— Все передадим. И мы видим… Совсем не генерал. Мигом, на рысях.

— Не разрушать, а охранять дорогу надо. Ваша. Народная.

Не прошло и минуты — копыта звонко ударили о мерзлую землю.

Блюхер прислушался. Торопятся. Старик, видать, неглупый, веско намекнул: «Не все с Дутовым». Об этом надо серьезно подумать. Посоветоваться с комиссарами групп и дружин. Обратиться к казакам Оренбургского войскового округа с призывом оказать помощь Советской власти в борьбе с Дутовым. Есть казаки бедные и богатые. Вон под Верхнеуральском действуют отряды братьев Кашириных — сплошь казачьи. Пусть будет больше таких отрядов.

И, не откладывая это важное дело, Блюхер решил поговорить о воззвании со своим другом комиссаром Соломоном Яковлевичем Елькиным. У него есть опыт. Старый партийный работник, боевик 191)5 года, по юности избежал виселицы и был осужден на двадцать лет каторги.

Елькин одобрил предложение Блюхера и посоветовал:

— Надо это дело поручить Николаю Гурьевичу Толмачеву. Умница, прекрасный журналист. Поднабросает текст, а потом мы коллективно обсудим, отшлифуем, размножим и пустим по станицам и заимкам.

Прошло несколько дней, и Обращение штаба войск, действующих против Дутова, пошло к оренбургскому казачеству. Это был документ большой агитационной силы, обращенный к казакам–фронтовикам и трудовой бедноте:

«…К вам, братья, наше слово…

Идите к нам с открытою душою и всегда найдете поддержку 160–миллионной остальной такой же бедноты, как и вы… Долой царских опричников и холопов! Долой иуд и каинов, продающих и убивающих за жалкие серебреники свободу трудового народа!

Казаки! Так протяните же руки, ваши братские руки, через головы этих подлецов. Окружим их тесным железным кольцом…

Ловите Дутова, ловите дутовцев, ловите всю эту бежавшую к нему сволочь и приводите их к нам для справедливого народного суда…»[12]

«Окружим их тесным железным кольцом» — эти слова принадлежали Блюхеру. Для достижения цели он не жалел сил.

Смелый удар по врагу нанесли екатеринбургские дружины у Черной речки (в 12 верстах юго–западнее Троицка). Рабочая пехота сражалась мужественно и разгромила хорошо обученные, отчаянно храбрые сотни Дутова.

И сразу же Блюхер двинул отряды на Троицк. Кольцо окружения города распалось. Станицы, прилегающие к полотну дороги, сдали оружие. Красногвардейские части вступили в Троицк.

Допросив пленных и ознакомившись с захваченными документами, Блюхер пришел к выводу, что надо иметь сильную конницу, способную окружить и уничтожить умело маневрирующих, неуловимых дутовцев. Следует увеличить и использовать для этой цели казачий отряд бывшего есаула Николая Дмитриевича Каширина.

Штаб Блюхера разработал операцию по ликвидации противника. Восточные отряды должны были одновременно наступать на Дутова в северном, восточном и южном направлениях. Западную линию фронта прикрывали красногвардейские отряды Э. С. Кадомцева и М. В. Калмыкова.

11 апреля боевые группы перешли в наступление. Через неделю Блюхер замкнул кольцо окружения. Теперь он не сомневался в успехе. Командиры групп ежедневно сообщают о занятых станицах, о трофеях и пленных. Победа близка. И вдруг неожиданная, обрывающая радость сводка — в ночь на 19 апреля Дутов со своей отборной сотней прорвался у станицы Наваринской и помчался в сторону Орска.

Блюхер приказал — догнать и добить.

И по бездорожью, через разлившиеся ручьи и речки Екатеринбургский отряд Бобылева помчался за Дутовым. Вскоре Блюхер получил оперативную сводку за 23 апреля. В ней сообщалось, что отряд настиг Дутова в поселке Бриенском. Сбили засаду, вступили в бой. Стрех сторон окружили поселок, но взять в «мешок» не удалось. Резвые кони вынесли Дутова и его офицеров в просторные Тургайские степи.

«Надо продолжать преследование», — решает Блюхер и выезжает в Бриенский. Оттуда мчится в Ново–Уман–ский. И там узнает горькую правду: не догнали Дутова, следы потеряны в степи.

В конце апреля Блюхер выехал в Троицк. Болела голова, слипались покрасневшие веки, ныли старые раны. Надо выспаться, отдохнуть хотя бы два–три дня.

Не пришлось. Только вернулся в Троицк, вручили телеграмму — немедленно прибыть в Екатеринбург для доклада о ликвидации дутовщины.

Дорога до Екатеринбурга длинная, мучительная. Приехал. Доложил уральским областным организациям о боевых операциях против белоказаков. Одобрили. Похвалили. Заседание кончилось поздно вечером.

Спускаясь с лестницы, Блюхер почувствовал нарастающую боль в бедре. По ноге поползло что‑то густое, липкое. С трудом доковылял до извозчика. Тот посмотрел на бледное, мокрое от пота лицо, посочувствовал:

— Ой, худо выглядываешь, гражданин хороший. Куда везти‑то?

Морщась от боли, Блюхер вполз в бричку, попросил:

— В главную больницу. И если можешь, папаша, кати полегче. Не тряси, пожалуйста…

Прошло три дня; в палату к Василию Блюхеру явился областной военный комиссар Филипп Иванович Голощекин. Присел к койке, тихо спросил:

— Ну как, Василий Константинович, пришел в себя?

— Спасибо врачам, заштопали мои старые болячки. И отоспался, считай, за два месяца.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Голощекин. Достал из кармана какую‑то бумагу, прочел, осведомился: — А тебя здесь не обижают?..

— Почти здоров. Вы что‑то не договариваете. Давайте начистоту…

— К сожалению, хорошей новостью не могу порадовать. Тяжелое положение под Оренбургом. Просят прислать подкрепление. Денек еще полежи, а десятого зайди ко мне. Поправляйся, поправляйся…

Для Блюхера эти слова прозвучали иначе: «Вставай, вставай». Если бы не война, можно лежать месяца два–три. Пока не зарубцуются окаянные раны. Ничего не поделаешь. Надо.

Блюхер поднялся. Опираясь на койку, сделал два шага. Пошатнулся. Ноги какие‑то немощные, словно их подменили.

— Больной! Кто разрешил? Ложитесь в постель.

Блюхер присел.

— Виноват, сестрица. Решил подразмяться немножко. Послезавтра на фронт. Принесите‑ка костыли.

— На костылях… в атаку. Хорош вояка!

Утром Блюхер сказал лечащему врачу, что завтра должен быть в областном комиссариате.

— Мне уже докладывали о ваших упражнениях с костылями. Не собираюсь уговаривать. Вы сами себе укорачиваете жизнь. Свалитесь на фронте. Не выполните задания.

Блюхер помолчал. Врач по–своему прав. Эти окаянные болячки могут подкосить в самую трудную минуту. Но надо ехать…

10 мая, опираясь на костыль, Блюхер пришел к военкому. Голощекин обрадовался:

— Воспрянул духом! Спасибо. Мандат ждет. Бери и действуй.

Блюхер прочитал: «Предъявитель сего товарищ Василий Блюхер Уральским областным военным комиссариатом назначается главнокомандующим всеми отрядами, оперирующими под Оренбургом.

Всем начальникам отрядов на означенном фронте предписывается точное и беспрекословное подчинение всем распоряжениям товарища Блюхера»[13].

Свернул удостоверение, положил в карман. Выразительно произнес:

— Главнокомандующий без войска!

Голощекин нахмурился:

— Отсюда возьмете Первый Уральский полк Красной Армии. Только что сформировали по новому декрету Совнаркома. Рабочие. Добровольцы.

— А командный состав?

— Кадровые офицеры. Мы с ними заключили договора на шесть месяцев. Кроме Первого Уральского примите здесь екатеринбургский эскадрон, а в Челябинске—рабочий отряд Елькина и батарею. Заверните в Самару. Может быть, еще у Куйбышева возьмете отряд или батарею. Присылайте чаще донесения.

И на следующий день эшелоны двинулись в путь.

В Самаре Блюхер встретился с Куйбышевым. Рассказал о своих былых фронтовых делах, о назначении главнокомандующим, о трудной дороге. Попросил подкрепления. Куйбышев выслушал внимательно, что‑то записал в тетрадке, сказал улыбаясь:

— Главком! Скажи, пожалуйста, главком! Вот тебе и писарь сто второго запасного! А помнишь разговор вот у этого стола в ноябре прошлого года? Как ты тогда оробел!