С о ф ь я  П е т р о в н а. Помню, дорогой.

Б а р м и н. Я захлебывался кровью, а ты подползла ко мне, перевязывала и утешала меня. Разве это было не так?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Так.

Б а р м и н. Нет, Соня, это было не так. Я был двадцатилетним солдатом, а тебе не было и десяти. Ты эвакуировалась с мамой в Казань, в дырявом пальтишке бегала в школу и только через пятнадцать лет встретилась со мной. (Гневно.) Зачем ты мне лжешь?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Тшш. Не поднимай голову. Тебе очень плохо, Степан.

Б а р м и н (сразу успокоившись). Да, но не будем говорить о моей болезни. Давай о чем-нибудь другом.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Хорошо. В Англии перевели твою книгу о раскопках на Северном Урале. Королевское географическое общество просит тебя почтить своим присутствием одно из заседаний.

Б а р м и н (улыбаясь). К дьяволу королевское общество. Поговорим о Тоське.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Нет. Она не существует для тебя, ты — для нее.

Б а р м и н. Это жестоко, Соня. Лежачего не бьют.

С о ф ь я  П е т р о в н а (складывает руки на груди, замыкаясь). Возможно. Но я не в силах ничего изменить.

Б а р м и н. Гордыня, Софья, гордыня! Человек вправе наказать себя. Но при чем здесь моя дочь? (Помолчал.) Страшно хочется пить.

С о ф ь я  П е т р о в н а (помедлив). Я не в силах помочь тебе, Степан. Прощай. (Уходит.)

Сцена освещается. В дверях стоит  Т о н я, прижимая к груди крынку с молоком. С удивлением слушает то, что говорит Бармин.

Б а р м и н (с закрытыми глазами, в сторону, куда ушла Софья Петровна). Зачем ты тешишь самолюбие, прикрывшись от меня Тоськой, как щитом? Остерегись заражать человека ненавистью — рано или поздно она обернется против тебя… Соня! Куда ты? Я просил стакан воды. Хотя бы глоток… Пить!

Т о н я (ставит крынку на стол, подходит к дивану, испуганно). Степан Тимофеевич!

Б а р м и н (так же). Постыдно отказать человеку в глотке воды. Положено радушно принимать крушенье потерпевших.

Т о н я (кричит). Степан Тимофеевич!

Б а р м и н (открывает глаза, смотрит на Тоню, после паузы). Да?

Т о н я. Что с вами?

Б а р м и н. Со мной? Ничего. Кажется, я немного вздремнул.

Т о н я (дотронулась до его лба). У вас жар.

Б а р м и н. Ты считаешь? Может быть, я слегка и прихворнул. (Бодро.) Но это, Антонина, пустяки. Я ведь богатырской силы человек. Кстати, про свои успехи в боксе я тебе еще не рассказывал?

Т о н я. Вы бредили.

Б а р м и н. Я? Не может этого быть. (Осторожно.) Что я говорил?

Т о н я. «Положено радушно принимать крушенье потерпевших».

Б а р м и н. Это не я говорил.

Т о н я. Я слышала только сейчас.

Б а р м и н. Это Эврипид говорил. Я археолог, ничего удивительного, что мне снятся древнегреческие сны.

Т о н я. Зачем вы притворяетесь? Боитесь меня напугать? У мамы сердечный приступ был. Она и сама решила, что умирает. А я будто окаменела. Будто и не замечала, что у нее ни кровинки в лице. Положила ей мокрое полотенце на грудь и сидела рядом, пока врач не пришел.

Б а р м и н. Я не знал, что у твоей мамы больное сердце. Давно?

Т о н я. Она врачу сказала: с детства. Ревмокардит.

Б а р м и н. Странно. Зачем, ей было это скрывать от меня?

Т о н я. Она и от меня скрывала, пока не прихватило ее.

Б а р м и н (помолчав). Подай мне воды.

Т о н я (приносит стакан воды). Я вам малины заварю и среди лекарств чего-нибудь от жара поищу.

Б а р м и н. Малина сойдет. А лекарств — ни-ни. Смотри и удивляйся, Антонина, покуда я есть. Сейчас я встану и дойду до стола.

Т о н я. Это зачем? Вы же не дитя малое — старик.

Б а р м и н. Бармин, эта девочка посмела назвать тебя стариком. А ну, встать. (Садится. На то, чтобы встать, у него нет сил. Улыбнулся.) Впрочем, не ты ли утверждал, что хвастовство — это самый смешной из твоих недостатков? Борись с недостатками, Бармин. Не вставай. (Ложится.)

Т о н я. Согреетесь возле печки, пропотеете — болезнь и уйдет.

Б а р м и н. Ты умница. А не уйдет сама — мы ее выгоним взашей. Что ей тут делать, с нами в избе?

Т о н я. Вставайте, до постели вас доведу.

Б а р м и н. Раненых с поля боя выводят. А я сам добреду.

Т о н я. Да будет вам гордиться передо мной! Обнимите меня за плечо.

Б а р м и н (сдает позиции, прикрываясь чрезмерной галантностью). Что ж, если хозяйка настаивает, я думаю, гость не может ей отказать.

Т о н я. Думайте, что хотите. Только скорее. Мне неудобно: на корточках сижу. (Ведет Бармина к кровати за занавеской.) На больную ногу старайтесь не наступать… Вот так. Горе вы мое. Небось вас еще вчера после купанья в реке прихватило. И насчет костра — не забыли вы. Сказали бы прямо: сил не было до порога дойти.

Б а р м и н (остановился). Заметь, Антонина, я молчу. Я не согласен с тобой, но молчу. (Вдруг.) Вертолет.

Т о н я (испуганно покосилась на Бармина). Потерпите немножко, я вам сейчас полотенце на лоб положу.

Б а р м и н. Погоди. (Прислушиваясь.) Вертолет.

Т о н я. Какой еще вертолет?! Откуда? Ветер свистит.

Б а р м и н. У меня слух наметанный. Говорю тебе: вертолет.

Т о н я. Ну и пусть вертолет. Может быть, куда-нибудь из главного лесничества летят. (Заводит Бармина за занавеску, выходит.) Раздевайтесь и укладывайтесь. (Достает из ящика в буфете полотенце, выходит в сени, чтобы намочить его в воде, возвращается.) Легли?

Б а р м и н. Лег.

Т о н я (уходит за занавеску). Ну и пышет от вас… Теперь помолчите и постарайтесь уснуть. (Выходит и задергивает занавеску.) Не сегодня завтра Федор Кузьмич вернется, выходим вас. (Накидывает пальто, выходит.)

Б а р м и н (после паузы, из-за занавески). Если я буду бредить, ты не пугайся. Наука разрешает. При температуре это нормальная вещь. (Помолчав.) Антонина, а ведь других детей у меня нет. Кроме тебя — никого… Кроме тебя и мамы твоей. Такие-то вот пироги.

Пауза.

Входит  Т о н я. Снимает с огня чайник, заваривает малину.

Т о н я. Степан Тимофеевич! (Не дождавшись ответа, заглянула за занавеску.) Спит. (Услышала громыхание ведра в сенях, насторожилась, подбежала к ружью, но не взяла его.) Кто там?

С о ф ь я  П е т р о в н а (входит). Я.

Т о н я (не сразу, удивленно, даже с некоторым оттенком неодобрения). С неба свалилась?

С о ф ь я  П е т р о в н а. С него. (Снимает платок и пальто, на ней платье, в котором мы уже не раз видели ее.) Ну, здравствуй, непутевая… По-моему, мне здесь не рады. Если так — одеваюсь и ухожу.

Т о н я. Я тебя спрашиваю совершенно серьезно: откуда ты здесь взялась?

С о ф ь я  П е т р о в н а. А я совершенно серьезно отвечаю: свалилась с неба. (Идет к печке, проходя мимо Тони, небрежно целует ее.) Чайник вскипел — прекрасно. Будем нить чай. А где Федор Кузьмич?

Т о н я. На охоту ушел. (Наблюдает, как Софья Петровна достает из буфета сахар, блюдца, стаканы.) Ты извини, мама, я не хотела здесь застревать.

С о ф ь я  П е т р о в н а (без укора). Конечно. И осенью не хотела. И прошлой весной. Но проклятая судьба преследует тебя. А почему бы просто не признать, что скучному сидению за партой ты предпочитаешь прогулки по тайге? (Наливает чай; чувствуется, что она здесь как дома.) Тоська, это антипедагогично, но признаюсь: на твоем месте я поступала бы точно так же. И так же сваливала бы все на капризы природы. (Впервые внимательно посмотрела на дочь.) Но я бы не забыла про уговор и по утрам разжигала костер.

Т о н я. Я знаю, ты волновалась. Прости. Ты выпросила у председателя трактор?