С о ф ь я  П е т р о в н а (после паузы). Хорошо, если ты настаиваешь — поговорим. (Садится в кресло, скрестив руки на груди, со своей обычной мягкой улыбкой смотрит на Тоню.) Ну же, я жду.

Т о н я. Чего?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Вопросов. С тех пор как ты вошла с охапкой дров, ты настраиваешь себя на прокурорский тон. Ты решила в чем-то меня обвинить. Пожалуйста, я готова к этому. Но перед обвинением проводят следствие. А следствие — это вопросы. Спрашивай, я буду тебе отвечать.

Т о н я. Нельзя ли без этих скрещенных на груди рук?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Как тебе угодно. Для твоего удовольствия готова отвечать тебе даже с руками, связанными за спиной.

Т о н я (впервые улыбнувшись). Мать, ты прелесть. Что-что, а чувство юмора у тебя есть.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Позволь мне закурить.

Т о н я (подавая сигареты и спички). Пожалуйста.

С о ф ь я  П е т р о в н а (закуривает). Не тяни, может вернуться Бармин… извини (подчеркнуто) твой отец.

Т о н я (садится на стол напротив Софьи Петровны). Времени у нас вагон и маленькая тележка. Машину им не вытянуть раньше чем через час.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Твой отец отправился с ними из упрямства. Он не пройдет и километра, как слабость заставит его вернуться… Хочу тебе напомнить: паспорт в нашем государстве получают в шестнадцать, но голосуют лишь с восемнадцати лет. Как ты думаешь — почему?

Т о н я. Об этом я не думала. Вопрос номер один: почему?

С о ф ь я  П е т р о в н а. В твоем возрасте человек считает себя настолько взрослым, что требует права самостоятельно отвечать за свои поступки. Но его ум еще не созрел, чтобы решать судьбу государства, а значит, и судьбу отдельных людей. В шестнадцать лет каждый считает себя вправе судить, но не каждый отдает себе отчет в справедливости своего скорого суда.

Т о н я. Ты утрачиваешь чувство юмора, мать. Ты начинаешь читать мораль.

С о ф ь я  П е т р о в н а. А этого, разумеется, мы терпеть не можем — в наши-то великовозрастные года… Оставим педагогику. Задавай свой вопрос номер два.

Т о н я. Задаю. Что произошло тринадцать лет назад, когда мы жили в Москве?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Когда тебе было три года, мой муж и твой отец предал семью.

Т о н я. Страшное словечко. Объясни.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Предательство есть предательство. Тут нечего объяснять.

Т о н я. И все же. Он выгнал нас из дома и не пожелал заботиться о нас?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Ну что ты, Тоська! Это было бы не предательством, а подлостью. Твой отец вполне интеллигентный и, что называется, порядочный человек.

Т о н я. Как же предают интеллигентные и порядочные люди?

С о ф ь я  П е т р о в н а (не сразу). Он ушел от нас к другой женщине. Ты добилась своего. Я это произнесла.

Т о н я. Ты требовала, чтобы он забрал с собой и меня, но он этого не хотел? Так?

С о ф ь я  П е т р о в н а. О господи, при чем здесь это? Конечно, он забрал бы тебя. Но разве я похожа на мать, которая разбрасывает своих детей? Что за чепуха приходит тебе в голову?

Т о н я. Значит, он ушел не от нас, а от тебя. Лет восемь назад я слышала, ты сказала бабке Анисье, что твой бывший муж тебя оскорбил и не в твоем характере такое оскорбление прощать. Чем он тебя оскорбил? Тем, что полюбил другую женщину?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Да.

Т о н я. А если бы он оставался с нами — вернее, с тобой — и продолжал ее любить? Это не казалось бы тебе оскорбительным?

С о ф ь я  П е т р о в н а (невольно улыбаясь). Смотрите-ка, в этой головенке шестеренка уже цепляется за шестеренку. Она научилась мыслить логически.

Т о н я. Мать, не юли.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Как бы твой отец ни решил поступить, он все равно поставил бы нас в оскорбительное положение. Надо быть взрослой женщиной, чтобы это понять до конца.

Т о н я. Ты сказала: как бы он ни решил. Значит, он колебался?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Каждый приличный человек колеблется, прежде чем оставить семью. Я облегчила ему эту задачу.

Т о н я. Ага. (Взвешивая слова.) «Я облегчила ему эту задачу». Как?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Как тебе ответить на это? Я не унизила себя, не взывала к его чувству долга, не напоминала о клятвах, которые дают женщине, когда хотят видеть ее женой.

Т о н я. Ты существо решительное. Могу предположить, как ты тогда поступила с отцом.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Предположи.

Т о н я. Ты собрала чемоданы и сказала, что он волен идти.

С о ф ь я  П е т р о в н а (впервые взглянула на дочь с удивлением: прозорливость Тони, которую она все еще считает ребенком, поставила ее в тупик). Тебе кто-нибудь рассказывал об этом?

Т о н я. Нет.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Тогда я вынуждена признать: моя дочь не по возрасту умна. Ты не только логически мыслишь, но и довольно точно формулируешь каждую мысль.

Т о н я. Твое удивление удивляет меня. Ты — педагог. Могла бы понять — я поумнела не вдруг. Все, о чем мы говорим, и в кино, и в книгах случается часто. Я знала, но не задумывалась над этим. Разве здоровый человек прикидывает, каково ему было бы передвигаться на костылях? Мои знания были бесполезны. У меня не было случая применить их в жизни.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Что ж, теперь у тебя такой случай есть. Ты видишь, я достаточно откровенна с тобой.

Т о н я. Спасибо. Надеюсь, отец не ненавидел меня?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Это, прости, глупый вопрос. За что он мог ненавидеть тебя? Наоборот, он тебя очень любил. Он был совершенно нормальным отцом.

Т о н я. Почему мы уехали из Москвы?

С о ф ь я  П е т р о в н а. В министерстве мне предложили работу в этом селе.

Т о н я. Но с прежней работы тебя не просили уйти. Значит, ты уехала, чтобы не жить в одном городе с твоим бывшим мужем и с женщиной, к которой он ушел.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Это не совсем так. Москва большой город. Там при желании можно было не видеть Бармина всю жизнь.

Т о н я. Но Бармин при желании мог увидеть тебя.

С о ф ь я  П е т р о в н а. На это я не рассчитывала. Он не из тех, кто дружит со своей прежней женой.

Т о н я. В таком случае, ты боялась, что Бармин при желании может увидеть меня. Потому-то ты и уехала из Москвы. И тринадцать лет скрывала от отца, где мы живем. Ты решила досадить ему тем, что он никогда больше не увидит меня. Я не права?

С о ф ь я  П е т р о в н а (усмехнувшись). Ты учиняешь мне настоящий допрос.

Т о н я. Мама, прошу тебя ответить: я права или нет?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Если ты попытаешься меня понять, я попробую быть искренней до конца. Да, я была оскорблена. Я была молода и по глупости решилась на эту единственную месть. Но думаю, я заслужила право на нее.

Т о н я. О твоем праве мы еще поговорим.

С о ф ь я  П е т р о в н а (с искренним удивлением). Тоська, а ведь ты молодец. У тебя появляется не только ум, но и характер. А ум и характер — это уже человек.

Т о н я (склонив голову). Благодарю вас, мадам. Только учти, лестью меня не возьмешь.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Не беда. В конечном счете я льщу себе: ведь ты моя дочь.

Т о н я (не сразу). Оказывается, с тобой можно говорить и о серьезных вещах… Разреши мне продолжить «допрос»?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Конечно. Меня тоже увлекла эта игра.

Т о н я. В бреду отец говорил о какой-то ошибке. Он декламировал стихи: «Положено радушно принимать крушенье потерпевших».

С о ф ь я  П е т р о в н а. Он ошибся в своем чувстве к той женщине. Они расстались. Очевидно, он имел в виду именно это.

Т о н я. И он не искал примирения с тобой?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Повторяю: я не привыкла прощать оскорбления. Уверена, что право на это у меня есть.

Т о н я. Тебя столько раз оскорбляли, что у тебя выработалась привычка не прощать?