Возможно, что Имамура, невозмутимо отсчитывая секунды, вспомнил о своих вещих предсказаниях. Сотрясение определенно не прекращалось, и на 12-й секунде ученый сказал себе: «Внимание, начинается главная фаза». Колебания земной коры действительно становились все сильнее. Когда прошло еще четыре-пять секунд, Имамура решил, что землетрясение достигло апогея. С крыши дождем падала черепица, и все здание трепало, как судно в бурю. Имамура удивился, что ему удалось удержаться на ногах. Нас тоже поражает изумительное спокойствие ученого, который, вместо того чтобы выпрыгнуть в окно, отсчитывал секунды и занимался наблюдениями. Прошло еще 10 секунд.
Движение земной коры было по-прежнему сильным, но характер его изменился: колебания замедлились, а амплитуда их увеличилась. Тогда ученый встал, вышел, шатаясь, из кабинета и спустился к сейсмографам.
Там собрались уже почти все его ассистенты. Многие особо чувствительные приборы, дающие увеличенное изображение смещений грунта, были выведены из строя при первых же сотрясениях, но оставалось еще шесть сейсмографов, на показания которых можно было положиться. Бригада немедленно принялась за расшифровку записей. Землетрясение продолжалось; за потрескавшимися стенами обсерватории простиралась столица, ставшая жертвой катаклизма; в университете начался пожар. Профессору потребовалось менее получаса, чтобы сделать первые выводы: время пробега первой волны составляло 13,9 секунды; предположив, что скорость ее равнялась 7,5 километра в секунду, можно было определить местоположение эпицентра на расстоянии 104 километров к юго-западу от Токио. Следовательно, предварительный толчок был дан под заливом Сагами, то же, видимо, относилось и к главному толчку.
Около 12 часов 15 минут Имамура покинул обсерваторию и пошел в город. Он должен был теперь собрать сведения, необходимые для определения интенсивности землетрясения, и осмотреть разрушения. Башня метеорологической обсерватории устояла, но стрелки огромных часов остановились на 11 часах 58 минутах. Разрушительный толчок продолжался менее минуты, а максимальная амплитуда колебаний достигла 0,87 метра, при среднем периоде волны 1,33 секунды. Этой минуты было достаточно, чтобы уничтожить Токио, Иокогаму, находящуюся в 32 километрах, и даже целый район длиной 150 километров и шириной 100 километров, то есть всю равнину Канто. Человеку, заснувшему в 11 часов 58 минут и проснувшемуся в 11 часов 59 минут могло показаться, что он спал целую вечность, а бог Хронос за это время успел превратить живой, деятельный и шумный город в груды развалин, среди которых торчали одинокие бетонные кубы.
Нет ничего более потрясающего, более ошеломительного, чем эта чудовищная внезапность. Менее чем за 60 секунд обрушились тысячи зданий, были вычеркнуты из жизни десятки тысяч людей, а те, кто остался в живых, кто не был погребен под развалинами, очутились под открытым небом, охваченные неописуемым ужасом, онемевшие перед жуткой картиной светопреставления.
Да, в 11 часов 58 минут Токио был еще кипучей столицей, хотя движение на улицах несколько ослабело. Ведь 12 часов — это время обеда. Но в 11 часов 59 минут на целые километры протянулись груды обломков. Если свидетели Сан-Францисского землетрясения 1906 года видели перед собой уцелевшие слепые окна или просто растрескавшиеся дома, то в Токио, за исключением нескольких железобетонных строений, ничего не осталось. Жизнь в городе сразу замерла. Воцарилась страшная тишина, нарушаемая только гулом обвалов и криками раненых. Столица почти мгновенно превратилась в кладбище. Но долго ли продолжалась такая гробовая тишина?.. Нет! Ведь не прошло и минуты, как катастрофа приняла иной облик. Развалины превратились в настоящий ад: одновременно в разных точках горизонта в небо взвились столбы черного дыма, сквозь который пробивались языки пламени.
«Поистине загадочным представляется то обстоятельство, что почти тут же после первого толчка, за столь короткий срок, в самых различных местах вспыхнуло так много пожаров», — заявляется в официальном отчете японского правительства. Дело в том, что в полдень в городе насчитывалось уже 134 очага пожара. Вспомним, что в этот час во всех домах, во всех гостиницах и ресторанах, на газовых плитах или на жаровнях готовился обед или кипятилась вода для чая. Захваченные врасплох землетрясением и второпях выбегая на улицу, только немногие хозяйки или повара подумали о том, что надо погасить огонь. Вспомним также, что легкие японские домики, сделанные из быстро воспламеняющихся материалов, были лакомой пищей для огня. Такой же пищей для него стали химические продукты, хранившиеся на складах. Ведь, как только были повреждены газопроводы и электрические кабели, не хватало только незначительной вспышки газа или электрической искры, чтобы превратить склады химических продуктов в неугасимые факелы.
Телефонная связь тоже была нарушена, и не всюду можно было вовремя предупредить пожарных. Да и трудно предположить, что они смогли бы одновременно бороться с огнем в таком огромном количестве точек, особенно если принять во внимание, что водопровод тоже был поврежден.
Можно ли себе представить более страшное зрелище, чем этот город с его двухмиллионным населением, внезапно ставший жертвой землетрясения и минутой позже ощетинившийся языками пламени? Упавшая с крыш черепица помогла огню беспрепятственно завладеть деревянными перекрытиями; мебель и одежда стали его легкой добычей; обезумевшие от страха погорельцы думали лишь о том, как бы скорее убежать, все равно куда, и не пытались даже помочь несчастным пожарным, оказавшимся почти бессильными. Итак, предоставленный самому себе, огонь безудержно продвигался вперед, пожирая дом за домом и сметая на своем пути те ничтожные заграждения, которыми пытались его остановить.
Через несколько часов поднялся ветер. Раньше он дул с юга-юго-востока со скоростью 36 километров в час. Но примерно в 16 часов в верхнем течении Сумиды образовался циклон, который начал перемещаться вниз по реке к югу. Казалось, чья-то гигантская рука опустошила весь район. Суда были выброшены из воды на сушу, строения снесены, а их обломки развеяны по ветру. Весь квартал, занимаемый политехническим училищем Курамайэ, был сразу же сметен. Но так как там уже начался пожар, то гигантская лапа схватила этот пылающий факел, раздула его и сбросила на нижний город. Мгновенно огненный ураган перенесся на другой берег реки, развив скорость 70–80 метров в секунду. Там он атаковал территорию, занятую интендантским складом, где собрались жившие по соседству люди со своими пожитками и кое-каким домашним скарбом. Мгновение — и все потонуло в черном смрадном дыму. Еще мгновение — и нахлынувшая огненная волна поглотила все и устремилась дальше. Волна схлынула, но 38 тысяч человек были превращены в пепел.
А скорость ветра нарастала с каждой минутой: с 36 километров в час она поднялась до 50, затем — до 60, наконец — до 70. Ветер превратился в ураган, который теперь надвигался с северо-запада. Подобно кузнечным мехам, он раздувал пламя и нес его дальше. Районы Токио — Асагая, Сётагая, Нихонбаси, Кёбаси, Сибуя — были мгновенно уничтожены и превратились в опустошенные земли, где клубилась пыль. То же самое произошло в нижних кварталах Фукагава и Хондзё, расположенных у самой реки. Здесь ветер с моря подстегивал огонь, и не было ни одного высокого здания, которое могло бы в какой-то степени задержать распространение пожара.
В 18 часов, когда ветер сменился ураганом, все разбросанные очаги пожара разрослись и соединились. Токио превратился в огненный океан с заливами, мысами и бухточками, откуда время от времени прорывались пламенеющие вихри. И не было никаких возможностей обуздать разбушевавшуюся стихию. Пожарные, несмотря на то, что их машинам уже неоткуда было качать воду, упорно старались выжать все, что возможно, из каналов, резервуаров и рвов. Но если им и удалось несколько задержать наступление врага на южном фронте в районе Сибуя, то повсюду в других местах их усилия оставались тщетными. Сгорело 22 бойца пожарных команд, и пришлось отступить, предоставив огню беспрепятственно продолжать свое дело.