Свамиджи подал ученикам знак, и, поднявшись, они начали танцевать. Высокий, худой Стрьядхиша танцевал, подняв руки. Задние карманы у него были битком набиты листовками «Вечный полет!» Рядом с ним в черной водолазке, с крупными четками на шее танцевал Ачьютананда, и его длинные, волнистые, почти курчавые волосы совсем растрепались. Вслед за ним поднялся Брахмананда. Он и Ачьютананда встали лицом друг к другу, воздев руки, как на картине с изображением киртана Господа Чайтаньи. Те, у кого были фотоаппараты, протиснулись поближе. Ребята танцевали, переступая с левой ноги на правую, и были похожи на ангелов. Их крупные красные молитвенные четки раскачивались на шее в такт их движениям.

Брахмананда: Я подумал, что раз уж я встал, то, пока Свами играет на барабане, я должен танцевать. Это будет оскорблением, думал я, если я сяду, пока он играет. Поэтому я протанцевал целый час.

Типично индийским движением головы Свамиджи выразил одобрение. Затем он поднял руки, приглашая других присоединиться к танцующим. Начали танцевать многие из его учеников, и даже несколько хиппи из толпы тоже решили попробовать. Свамиджи хотел, чтобы в санкиртане пели и танцевали все. Танец представлял собой мерное покачивание из стороны в сторону, танцующие переступали босыми ногами по ковру, их руки были подняты вверх, а пальцы протянуты к небу, раскинувшемуся над пожелтевшей осенней листвой. Тут и там в толпе отдельные люди впадали в экстаз — какая-то девушка пела с закрытыми глазами, щелкая кастаньетами, и мечтательно покачивая головой. На нее неодобрительно смотрела пожилая полька в платочке с высохшим морщинистым лицом. В толпе то тут, то там стояли группы пожилых женщин в косынках, некоторые из них были в солнцезащитных очках; они оживленно беседовали, показывая пальцами на то, что привлекло их внимание в киртане. Киртанананда был единственным, кто надел дхоти, что делало его похожим на Прабхупаду в молодости. Послеполуденное осеннее солнце дарило им свое ласковое тепло. Его золотистые лучи падали на фигуры танцующих, которые отбрасывали длинные холодноватые тени.

Фисгармония звучала не смолкая. Парень в военной робе извлекал из деревянной флейты атональные импровизации. И все же звуки этих инструментов сливались в одну мелодию, а над ними снова и снова взмывал голос Свами. Так продолжалось несколько часов подряд. Прабхупада сидел выпрямившись и только в конце каждой строки мантры слегка передергивал плечами, прежде чем начать следующую. Его ученики сидели на том же самом ковре, рядом с ним, глаза их горели религиозным экстазом. Наконец Свамиджи остановился.

Он сразу же встал, и они уже знали, что сейчас он начнет говорить. Было четыре часа пополудни, и теплое осеннее солнце все еще стояло высоко в небе. Вокруг царила атмосфера всеобщего умиротворения, публика стала более внимательной, чувствовалось, что от сосредоточенного слушания мантры люди помягчели. Обратившись к ним, он поблагодарил всех за участие в киртане. Пению мантры Харе Кришна, сказал он, положил начало Чайтанья Махапрабху, который жил пятьсот лет тому назад в Западной Бенгалии. Харе означает «о энергия Господа», Кришна — это Господь, а Рама — также одно из имен Верховного Господа, оно означает «высшее наслаждение». Ученики Свамиджи сидели у его ног и слушали. Рая-Рама, закрываясь рукой от солнца, смотрел на Свами, а Киртанананда склонил голову на бок, словно прислушивающаяся к земле птица.

Свамиджи стоял под сенью высокого дуба в позе оратора; его светлые шафрановые одежды красивыми складками спадали вниз. Дерево позади него было расположено идеально.

Солнечные лучи пробивались сквозь его крону и бликами падали на его толстый ствол. Дальше, в конце аллеи, возвышалась колокольня церкви Св. Бригитты. Справа от Свамиджи стояла полная женщина средних лет, в платье и с прической, которые вышли из моды еще четверть века назад. Слева стояла девица-хиппи в джинсах в обтяжку, а рядом с ней — молодой негр в черном свитере, со скрещенными на груди руками. Слева от него стоял молодой отец с ребенком на руках, за ним — бородатый молодой уличный садху с волосами, расчесанными на прямой пробор, и два вполне заурядных коротко подстриженных молодых человека со своими юными спутницами. Многие из присутствовавших, хоть и стояли недалеко от Свами, начали отвлекаться и оглядываться по сторонам.

Свамиджи рассказал о существовании трех уровней — чувств, ума и разума, выше которых находится духовный уровень. Повторяя мантру Харе Кришна, сказал он, мы поднимаемся на духовный уровень, и это — самый легкий способ вновь обрести некогда утраченное нами вечное и исполненное блаженства сознание. Он пригласил всех на программы, которые проходят на Второй авеню, в доме номер 26, и, завершая свое короткое выступление, сказал: «Большое спасибо. Присоединяйтесь к нам и пойте вместе с нами». Тут он сел, взял барабан и снова начал киртан.

Для человека, которому уже за семьдесят, несколько часов кряду бить в барабан и громко петь было достаточно рискованно, но он шел на этот риск ради Кришны. Все складывалось слишком хорошо, чтобы от мог остановиться. Он приехал из далекого Вриндавана, пережил тяжелые дни в «Обществе йоги», которое не имело ничего общего с Кришной, и всю зиму прозябал в безвестности. На протяжении веков Америка ждала мантру Харе Кришна. Мантра пришла в Америку не из восторженных отзывов Торо и Эмерсона на английские переводы «Гиты» и Пуран и не из знаменитой речи Вивекананды об индуизме на Всемирном конгрессе религий, проходившем в Чикаго в 1883 году. И теперь, когда он наконец принес сюда кришна-бхакти, которая потекла рекой, словно Ганга, несущая свои воды к морю, ему нельзя было останавливаться. В своем сердце он чувствовал властное желание Господа Чайтаньи спасти заблудшие обусловленные души.

Он знал: такова воля его духовного учителя и Господа Чайтаньи Махапрабху, хотя кастовые брахманы в Индии вряд ли одобрили бы его общение с этими неприкасаемыми — свихнувшимися от наркотиков американцами-мясоедами и их подружками. Но Свамиджи утверждал, что он ни в чем не нарушил буквы священных писаний. В «Бхагаватам» ясно сказано, что сознание Кришны нужно нести всем народам мира. Любой человек — вечная душа, и независимо от того, в какой стране он родился, он сможет подняться на духовный уровень, если будет повторять святое имя Господа. Какие бы грехи они ни совершили, эти люди были достойны сознания Кришны. Томпкинс-Сквер-парк тоже был частью плана Кришны; он был одним из уголков земли, все эти люди являлись частью человечества, а повторение мантры Харе Кришна — дхармой нынешнего века.

Когда Свамиджи подошел к своему дому на Второй авеню, то увидел на тротуаре у магазинчика толпу людей, пришедших из парка. Это были молодые люди, которые ждали, когда он придет и откроет двери «Бесценных даров». Они хотели больше узнать о танце, о пении, о пожилом Свами и его учениках, которые устроили в парке это прекрасное действо. Они вошли внутрь. Самые робкие и нерешительные остались на улице, они с независимым видом прохаживались по тротуару, курили, ждали, заглядывали в окно и в дверь, стараясь рассмотреть картины на стенах. Свамиджи прошел на свое возвышение и сел. Перед ним было столько людей, сколько никогда раньше в храме не собиралось. Он снова заговорил о сознании Кришны. Речь его лилась свободным потоком, он цитировал санскритские писания, объясняя смысл того, что они увидели и услышали в парке. Он сказал, что каждый должен все время петь и повторять святое имя так же, как они делали это сегодня.

Было уже совсем поздно, когда он и наконец добрался до своей квартиры. Один из ребят принес ему чашку горячего молока, кто-то сказал, что они должны петь в парке каждую неделю. «Каждый день», — ответил Свамиджи. Хотя в комнате оставалось еще человек двенадцать, Свамиджи прилег на свой тонкий матрац. Он говорил еще минут пять, потом голос его стал стихать, фразы сделались отрывочными. Он как будто задремал. Было десять часов вечера. Они на цыпочках вышли из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь.