На расстоянии 350 километров от эпицентра, в городе Нинся, на границе с Монголией, было разрушено много строений, и целые массивы сельскохозяйственных земель оказались погребенными лавинами или провалились в трещины. В 600 километрах от эпицентра, в Саньтаохо (Внутренняя Монголия), толчок был таким сильным, что на поверхности земли появились трещины, а дома закачались, «совсем как суда на волнах, — писал Герзи. — Даже в 850 километрах от эпицентра, в Шабернуре колебания земли были настолько ощутимыми, что появлялись признаки морской болезни». Лишь на расстоянии 1000 километров от эпицентра колебания грунта не грозили никакой опасностью, и землетрясение воспринималось здесь, лишь как любопытное явление, не вызывавшее тревоги. В Цинмэне растрескались стены, а миссионер отец Клементий, сидя за чайным столом, был крайне поражен, увидев, что из его чашки, к которой он не прикоснулся, вдруг стал выплескиваться чай. В Гуанчжоу куски обвалившейся штукатурки легко ранили несколько человек. В Цядуне сильно встряхнуло мебель, а в Шанхае стрелочники на железнодорожных путях пришли в изумление, увидев, что остановились их часы.

Мы плохо знаем ландшафты этих глубинных районов Китая с их пересеченным рельефом, засушливым климатом, скудными почвами. Поэтому нам трудно представить себе трагическое положение тех, кто пережил катастрофу в районах, находившихся по соседству с эпицентром. Не только тысячи людей нашли смерть под обломками жилищ, в образовавшихся разломах или в обрушившихся яо, не только целые селения были стерты с лица земли, но изменился и весь облик этого края. Горы обрушились, равнины и долины были загромождены обломками, широкие трещины избороздили поверхность. Земля пробудилась от безмятежного сна, закорчилась в страшных судорогах. Можно представить себе, какая паника овладела невежественными, суеверными людьми, обезумевшими от ужаса и страстно взывающими о помощи к богам.

Жуткая ночь последовала за главным толчком. Небо по-прежнему оставалось безоблачным, как и до толчка, а температура не превышала 2 градусов. Оказавшись без крова на довольно значительной высоте, несчастные жители коченели телом и душой. Сколько больных, раненых и детей скончалось в этот вечер! К концу ночи погода изменилась. Термометр поднялся на 2 градуса, скрылись звезды: поднялась песчаная буря.

Часто в районах, граничащих с Монголией, можно наблюдать, как разбушевавшиеся воздушные течения срывают песок в пустынях и уносят его за сотни километров. И тогда тонны мельчайшего песка как бы превращаются в темную воздушную гору; дышать нечем, ни зги не видно, и все живое тонет в воздушном потоке, движущемся со стремительной скоростью. Вспомним о девятой египетской казни, о том мраке, который, по библейской легенде, окутал страну фараонов и, видимо, был песчаной бурей.

Именно такой песчаный буран поднялся в Цзинчжоу 17 декабря между 3 и 4 часами утра, а затем распространился по всей пострадавшей зоне. Воздух превратился в сплошную черную удушливую завесу, в то время как земля еще глухо содрогалась. Примерно через три четверти часа после первого сотрясения, землю снова встряхнуло, но уже слабее; развалившиеся дома окончательно рухнули, и снова поднялась паника. Затем в течение всей ночи толчки возобновлялись через каждые полчаса, вызывая смятение среди миллионов обездоленных. Любопытно отметить, что в Ханьчуне колебания грунта раскачали колокол и в течение нескольких минут слышались как бы звуки набата. Казалось, невидимая рука подняла этот похоронный звон.

Толчки продолжались и в последующие дни, с различными интервалами. 17 декабря было шесть толчков; 18 — четыре; 19 — три, а 25 — десять, причем один такой сильный, что ощущался даже в Шанхае. В этот день монах Фрок, директор Цикавэйской обсерватории, готовясь к обычному наблюдению за звездами для установления точного времени, заметил, что воздушный пузырек ватерпаса, прикрепленного к оси пассажного инструмента, позволяющего выверить горизонтальность его положения, как бы сошел с ума. «Пузырек этот резко прыгал с одного деления на другое, то вправо, то влево, будто охваченный лихорадочной дрожью». Герзи, рассказывая об этом происшествии, добавляет, что он тут же бросился по лестнице в подвал, а затем осторожно, на цыпочках, чтобы не нарушить записи, приблизился к сейсмографу. Догадка его подтвердилась: прибор вычерчивал сейсмограмму — крошечный, безмолвный отпечаток катастрофы, которая потрясла страну, распространившись на сотни километров.

Читатель, несомненно, надеется, что в заключение рассказа об этом катаклизме автор подведет итоги, сообщив о числе жертв и размерах материального ущерба, как он пытался это сделать в конце каждой из предшествующих глав.

Но в данном случае удовлетворить любознательность читателя крайне трудно. О подсчете убытков здесь не может быть и речи. Разве можно было вести счет потерям в стране, объятой пламенем революции, в районах, где не было ни промышленности, ни торговли и в большинстве населенных пунктов самое важное значение придавалось пагодам?

Что же касается числа погибших от катастрофы, то Герзи называл первоначально цифру 40 тысяч, но через несколько месяцев уточнил свое сообщение: «Меня уверяли, что указанное мною число 40 тысяч, несомненно, занижено и что 100 тысяч было бы ближе к истине… При более высокой плотности населения число жертв достигло бы исключительных размеров»[33]. Да и как могло быть иначе, если судить по тем сведениям, которые сообщались об отдельных городах: 1 тысяча жертв в Цзиннине, 2 тысячи в Цзинане, 17 тысяч в Дунвэйе? Подвести общие итоги не было никакой возможности. Ведь переписи населения в этих отдаленных горах никогда не проводились. Они не представляли никакого интереса в глазах власть имущих ни с экономической, ни с социальной точек зрения.

Удовольствуемся тем, что в наше время число жертв Китайского землетрясения 1920 года определяется обычно в 100 тысяч, хотя некоторые геологи, в том числе англичанин Холмс, доводят его до 200 тысяч, а отдельные китайские газеты писали даже о 250 тысячах погибших. Отметим также, что этот край как бы обречен на сейсмические катастрофы: еще в 1556 году, как мы уже отмечали, более грандиозный катаклизм унес 830 тысяч человеческих жертв, а в 1927 году обвалы лёсса, погребая целые деревни и преграждая течение рек, привели к сотням тысяч жертв.

В то утро профессору Эблэ, пришедшему, по обыкновению в обсерваторию Сен-Морского парка, было суждено испытать сильное волнение.

Профессор Эблэ преподавал геофизику в Сорбонне и одновременно руководил Сен-Морской сейсмологической станцией.

Всем парижанам хорошо известен Сен-Мор-де-Фоссе, этот живописный пригород Парижа, в глубине которого, в тихом тенистом парке возвышается здание геофизической обсерватории; в задачу последней, помимо прочего, входит непрестанное прослушивание сейсмографами пульса земного шара.

Итак, утром 1 сентября 1923 года профессор Эблэ пришел в обсерваторию и прежде всего спустился в сопровождении своего ассистента в помещение, где находились сейсмографы, чтобы ознакомиться с тем, что они записали за ночь. Профессор бросил взгляд на закопченную ленту и подскочил: вместо мелких незначительных и непрерывных вибраций, обычно регистрируемых сейсмографами, в эту ночь была записана серия огромных скачков, амплитуда которых превышала 17 сантиметров. Такие скачки следовали один за другим на 75 сантиметрах ленты. Но это означало, что сейсмограф «плясал» в течение двух часов (рис. 4)!