- Ох, - облокачиваюсь лбом о дверь и замираю. Что будет, если я просто останусь здесь, не буду шевелиться, перестану дышать. Закончится ли то, что даже толком не начиналось? В мире огромное количество возможностей, воспользовавшись которыми мы становимся и вправду по-настоящему счастливыми, но еще больше в мире вещей, столкнувшись с которыми, мы с легкостью и запросто ломаемся. Вот тебе и вопрос: какой ты человек? Сильный или слабый? О, мой друг, это определит лишь твоя сила воли. Сумеешь ли ты разорванный, изломанный и побитый вновь встать на ноги? Ответь и поймешь, что ты из себя представляешь. Лично я, не знаю почему, но вдруг решаю бороться дальше. Страх сковывает, но его можно преодолеть, если очень и очень сильно постараться. И у меня есть стимул. Пусть он граничит с безумием, с паникой, но я больше не могу стоять на месте. Вижу на грязной плитке две гвоздики, шмыгаю носом и выпрямляюсь. Гвоздики ведут вниз по лестнице, и я послушно следую к выходу. Там по талой, заснеженной дороге, вдоль магазинов, проезжей части, мемориала Погибшим Героям Великой Отечественной Войны и напрямик к кладбищу. Да. Именно к нему.

Я уже не смотрю, куда ступаю. Просто иду, будто вперед меня тянут невидимые нити. И я даже не плачу: пребываю в неком анабиозе. Возможно, я просто надеюсь на лучшее. Пф, смешно. Надежда – страшное чувство. Оно молниеносно возникает в наших сердцах. И вроде как дарует огонек иллюзии, веру в лучшее, однако затем разрушает похлеще экскаватора.

Я вижу группу людей около разрытой могилы и замираю. Мне страшно. Наконец, тело отмирает, и оно больше не испытывает колючего равнодушия. Теперь его не на шутку знобит. Я чувствую, что сейчас узнаю нечто такое, что перевернет всю мою жизнь. Ступаю вперед. Иду к толпе и крепко стискиваю зубы: все будет нормально, все будет хорошо. Ты справишься.

Однако я не справляюсь.

Сначала вижу гроб, затем табличку с именем моего отца, а потом их: маму и рыжую девочку с фотографии. Приступ зависти, будто яд, прожигает мои вены. Смотрю на мать, вижу, как она прижимает к себе эту незнакомку, как вытирает с ее лица слезы и злюсь, дико злюсь. Чем я хуже? Почему от меня она ушла? Почему нас бросила? И я уже собираюсь сорваться с места и кричать, кричать во все горло, как вдруг слышу:

- Тише, Мия, не плачь, - говорит она, не поднимая на меня глаз. – Не плачь, теперь папе лучше.

До меня не сразу доходит, что обращается она к рыжеватой, худой девушке, прижатой к ее груди. До меня не сразу доходит, что именно я здесь лишняя. Ошарашенно отступаю назад, смотрю то на людей, то на гроб, то на мать, и ощущаю нечто ужасное. Меня никто не видит. На меня никто не обращает внимания. Существую ли я вообще?

IV

Я не знаю, сколько пребываю в отключке. Когда мои глаза открываются, я оказываюсь рядом с Маринкой. Она лежит рядом, дрожит, будто банный лист и стонет, словно бедное, подстреленное животное.

Подрываюсь с кровати.

- Ты куда? – сопливо восклицает она и приподнимается. Глаза у нее красные, набухшие. Наверняка, проплакала она не один час.

- Надо бежать.

- Куда бежать? Ты, правда, уходишь?

Киваю. Самое страшное заключается в том, что я даже боли сейчас не чувствую. Я вообще не знаю, что чувствовать. Стою посреди просторной, бордовой комнаты, горблю спину и молчу. Что мне делать? О чем думать? Как себя вести? Я бы с удовольствием упала прямо здесь и отключилась, да и навсегда, чтобы больше никогда глаза свои не открывать. Не здесь, не где бы то ни было еще.

- Ты не можешь уйти.

- Почему?

- Потому что я не хочу, чтобы ты уходила.

Удивленно вскидываю брови.

- Чего еще ты хочешь?

Неожиданно Марина воспринимает мой вопрос всерьез. Она встает, морщит сопливый нос и шепчет:

- Хочу быть смелой.

- Дерзай.

- Как ты это делаешь?

- Что именно?

- Как ты такая, какая есть? У тебя все получается, ты все можешь. Тебе плевать на окружающих, плевать на их мнение, оценки, взгляды. Ты никогда не ревешь, не страдаешь, не просишь помощи, не выглядишь жалкой. Ты такая…, - ее глаза искрятся, - такая…

Растерянно вытягиваю лицо: что вообще происходит? Что за странные вопросы? У меня в жизни такое творится, а Марина говорит о каких-то тупых комплексах? Она вообще в своем уме? Соображает хотя бы немного? Вот смотрю в ее зеленые, огромные глаза и думаю о том, как классно было бы сейчас ей врезать. Внутри растет дикая ярость; такой гнев, такая обида от того, что этот человек никогда не интересовался моей блин жизнью, моими проблемами, моими чувствами, а иначе не говорил бы сейчас, что я не переживаю, не плачу или не ищу помощи! Иначе она бы знала, как мне плохо, как мне страшно и трудно стоять на ногах, и не реветь, не биться в истерике, не кричать, ведь у меня, кажется, умер отец! Ох, папа! Мой сероглазый защитник, который всегда был рядом, всегда селил в сердце надежду хотя бы на какое-то будущее – и умер. Хватаюсь руками за лицо, откидываю назад волосы и замираю: черт подери, они светлые! Практически белые. О боже, я схожу с ума. Схожу с ума. Схожу с ума.

Пошатываюсь назад. Из глаз вот-вот польются слезы. Собираюсь рвануть вон из этого дома, как можно дальше! Но едва делаю шаг к двери, как тут же чувствую головокружение. Что за черт? Возвращаюсь на место, морщусь и внезапно осознаю: теперь мне не плохо, голова не кружится, черные точки не прыгают перед глазами. Недоуменно выгибаю брови, специально делаю широкий шаг к выходу и охаю.

- Черт, - мне опять паршиво. Темнота обнажает свои когти, тянется ко мне, и я испуганно отступаю назад, обратно к Маринке; в безопасную зону. Почему я чувствую себя ужасно лишь тогда, когда пытаюсь выбраться из этой комнаты?

- Что с тобой? – растерянно спрашивает подруга. – Мия, ты чего?

Она тянет ко мне свои руки, но я отпрыгиваю в сторону. Смотрю на дверь и буквально слышу, как в голове гудит нечто неприятное. Что вообще происходит? Как мое головокружение связано с тем местом, где я нахожусь? Бессмыслица. Зажмуриваюсь и хорошенько встряхиваю головой. Наверно, я и, правда, схожу с ума. Иначе как объяснить мое самочувствие?

- Мы попадали в аварию? – перевожу сумасшедший взгляд на подругу. Та растерянно морщит лоб. – Попадали?

- О чем ты?

- А окно Жени? Разговор в бассейне? Драка? Хоть что-нибудь!

- Мия, я не понимаю…

- Боже, - смотрю на Маринку и едва сдерживаю в груди рыдания: это что-то новенькое. Если раньше мне приходилось забывать о каких-то событиях, то теперь недоумение горит в глазах подруги. Она, действительно, ничего не помнит. И я бы продолжила допрос, продолжила бы искать ответы, правда, неожиданно не нахожу в себе сил. Мне вдруг не хочется узнавать ответ, ведь он вряд ли соответствует законам нашего существования.

- Так, что мне делать?

Не верю, что Марина до сих пор стоит на своем, и поднимаю на нее безумный взгляд. Как объяснить человеку, что все проблемы на нашем пути – благословение. Мы преодолеваем их и становимся лучше, и даже то, что может сломить нас – в будущем делает нас сильнее. Не будь у людей сложностей, и что тогда делало бы нас людьми? Уподобляться чувствам, просыпаться с диким сердцебиением, ждать кого-то, любить кого-то, скучать по кому-то – это именно то, что обязано присутствовать в нашей жизни. И единственная проблема Марины – сама Марина. Ни Женя, ни окружающие люди, ни стечение обстоятельств, а ее собственные страхи и сомнения.

- В этом мире ничего нельзя бояться. И я говорю сейчас не о людях, не об их предвзятости и лицемерии, а о тебе и о твоих желаниях. Ты – это то, что ты о себе думаешь. Так, подумай о себе, наконец, как о сильной и умной девушке. Подумай так, и другие поверят.

- Не поверят.

- Поверят, - хватаю подругу за плечи и прожигаю прямым, серьезным взглядом. – Пока ты не ценишь себя, никто не станет. Ты так сильно боишься своих желаний, что уже и забыла, как это быть по-настоящему живой. Так, давай же, забудь обо мне, забудь обо всех, ведь ты и есть тот человек, который сделает тебя счастливой. Прекрати бояться и вдохни уже, наконец, в свои легкие капельку уверенности. И за меня вдохни. Прошу тебя. Ведь кто из нас и способен не существовать, а именно жить – так это ты, Марина. Только ты.