— Пожалуйста, господин доктор, ваши сигареты.

— А, спасибо! — Он протянул официанту несколько монет.

Официант ушел, а Хегер продолжал стоять на том же месте, неторопливо закуривая сигарету.

Женщина, сидевшая за столиком, повернула голову. Он увидел ее профиль. Да, это Вера Бракк. На столике стояла только одна вазочка с мороженым. Где же муж? Может быть она ждет его? Хегер еще немного помедлил, потом направился к ее столику.

— Здравствуйте, госпожа Бракк, вот неожиданность!

Вера посмотрела на него удивленно и не очень приветливо. Ей хотелось побыть одной.

Хегер заказал мороженое и сел за столик.

— Прекрасный вечер, — начал он. — А ваш муж… Он не любит мороженое?

Вера покачала головой, не глядя на него.

— Он дома. У меня сегодня было собрание в Союзе композиторов. Я уже возвращалась домой и вдруг увидела, что на террасе кафе едят мороженое…

— И не удержалась от искушения…

Вера засмеялась.

— Да, именно так.

Хегер с восхищением смотрел на Веру. У нее красивые темные глаза и яркий рот. И как идут ей эти украшения — красные серьги и такие же бусы.

— Очень рад, что встретил вас, госпожа Бракк. Я часто вспоминаю тот чудесный концерт в институте, Вы мастерски играли.

Вера смущенно улыбнулась.

— Жаль только, — продолжал он, — что вы выступаете так редко.

Он помолчал, ожидая ответа. Молчала и Вера. Ей трудно было сразу отвлечься от своих мыслей. Что делает Вернер? Так все и сидит за письменным столом? Считает? Усилием воли она заставила себя вернуться к беседе.

— Я пишу музыку. Много работаю, — сказала она, немного запинаясь. — Для меня это большая радость. Для выступлений у меня не остается времени.

Хегер смешал мороженое со сливками, выловил кусочек ананаса.

— Вы композитор… Какой чудесный дар… Когда-то и я пытался сочинять музыку. Конечно, как любитель, — поспешно добавил он, — для собственного развлечения. Подолгу сидел за роялем… Я люблю музыку. Но сочинять ее дано не каждому. Я восхищаюсь вами, госпожа Бракк. Представляю, какое это наслаждение — вечером, после напряженной работы слушать вашу игру. Музыка дает нам бесконечно много. Вашему мужу можно позавидовать, ведь он первым слышит мелодии, которые родились у вас за несколько дней, а может быть, за несколько часов до того. Я пытался проиграть первую вещь, которую вы исполняли на концерте, но ничего у меня не вышло.

— Что ж, значит, придется дать вам ноты.

— Был бы очень признателен. Это доставит мне большую радость.

— В самом деле?

— Разумеется.

Вере бросился в глаза массивный перстень на руке Хегера, других колец не было. Невольно она заметила и то, как отлично сидел на нем костюм. Какие у него густые волосы! Едва ли он много старше Вернера. Голос глуховатый, спокойный, чуть вкрадчивый.

Хегер вытер платком лоб.

— Жарко, — сказал он. — Такую бы погоду в выходной день.

— Вы собираетесь за город?

— Небольшая прогулка на яхте с друзьями. Купаться, загорать и хоть в этот день ничего не делать. Лето скоро пройдет, нельзя упускать эти чудесные дни.

— Да, конечно, — ответила Вера и подумала; «Как просто и непринужденно он это сказал: купаться, загорать, ничего не делать. Если б хоть раз услышать от Вернера такие слова!»

А Хегер принялся оживленно рассказывать, как однажды у его лодки отказал мотор и как он провел ночь на острове посреди озера.

Теперь Хегер показался Вере приятным собеседником. Он отвлекал ее от тяжелых мыслей, действовал успокаивающе.

— Вы любите путешествовать? — прервала она его.

— Еще бы, госпожа Бракк. — Мир велик и прекрасен. Мальчишкой я страстно мечтал уйти в плавание, повидать далекие моря и неведомые страны Позднее я даже собирался стать корабельным инженером. Но, как это часто случается, жизнь моя потекла по совсем иному руслу. Я увлекся физикой и не жалею об этом.

Вера вдруг подумала; ведь он известный ученый! Спросить бы его, как он относится к экспериментам Вернера. Но она колебалась. Как-то неловко, нехорошо. Впрочем, что тут нехорошего, успокаивала она себя. Только узнать его мнение. Вернер сам говорил, что Хегер опытный исследователь.

— Да, наука многих берет в плен. Мой муж весь поглощен своей работой. Сидит вечерами за письменным столом, думает, считает. Когда он погружен в свои расчеты, мир может рухнуть — он и не заметит.

«Глупо начала, — подумала она, сердясь на себя, и быстро добавила. — И в то же время это замечательно. Ведь он занят проблемами, которые еще ждут своего разрешения. Иногда он рассказывает мне о них. К сожалению, я так поглощена собственной работой…»

Она боялась встретиться с Хегером взглядом и, словно играя, вертела свое обручальное кольцо.

— Знаете ли вы об идее моего мужа, господин доктор?

Хегер смотрел на сидевшую напротив него женщину и ничего не понимал. Значит, это она так занята, что у нее не остается для мужа времени. А он-то думал…

Хегер не торопясь закурил сигарету.

— Да, ваш муж рассказывал мне, — медленно сказал он. — Его идея… что ж, она не нова, но едва ли осуществима. Пока что мы не имеем необходимых технических предпосылок. Создание новых фотоэлементов требует времени и еще раз времени, огромных средств и новых знаний. В международных исследовательских институтах тоже работают над этой проблемой, но… в условиях, совершенно отличных от тех, которые существуют в нашем институте. Теоретически можно к чему-то прийти. Практически же мы стоим пока перед неодолимыми трудностями технологического и физического порядка, которые отодвигают возможность успеха в далекое будущее.

Хегер умолк. Он считал, что поступил мудро, уклонившись от прямого ответа. «Так лучше, — подумал он, — не следует унижать его в глазах жены, называть фантастом, я ведь и сам занимался этим вопросом. Но зачем, собственно, она расспрашивает меня? Возможно, что она сама подгоняет его, требуя необыкновенных открытий».

Вера смотрела на Хегера, как бы пытаясь прочесть его мысли. Однако он ничем не выдал их. «Значит, и он ни во что не ставит идею Вернера, — решила Вера. — Как может Вернер быть таким недальновидным?»

Она взглянула на часы. Подозвала официанта и расплатилась. Хегер предложил довезти ее на своей машине до дому, и она согласилась.

Вернер Бракк расхаживал по квартире. Тревога гнала его из одной комнаты в другую… Иногда он вдруг останавливался, поднимал с ковра какую-нибудь соринку или принимался рассматривать картины на стенах, словно видел их в первый раз. Потом опять беспокойно бродил по комнатам. Где Вера? Часы давно уже пробили десять.

Вернер прошел в кабинет, сел за письменный стол, открыл папку с расчетами. Однако сосредоточиться ему не удавалось. Он снова встал и заходил по квартире. В неосвещенную столовую проникали лучи уличного фонаря. В его холодном свете кружились бабочки. «Когда-то, — подумал он, им приходилось расплачиваться жизнью за свое стремление к свету… Где же все-таки Вера… Несчастный случай? Да нет, ерунда, просто сегодня у них затянулось заседание. Какой огромной кажется мебель в полумраке!»

Ему вдруг показалось, что комната совершенно изменилась. Он вслушивался в тишину, ловя гудение проходящих машин. Ей богу, она могла бы позвонить, ведь это так просто. Он опустился в кресло, откинул голову на спинку, вытянул ноги. Теперь он упрекал себя за то, что не попытался удержать ее ни словом, ни жестом. Он все отчетливее припоминал, как долго она возилась с вазой на рояле, как нерешительно вышла из комнаты. А он стоял и молчал.

Вдруг комнату осветили автомобильные фары. Он услышал, как машина подъехала к дому, потом остановилась. Хлопнула дверца, вслед за этим раздался звонок у калитки. Вера! Наконец-то! А если что-нибудь случилось? Его вдруг охватил страх. Он пробрался в темноте в переднюю, сорвал трубку дверного телефона:

— Вера…

— Да, — послышалось в ответ.

На мгновение он прикрыл глаза, облегченно вздохнул и нажал рычаг, открывавший калитку. Его переполняло радостное волнение, но он одернул себя, решил сделать вид, что между ними ничего не произошло, решил ни о чем ее не спрашивать.