-то небезразличен. Ива слушала, раскрыв широко глаза, почти не дыша и время от времени по-детски всплескивая руками. Глядя на нее, Ворон ощущал, как оттаивает его душа.

Так они просидели около часа. Ворон не хотел задерживаться дольше, чем этого требовала необходимость: как ни приятно было ему общество милой девушки, как ни уютен был ее дом, надо было возвращаться на остров – он боялся, что, заметив его отсутствие, Виринея что-нибудь учудит, да и злоупотреблять добротой Ивы он не хотел. Нога болела поменьше и, пройдясь по комнате, он убедился, что вполне в состоянии дойти до пристани, где оставил лодку.

Ива проводила его до прихожей и попросила заходить к ней, если будет возможность. Ворон отворил дверь – и обомлел: на пороге стоял Аскалон.

Ворон интуитивно дернулся назад, сбив какой-то шкафчик, но увидел, что бежать бесполезно: в дом за Аскалоном вошли двое вооруженных телохранителей. Ива вскрикнула, Аскалон от изумления выронил букет, который держал в руке, охранники вскинули ружья.

- Да что же за день такой! – сказал Ворон.

- Ива! – Аскалон никак не мог прийти в себя.

А она потерянно переводила взгляд с одного на другого, в ее глазах стояли слезы.

- Руки! – качнул на Ворона ружьем один из охранников.

Ворон помедлил, потом вдруг широко улыбнулся, бросил палку и поднял руки. Его связали.

- Боже мой, - прошептала Ива, - это я виновата.

Она подбежала к Аскалону:

- Пожалуйста, отпустите его.

Аскалон посмотрел на нее и ничего не ответил.

- Аскалон, я прошу вас. Конечно, он заслужил наказание, но он ведь уже получил свое! – она не понимала, что говорит.

- Ива, не надо, - сказал Ворон.

Аскалон бросил на него тяжелый взгляд и махнул охранникам – Ворона увели.

- Ну как же так! – Ива была в отчаянии. – Неужели он опять… Аскалон, пожалуйста, я прошу вас об одолжении. Разве вы не сделаете для меня такую малость?

Аскалон шагнул к двери, она схватила его за рукав:

- Ну, что вам стоит?

- Ива, - слова давались ему с трудом, - я не могу.

- Ну, поймите, я же до конца дней себе не прощу. Если бы вам пришлось жить с такой ношей на сердце! Я же прошу не за него, а за себя.

- Я не могу, - повторил Аскалон тверже. В груди его что-то рвалось, а в голове был туман.

- Вы слишком далеко зашли в своей мести, - сказала она с тихим отчаянием.

- Дело не в мести, - ответил Аскалон. – Вы не понимаете.

Она устремила на него последний, полный надежды взгляд.

- Я не могу, - выдохнул он.

Взгляд потух.

- Не приходите ко мне больше, - прошептала она и отступила.

Аскалон постоял, опустив голову, и вышел.

Во Дворец Аскалон возвращался с радостными вестями – первую половину их плана оказалось осуществить гораздо проще, чем они думали, - но радости он не чувствовал. И даже не ссора с Ивой, имевшая вид полного разрыва, угнетала его: по совету отца он учился ставить государственные интересы выше личных, а до страшной катастрофы, не сравнимой ни с какими сердечными проблемами, оставалось всего пять дней. Теперь все зависело от того, не ошибся ли Правитель в своих предположениях, потому что на исправление ошибок времени уже не оставалось. Аскалон привык верить отцу больше, чем себе, и все его доводы казались ему достаточно убедительными. И он вполне бы смог разделить его уверенность в успехе, если бы не имел случая пообщаться с Виринеей лично. Он вспоминал ее искаженное злобой лицо; он не мог забыть, какое наслаждение доставляли ей чужие мучения, как легко она убивала. Такая женщина не может любить, а что уж говорить о том, чтобы променять свою жизнь на жизнь другого человека! Пять дней до катастрофы и призрачная надежда, зависящая от настроения взбалмошной бабенки – слишком неуравновешенны были шансы.

Кроме того, он не мог не задумываться над этической стороной дела. Как ни крути, а то, что они собирались сделать, был шантаж – Аскалон привык называть вещи своими именами. Конечно, ради интересов государства он переступит через себя, но поступить так ему будет, он знал, очень непросто. И хорошо, если все закончится удачно; но если Виринея не придет или откажется выполнить их требования, - Ворона придется убить, а такой способ расправы был Аскалону очень не по вкусу, он ему казался недостойным порядочного человека.

Все это он высказал отцу сразу после того, как сообщил об аресте Ворона. Но Правитель, обрадованный столь неожиданной удачей, лишь отмахнулся от него, сказав, что времени слишком мало и у них есть дела поважнее, чем заниматься самоедством.

- Поверь, сын, - сказал он, - когда мы обезвредим Виринею, все остальное будет неважным, и скоро ты сам будешь смеяться над своими сомнениями. Победителей не судят, а мы с тобой в одном шаге от победы.

Сколько раз в тяжелую минуту Аскалона выручали мудрость и хладнокровие отца, умевшего с помощью нескольких слов вернуть ему душевное равновесие!

Отец посмотрел на него и обнадеживающе улыбнулся:

- Сейчас отдадим нужные распоряжения, и я покажу тебе кое-что, что окончательно рассеет твои сомнения.

Он вызвал Угрима, который жил теперь при Дворце, и приказал ему, взяв взвод полицейских, отправляться к Виринее с письмом, которое Правитель тут же и написал. Угрим, готовый ради своей мести на все, согласился без колебаний; а когда узнал, по какой причине его посылают, его рвение и желание исполнить поручение увеличились втрое. Правитель дал ему необходимые указания, и не медля ни минуты, Угрим удалился. А Ангелар с сыном, чувствовавшие легкое возбуждение, какое обычно ощущается в начале сложного и ответственного дела, направились к старой пристани, у которой Аскалон несколько дней назад встречался с клефтом, где и было то самое кое-что, что обещал показать Правитель сыну.

Не спеша дошли они до места, обсуждая детали предстоящей операции. Подойдя к пристани, Ангелар махнул рукой в сторону причала и сказал:

- Смотри.

Сначала Аскалон не понял, в чем дело, хотя сразу заметил, что знакомая пристань в чем-то неуловимо изменилась. Он прошелся вдоль берега, обвел взглядом ветхую лачужку и старые мостки – и тут сообразил:

- Вода… вода стала выше. Мостки возвышались над ее уровнем не меньше, чем на метр, а теперь волны почти касаются их, - он ошеломленно посмотрел на отца. – Море наступает.

Ангелар кивнул:

- Осталось пять дней, сын. Нет времени на уныние и сомнения.

- Я все сделаю, как надо, - Аскалон распрямил спину и твердо посмотрел в лицо Правителю. – Я не подведу.

- Я знаю, - Ангелар нежно тронул его за плечо. – Я верю в тебя. И не боюсь. Главное, не забудь забрать себе полмонетки. От этого зависит очень многое. У нас с тобой будет целая монета, и мы будем править вдвоем, как наши предки.

Аскалон улыбнулся – морской предвечерний ветер развеял все его сомнения.

Угрим вернулся после полуночи, но несмотря на позднее время, его ждали. Он сообщил, что его экспедиция прошла без осложнений – а об этом уже говорило то, что он вернулся живым, - что письмо он передал лично в руки Виринее. И хоть она не дала определенного ответа, можно было надеяться, что она придет, а это уже было немало, учитывая всю сложность ситуации. Оставалось ждать утра.

Место для встречи выбрали в одном из многочисленных парков Города. По заданию Правителя его люди нашли там большую поляну, окруженную со всех сторон деревьями. Утром по периметру поляны выстроились солдаты, вооруженные ружьями. За пятнадцать минут до назначенного срока из крытой кареты вытащили Ворона и поставили в центре поляны возле широкого замшелого пня. Руки его были связаны за спиной, с двух сторон его держали двое полицейских – два белобрысых брата, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одного были усы, а у другого – нет. Они поддерживали Ворона под локти, так как без палки он стоять не мог. Аскалон нервно расхаживал туда-сюда, каждую минуту поглядывая на часы, которые держал в руке – справиться с волнением ему никак не удавалось.