В «газике» Жунусов сел рядом со мной, оставив переднее место пустым. Брезентовый кузов надежно скрывал его от посторонних глаз. А глаз этих, особенно мальчишеских, было предостаточно, пока мы проезжали единственной длинной улицей гуцульского селения.

Всю дорогу капитан о чем-то думал, и я не мешал ему своими расспросами. Да и о чем расспрашивать? О Малой поляне, которая находится далеко от границы? Об этих Лымарях, которые хотят подработать, и только? О двух «субчиках», по которым плачет милиция? Нет, не таким я представлял себе первое задание.

Разбрызгивая весеннюю грязь, «газик» мчался по проселочной дороге. Иногда выезжали на сухое место, и тогда о железное днище машины хлестко барабанили мелкие камешки. Буковые, еще не покрытые листвой леса на склонах гор стояли черные, промокшие от апрельской капели. По низкому небу неслись косматые облака.

«И чего его занесло сюда из Казахстана? Да еще на границу! — подумал я о Жунусове. — Разъезжал бы там по своим молочнотоварным фермам, кумыс пил да бесбармак ел». На этом, к сожалению, иссякли мои скудные представления о быте казахов.

На заставе нас уже ждали.

— Люди построены, — доложил Зорин, начальник заставы, молодой лейтенант.

— Сколько? — спросил Жунусов.

— Десять человек.

— Да ты что, Зорин? — с насмешливой укоризной уставился на него Жунусов. — Зачем так много? Для шума?

Я осмотрелся по сторонам. На деревянной вышке стоял часовой, наблюдая в бинокль. У коновязи переступали ногами три лошади, мерно жевали овес. На веревке сушилось белье. По двору, хрюкая, расхаживала жирная грязная свинья с проволочным кольцом, продетым сквозь ноздри. Зачем кольцо? Чертовщина какая-то!

Все десятеро держали себя стесненно, натянуто, будто каждый из них проглотил по аршину. Жунусов быстренько отобрал двоих: длинного, как жердь, Спиридонова и застенчивого, как девушка, солдата со смешной фамилией Опрышка. Остальные вышли из строя, но не расходились, а ждали, что будет дальше.

— Вот что, джигиты, — сказал Жунусов, проверив у обоих оружие и снаряжение, — наш брат воюет не числом, а умением. Так?

Спиридонов понимающе кивнул, а Опрышка молча и выжидающе смотрел на капитана.

— А теперь слушайте дальше, — продолжал Жунусов и принялся объяснять обстановку. Он говорил, пересыпая свою речь шутками и пословицами. Солдаты улыбались.

— Значит, так… Лымарь Олекса будет ждать всю шатию-братию на поляне. Второй, Микола, приведет туда этих субчиков. А третий, — Жунусов развел руками, — вот где будет третий Лымарь, Иван? Одному аллаху известно.

— Ясно! — с радостью сказал Спиридонов.

— Найдем, товарищ капитан, не беспокойтесь! — проговорил Опрышка.

— Точно, — поддержали остальные.

— Ну, джаксы, — заключил Жунусов. — В общем, меньше шума, больше смекалки. Так, товарищ курсант?

Я равнодушно пожал плечами. Меня все время занимала мысль, почему в ноздри свиньи продето кольцо, и, улучив минуту, я спросил об этом лейтенанта.

— А это изобретение нашего старшины, — небрежно пояснил он. — Чтобы свинья носом двор не копала.

От заставы до Малой поляны семь километров. От поляны до села, откуда ожидалась «шатия-братия», еще километра четыре. Поляна находилась между заставой и селом, в густом лесу, далеко от границы.

Так мне объяснил Жунусов. Солдаты и без объяснений отлично знали местность.

Можно было идти напрямик, по тропинке, протоптанной пограничными нарядами, — быстрее и удобнее. Но Жунусов сразу же за воротами заставы свернул в лес и повел нас в обход поляны. За ним шел я, потом Опрышка, шествие замыкал Спиридонов. Было свежо, темно и очень тихо. Но местами попадались лужи, и в них хлюпали сапоги. Иногда встречался снег, и он хрустел, как толченое стекло. Словом, двигались мы не так уж бесшумно.

Несколько раз Жунусов останавливался, чтобы прислушаться. Стоило же нам пойти дальше, как земля под ногами начинала похрустывать, чавкать. Сапоги мои промокли насквозь. Они посвистывали, будто насосы, а ноги в них коченели все больше. Как я завидовал капитану, переобувшемуся в резиновые сапоги! Идет себе, не обращая внимания ни на мокрый снег, ни на лужи, ни на непролазную грязь.

Так мы описали широкую дугу вокруг поляны и оказались на ее противоположной стороне. Жунусов обернулся и шепотом приказал идти как можно бесшумнее. Шаг — и остановка, еще шаг — и снова остановка. Мы крались, ступая след в след.

И все-таки нас услышали. В то время, как все четверо по-гусиному подняли ноги, со стороны поляны донесся свист: длинный, потом покороче. Так свистит ночная птица. Но то была не птица, мы это поняли сразу. Почему она свистнула только два раза и вдруг замолчала, словно ожидая ответного свиста?

Тут уже начиналось нечто интересное. У меня заколотилось сердце, дыхание как-то само собой приостановилось. Что делать? Молча идти вперед нельзя. Нужно подать ответный сигнал. Но какой? Какой сигнал установлен у переправщиков для ответа? Этого старый буфетчик не знал.

Теперь все зависело от капитана. Мы стояли и ждали. Неужели в самом начале поиски бесславно провалятся? И капитан принял единственно верное решение: развернувшись в цепочку, пойти вперед, к поляне. Если главарь переправщиков вздумает бежать, он обнаружит себя треском веток, и тут ему не уйти. Если примет нас за своих — тем лучше.

Вот и просветы между деревьями. Поляна. Она угадывается по звездному небу, по разгулявшемуся на просторе ветерку. Спиридонов остается в лесу. И понятно: Олекса Лымарь ждет троих, вот мы и подходим втроем: Жунусов, я и Опрышка. Он ждет со стороны села, вот мы и подходим со стороны села. Этот Ильяс не такой уж простак…

Шаг — и остановка, еще шаг — и снова остановка. Где же Лымарь? Черная земля. Жесткие ветви кустов. Пни. Бревна. Куча бревен. Пахнет смолой и мокрой щепой. Может быть, здесь?

— Микола, это ты? — раздается шепот из-под земли.

— Я, — отвечает Жунусов и приближается к толстенному бревну, безошибочно определив, что шепот раздался именно отсюда.

Я вижу, как что-то черное и продолговатое вылезает из дупла в бревне, выпрямляется, превращается в человека. И тут же на бревно со звоном падает топор, сваливается на землю.

— Что, не признал? — шепотом спрашивает Жунусов и наступает на топор. — А ну, руки!

Мне кажется, что он сейчас захохочет.

Человек напряженно всматривается в его лицо, потом смотрит на меня и Опрышку.

— А, товарищ капитан! — обрадованно восклицает он, будто всю ночь только и поджидал нас в своем дупле.

— Тихо! — предупреждает Жунусов. — Гусь свинье не товарищ. Руки!..

— А зачем? — следует ленивый вопрос. — Я же Олекса, Олекса Лымарь, из Подгорного. Вот пришел дров нарубить. Бачите? — и Лымарь нахально нагибается за топором.

— Цыц! — отстраняет его Жунусов. — Дрова в дуплах не рубят.

— Так это же я от холода, — с ухмылкой упорствует Лымарь.

— А ну, руки! — ору я во все горло и подскакиваю к нему, как петух, выведенный из себя его нахальным спокойствием.

— Шайтан! — шипит на меня Жунусов. — Глупый человек.

— А что с ним тут чикаться? — возбужденно говорю я, полный благородного гнева.

Не обращая на меня внимания, Жунусов и Опрышка обыскали Лымаря, связали, оттащили подальше, за кучу бревен, и с кляпом во рту бережно, как стеклянную вещь, уложили на землю.

— И чему вас учили в училище, понимаешь? — хмуро сказал Жунусов, подходя ко мне. — Орете, как ишак на базаре.

Видимо, в минуты сильного волнения он говорил с казахским акцентом.

Опрышка деликатно отвернулся. Я сконфуженно молчал, чувствуя, как краснею от корней волос до кончиков пальцев. Даже младенцу понятно, что если Микола с нарушителями услышали мой дурацкий крик, — пиши пропало.

Жунусов оттопырил пальцами оба уха и долго прислушивался, поворачивая их, как звукоуловители, в разные стороны. Нет, ничего не слышно. Или заподозрили, или еще далеко от поляны.

— Будем ждать, — решил Жунусов.