— Ботаро, Ботаро, не побоялся ты один пойти в глубину гор и обнять меня. Не устрашился ты моего безобразного вида. Теперь проклятье горного бога потеряло власть надо мною и я снова приняла человеческий образ.

С этими словами матушка Ботаро крепко прижала его к сердцу. Пошли они, радостные, домой.

С тех пор все трое жили счастливо и не разлучались до конца своих дней.

В старину, в далекую старину, жил у самого подножья горы Хикодза́н один бедный вдовец по имени Токубэ́й.

Всю жизнь усердно работал Токубэй, но в старости сломила его болезнь. Слег он в постель. Пришла в дом Токубэя горькая нужда. Каждый день приходилось гадать: умрешь ли сегодня голодной смертью или еще до завтра протянешь? Было у Токубэя двое детей: сын Гэнкити и дочка по имени Юки. Позвал он их однажды и сказал:

— Простите меня, дети мои. Лежу я беспомощный и не могу вас прокормить. Из-за меня вы голодаете.

— Что ты, что ты, отец! Об этом мы и не думаем. Одно нас печалит, что не можем мы для тебя лекарства купить. А ты с каждым днем все больше слабеешь...

Наконец сказал Гэнкити:

— Разве вот что! Пойду-ка я к дяде моему Гондзе, попрошу у него денег в долг. Тогда и ты, отец, поправишься, и сестренка Юки перестанет хныкать от голода.

— Но, Гэнкити, ты ведь знаешь, этот Го́ндза — страшный скряга. Он хуже собаки. Когда умирала твоя мать, Гондза не подумал навестить ее. А теперь делает вид, будто не знает, что я, его родной брат, при смерти. Если ты попросишь у него денег, только обидных слов наслушаешься. Ведь он готов из-за медного гроша удавиться!

— Но ведь не погибать же нам голодной смертью!

— Ах, бедный мой сын! Прости меня...

— Постой, отец! Пришла мне в голову хорошая мысль,— и с этими словами Гэнкити выбежал из дому прямо под проливной дождь... Но куда бежать, этого он и сам не знал. Гэнкити только хотел успокоить отца.

Понемногу ноги юноши сами понесли его к дому дяди. «А вдруг да сжалится? — думал Гэнкити.— Ведь не каменное же у него сердце!»

Но все случилось, как говорил отец. Гондза его и слушать не стал.

— Нашел тоже богача! Нет у меня денег для таких, как вы, попрошаек. Убирайся отсюда!

— Но ведь отец умирает! Я вам отработаю, дядюшка. Буду трудиться день и ночь.

— Мне какое дело, кто будет жить, кто умрет. Ведь я не бог. Пошел прочь, ну, живо! Грязный оборванец, весь пол в кухне измарал. Проваливай отсюда!

Выскочил Гэнкити из дома дяди как ошпаренный. Пошел он по горной дороге, ничего не видя от слез. С веток сосен и криптомерии струями лилась вода, будто и они плакали. Долго бродил Гэнкити. Он и сам не знал, сколько времени прошло.

Вдруг услышал он ласковый старческий голос:

— Стой, Гэнкити! Гэнкити, подожди!

— Кто меня зовет?

Перед Гэнкити, как из-под земли, вырос седобородый старик с парой грязных деревянных сандалий[1] в руках.

— Скажи мне, отчего ты плачешь? — спрашивает старик.

— Мне очень нужны деньги, да негде их взять.

— А для чего тебе деньги?

— Надо купить лекарство и риса.

— Самому они тебе нужны или кому другому?

— Да если б мне самому, не стал бы я плакать. Отец у меня от болезни и голода умирает.

— Хорошо, тогда я дам тебе эти сандалии.

— А что я с ними делать стану?

— Они принесут тебе деньги. Надень — и увидишь... При каждом твоем шаге из-под них червонцы сыпаться будут. Но если одолеет тебя жадность и пожелаешь ты золота для одного себя, то случится с тобой страшная беда. Червонцы польются рекою, но сам ты будешь становиться все меньше и меньше. Помни это да ступай скорее к своему отцу.

И пропал старик из глаз, будто растаял.

«Уж не почудилось ли мне?»—подумал Гэнкити. Но нет, в руках у него пара деревянных сандалий...

Вернулся домой Гэнкити. Надел он сандалии, сделал шаг-другой, у него из-под ног золотые монеты посыпались. Купил Гэнкити на них лекарство для отца. Старик поправился, и сестренка перестала плакать от голода. Зажили они втроем хорошо, как в прежние времена.

Прошел слух об этом чуде по всем окрестным селеньям. Один за другим стали наведываться люди к Гэнкити, чтобы попросить у него сандалии в долг, и всем задавал юноша лишь один вопрос:

— Для кого тебе нужны деньги: для себя самого или для других людей?

И он охотно давал сандалии каждому, кто хотел помочь другим.

Но однажды вдруг раздался у его дверей голос:

— Что, братец Токубэй дома? Это я, Гондза. О-о, Гэнкити, каким ты стал молодцом! Ну, я вижу, дела у вас идут на лад, а я-то о вас беспокоился. Как ты себя чувствуешь, братец? Береги себя! Здоровье дороже всего.

— Гондза! Зачем ты к нам пожаловал?

— Зачем? Хе-хе-хе. Дай, думаю, проведаю больного брата.

Но Гондза на брата и не глядел. Так и впился глазами в чудесные сандалии.

— Знаю я тебя, Гондза, хорошо тебя знаю. Только из-за этих сандалий ты к нам и пришел. Недобрая у тебя душа. Уходи отсюда прочь.

— Хе-хе-хе... Но, братец, ведь сандалии-то не твои. Они принадлежат твоему сыну Гэнкити. Выходит, я у тебя ничего не прошу.

— Что? Ах ты, бессовестный! Да как у тебя язык повернулся!

— Ты, братец, помалкивай лучше. Послушай, Гэнкити, добрый мой Гэнкити! Как-никак, я у тебя единственный дядя. Дай мне эти сандалии на один только вечер.

— На один вечер?..

— Только на один!

— Хорошо, Гэнкити, дай сандалии дяде,— приказал Токубэй.

Не успел он договорить, как Гондза уже схватил сандалии с божницы[2] и не помня себя от радости помчался домой.

— Ах, отец, беда может случиться! Тому, кто наденет эти сандалии, опасно только о своей корысти думать. Побегу-ка я вдогонку за дядюшкой Гондзой.

Встревоженный Гэнкити помчался по горной дороге следом за Гондзой. Прибежал он к его дому и видит: в пустой комнате золото грудой навалено. Повсюду рассыпаны червонцы. И среди них, поблескивая золотом, бегает маленький жук,— все, что осталось от жадного Гондзы.

Жил некогда один богач. В кладовых у него были скоплены несметные сокровища. Кругом, до самых дальних гор, тянулись его рисовые поля. Ни в чем богач себе не отказывал.

А между тем был у него батрак беднее любого нищего: над его очагом никогда дымок не курился. От зари до зари работал батрак со своей женою на полях хозяина, а из бедности не выходил.

Но пуще всего горевали они, что обоим уже за четвертый десяток перевалило, а детей у них все нет. Вернутся батрак с женой в свою пустую лачужку и вздыхают:

— Ах, если б родилось у нас дитя, все равно какое, ростом хоть с лягушонка, хоть с улиточку.

Вот как-то раз отправилась жена батрака полоть траву на рисовом поле. Стоит по колени в воде, полет траву, а в душе молится:

«О, прошу тебя, бог воды на рисовых полях, даруй мне ребенка, ростом хоть с эту улиточку».

Вдруг почувствовала она сильную боль. Словно кто ее ножом режет. Терпела, терпела, а боль все сильнее. Вернулась она с поля домой.

Встревожился батрак, испробовал все средства, какие только знал, ничего не помогло. Лекаря бы позвать, а в доме ни гроша. Что тут делать? Совсем он голову потерял. К счастью, нашлась поблизости повитуха. Пришла она, осмотрела больную и говорит: «Да ведь она рожает!»

Обрадовались батрак с женою. Зажгли поскорее огонь перед божницей и стали просить бога воды, чтобы дитя появилось на свет благополучно. В скором времени родила жена сынка: маленькую улиточку.

Огорчился было батрак, но потом сказал:

«Ведь это дитя, вымоленное, выпрошенное нами у бога воды. Хоть какой ни на есть, а все наш родной сыночек!»

Налили они в чашку воды, положили туда улитку и поставили чашку на божницу.

Прошло двадцать лет. Сынок-улитка нисколько не подрос за это время и ни единого слова не сказал, но ел он как настоящий человек.