Ника шутливо дернула его за руку и хмыкнула:

- Дальше можешь не продолжать.

- Ну почему же. Короче, кровь прилила к одному месту и я присмотрелся. Тогда и заметил, что ты носишь парик, и любопытно стало до одури – не терпелось узнать, какая же девочка-доставщица на самом деле, - Марк остановился и обернулся к Нике. – Я провел тебя до дома и в один из вечеров наше знакомство состоялось.

- Интересно, - протянула девушка.

Они стояли посреди заснеженной улицы и смотрели друг другу в глаза. Прохожие огибали их и недоуменно оглядывались. Смотрелась пара поистине необычно. Высокий крепкий мужчина – широкоплечий, с явной военной выправкой, лицо которого было сурово, но по-своему привлекательно – той самой мужественностью, резкостью линий и скупостью, что отличает благородных аристократов от холеных щеголей. Скуластое лицо, красиво вычерченные брови, выразительные глаза, тонкие губы.

И девушка напротив него – миниатюрная красавица. Он возвышался над ней на добрую голову, нависал, а она смотрела на него чистыми серыми глазами и что было в них – не передать. Там смешались робость, легкое недовольство, удивление. И что-то еще, что не каждому по силам разобрать. Они были разного возраста – его волосы тронула седина, да еще и упрямая, глубокая складка залегла между бровей, а девушка на вид едва отпраздновала совершеннолетие. По крайней мере, так казалось со стороны.

Они были по-разному одеты. Мужчина в строгом черном пальто, без головного убора, девушка же в узких джинсах, коричневом полуспортивном пальто, в смешной шапке – с большим помпоном, из-под которой золотой лентой текли длинные волосы.

Он смотрел на нее как на самое ценное, что только у него было. Долго смотрел. А потом уверенно шагнул, обхватил ее лицо ладонями, наклонился и поцеловал. Жарко. Требовательно. Она качнулась ему на встречу, обхватила за талию, ответила не менее страстно. А люди все так же обтекали их и все так же оборачивались. Кто-то осуждал, кто-то улыбался и грустно вздыхал. А кто-то злорадно думал, что губы-то потрескаются. На морозе - как пить дать.

Домой добирались дольше обычного. Потому что через шаг целовались как подростки. Когда же вошли в квартиру, не сговариваясь, набросились друг на друга. Полетела прочь одежда, ускорившийся сапог задел ключницу и та свалилась с грохотом, но никому не было дела. Устроились прямо на полу в гостиной – на пушистом ковре. От поцелуев саднили губы, было непереносимо жарко и не хватало сил дышать. Ника забралась на Марка и сама не осознавая, что творит, принялась покрывать поцелуями скулы, горло, ключицу, опускаясь все ниже, уже почти не целуя – прикусывая. Когда добралась до пупка, Марк выдохнул шумно, но она не остановилась. Спустилась еще ниже. И еще.

Он застонал. В голос, признавая уязвимость. И это Нике понравилось.

Она дразнила его. Мучила. Ласкала так, что дрожали колени. Марк подмял ее под себя, когда уже не хватило сил терпеть. Толкнулся, замер внутри нее, со свистом втянув в себя воздух, а Ника распахнула глаза и нетерпеливо заерзала. От этих движений у Марка закончились силы. И он перестал себя сдерживать. К чему красивые слова, нежность и робость, когда хочешь ее так, что темнеет в глазах? От одного только взгляда кипит, бурлит и испаряется кровь. Когда от прикосновений дрожь бежит и пробирает до костей…

Марк двигался порывисто, глубоко и Ника забыла, как дышать. Было остро, почти больно. Идеально. Она выгибалась навстречу и кричала. Снова и снова.

Когда он зашипел сквозь зубы, замер, а потом до боли укусил ее за губу, Ника засмеялась. То ли от абсолютного блаженства, то ли потому что ей показалось, будто он сказал ей «люблю».

Подрагивающими руками прикурил и прищурился.

- Я чуть не умер, детка. Сердце вот-вот разорвется.

Ника фыркнула и принялась одеваться. Выходило вяло.

Марк подцепил ее трусики и принялся вертеть на указательном пальце. Она потянулась за ними, но не достала – он не дал.

- Что за детский сад? – Заломила бровь. – Отдай! - А у самой черти в глазах пляшут.

Марк рассмеялся, смял в руке белье и сказал:

- Мне так нравится.

Ника закинула голову и повертела ей из стороны в сторону:

- Взрослый человек, называется. Оставь на память. У меня еще есть, - поднялась, и намеренно виляя бедрами, ушла в ванную.

В ответ Марк хрипло рассмеялся, крепче сжал руку, в которой было белье, и глубоко затянулся.

Вечерело. Еще не было и четырех, но пришлось зажигать свет на кухне. Ника напевала под нос и заваривала чай, когда зашел Марк. Его словно магнитом тянуло к ней. Хотелось быть рядом, впитывать ее запах, смотреть, как она мурлычет, как ест, как прикусывает губу, или морщит лоб. Он хотел быть рядом круглыми сутками.

Подошел неслышно, положил руки на узкие плечи. Она вздрогнула, обернулась к нему. Поглядела круглыми от легкого испуга, глазами. Увидев его, расслабилась. Выдохнула. Марк же прижался к ней, подхватил за бедра и усадил на стол. Теперь их глаза оказались на одном уровне.

- Откровенность за откровенность, милая. Что скажешь? – И еще более прижался, втянул воздух рядом с ее ухом. Ника смотрела мутно, все больше на его губы. Облизнулась и у Марка пульс участился.

- Что скажу? Что совершенно потеряла нить разговора.

- Я поделился своими впечатлениями от нашей встречи, а ты мне о другом поведай, - отступил, чтоб успокоить сердцебиение. Важное спросить собирался.

Ника осталась сидеть на разделочном столе. Смотрела вопросительно.

Марк вмиг стал серьезным, даже нахмурился. Отошел, покрутил в руках чайную ложку, потом небрежно ее на стол бросил. И вдруг спросил:

- Любила мужа?

Отстраненно заметил, как с ее лица все краски пропали. И жилка на виске забилась сумасшедше. Закусила отчаянно нижнюю губу, уперлась взглядом во что-то за его плечом. Марк сам напрягся, но не стал сожалеть о заданном вопросе. В конце концов он имеет право знать… Ведь имеет же?

- Любила, - хрипло ответила Ника, когда военный уже не надеялся услышать признание.

Он рассчитывал увидеть рассеянный кивок, возможно, стыдливый румянец, или услышать равнодушное «нет». Но боль, с которой она ответила, полоснула по живому. Это «любила» эхом прокатилось, набатом прогрохотало. Почувствовал, как руки впились в подоконник. Вот-вот пластик захрустит. И страшно стало спрашивать то, о чем секунду назад подумал. И все же…

- И до сих пор любишь? – голос предательски сел, прозвучало сипло.

Марк впился в Нику взглядом, пытаясь найти ответ в ее мимике, жестах, но она словно окаменела. Смотрела в одну точку, а минута потекла неторопливо. Пустая минута тягостного молчания: холодного, отчужденного. Марку казалось, что Ника недосягаемо далеко, так бесконечно долго она молчала. Ему захотелось кинуться к ней, затрясти за плечи, посмотреть в лицо, которое снится ему каждую ночь. Заглянуть в глаза, увидеть в них любовь. Не к покойному, а значит идеализированному мужу, а к себе. К неидеальному, жесткому, порой грубому, к ревнивцу и собственнику. К тому, кто унизил и бесконечно оскорбил ее достоинство в первые минуты знакомства.

Он даже сделал шаг навстречу, но словно натолкнулся на стену. Ника перевела на него взгляд. Пустой-пустой. Стеклянный.

И Марк разъярился.

Какого черта? Какая мать ее, любовь? Да они знакомы всего ничего.

И нужна ли ему эта любовь? Верность – да. Преданность – естественно. Доверие – конечно. Но любовь? И на этой мысли что-то оборвалось. Ему необходима ее любовь. Потому что без нее он загнется.

Сколько она уже молчит? Час? Губы пересохли, вот-вот потрескаются, но нужно что-то сказать, чтоб потревожить напряженную тишину. Но что сказать? Прости, лисичка, ответ ясен? И ведь, он ясен, черт возьми! Марк неслышно заскрипел зубами.

Ника смотрела на Марка, а видела зверя. Натурально – злого, ощетинившегося. Вся напускная легкомысленность слетела с него как пушинка. Он стоял, наклонившись вперед, со сжатыми кулаками и глядел тяжело, из-подо лба. Дышал часто, прерывисто. Все это девушка отметила краем сознания, без эмоционального страха. И стало понятно, что конец пришел их, так и не начавшимся, отношениям. Эта мысль зацепила, заставила заупрямиться. Да, она любила мужа. Любила так, что, не задумываясь бы, жизнь за него отдала. И как бы пафосно это не звучало, суть оставалась прежней. Но Сашка уже не вернется. Не воскреснет, как бы она не молила. Впрочем, канули в лету времена молитв, как и всякого общения с Богом. Не возвратится муж. И нужно дальше жить, смириться с болью, принять. Все это было ясно, понятно и вообще просто. В теории. На деле же сердце сжималось всякий раз, когда думалось о муже. Ступор находил.