Прошло больше двух часов, прежде чем Граев вернулся. Он был не в духе.

— Придется сутки стоять, а то и больше. Пути не дают, взяточники, я бы их всех к стенке… А ты еще здесь? Ну, идем к коменданту, — обратился Граев к Ане…

В комендантской сидели и курили махорку двое писарей во френчах; они спросили, есть ли у Ани документы; но у ней не было никаких бумажек. Тогда писаря стали опять говорить меж собой, не обращая на Граева и Аню внимания. Граев рассердился и потребовал, чтобы сейчас же доложили коменданту.

— Иначе я, товарищи, пойду в местком. Это безобразие…

— Товарищ, — писарь вдруг оживился, — зачем же к коменданту; я лучше, товарищ, позвоню сейчас на Николаевскую. Быть может, прибыл их маршрут…

Писарь стал звонить по телефону; долго кричал, бранился, что его не так соединяют; наконец, узнал, что санитарный поезд прибыл на «Москву пассажирскую», «поставлен на запас» и простоит неизвестно сколько…

Граев поблагодарил солдата и сказал Ане:

— Вот, что, дочка, уж я тебя прямо на место сдам, а то эти лодыри тебя при бумаге по разносной книге пошлют, так и в месяц не доберешься…

— Очень просто, — согласился писарь. — А то и в распределитель беспризорных попадет. Своими средствами лучше…

Граев вернулся с девочкой в свой вагон и сказал Марку:

— Ну, вот тебе боевая задача: доставь девчонку на Николаевский вокзал, сдай ее там, а потом на обратном пути купи на Каланчевской площади десять фунтов хлеба — там дешевле. Сумку захвати. К трем часам быть здесь. Удостоверение с тобой?..

— Да.

— Ну, идите, ребята… Я попрошу милицию, чтобы вас пропустили прямо…

Граев подошел к тому самому милиционеру, который грозил девочке, увидев ее на лестнице последнего вагона, и объяснил ему в чем дело. Марка с Аней пропустили по путям обратно к Каланчевской площади…

Милиционер посмотрел вслед детям и усмехнулся, разглядев рисунок и надпись на котомке у Марка.

— «Смерть врагам!»

Марк торопил Аню, шагая широко и скоро. Девочка пыталась итти с ним в ногу, отставала и то и дело ей приходилось догонять трусцой. Скоро вдали показались вокзальные шпили с красным флагом. У Южного моста Марк с Аней свернули на площадь. Она была запружена народом. На склоне насыпи, среди гранитных тесаных камней, назначенных для облицовки виадука[14], валялись и сидели оборванные люди. Одни спали; другие, сняв рубашки и обнажив исхудалые желтые тела, выискивали насекомых; тут же уличные парикмахеры стригли наголо машинками головы у солдат; чеботарь, уставив башмак на болвашку, подбивал подметку башмака, в то время как его обладатель стоял на одной ноге (в башмаке) и, пользуясь свободной минутой, завтракал жареной колбасой, держа кусок ее в одной засаленной руке, а в другой — газету «Беднота» и читал ее, кося левым глазом. Мешочники стояли рядами у завернутых краями мешков с мукой; спины их солдатских шинелей были затерты добела. Торговцы и торговки выкликали свой товар:

— Вот пирожки хорошие с изюмом!

— Свежие французские булки!

— Германский сахарин в кристаллах!

Длинным двойным рядом по асфальтовому тротуару стояли женщины с черным хлебом на руках, а голодные покупатели с миллионами, зажатыми в кулак, переходили от одной бабы к другой, вдыхая пьяный аромат свежего ржаного хлеба, в поисках, где дешевле, но торговцы, словно по уговору, держали одну и ту же цену. Сегодня хлеб дороже, чем вчера, чуть ли не на четверть вчерашней цены, потому что вчера на Казанском вокзале у мешочников продмилиция отобрала муку. Продавши что-нибудь, торговки долго с мучительно наморщенным лбом, шепча сведенным в судорогу ртом, считали, сколько же приходится за три с четвертью фунта по нынешним деньгам, а покупатель терпеливо ждал расчета. А, между тем, мальчишки шныряли в толпе, крича:

— Есть сладкий, холодный квас!

— «Ира» рассыпная!

— «Ирис», кому «ирис»?

— Вот папиросы, папиросы. Давай, давай, давай!

Марк с Аней очутились в самом толкуне. За спинами больших Марк потерял из виду башню с часами на Николаевском вокзале, от духоты и толчков он немножко закружился и стал напрямик, не глядя, пробиваться сквозь народ, увлекая за собою и Аню.

— Куда ты прешь, — злобно закричал кто-то над головой Марка, — нет тебе дороги?..

Крепкий подзатыльник свалил Марка с ног. Когда он поднялся, вытирая о полы руки от липкой грязи, то услыхал где-то за людьми крик Ани:

— Отдай! отдай!..

Марк, действуя головой, как рылом, пробился на крик девочки и увидал, что мальчишка с узелком Ани в руках юркнул, нагнувшись, между ног в толпе… Марк кинулся за ним. Виляя между взрослыми, воришка убегал от Марка.

Толпа редела. Марк закричал: «Лови его, держи». Его крики подхватили мальчишки. Засвистали ирисники, захлопнув свои ящики с конфектами, кинулись бежать за вором. Какой-то папиросник подставил Марку, как бы невзначай, ногу, — Марк уткнулся в землю.

— «Смерть врагам», — кричали мальчишки.

Кто-то больно ударил Марка в бок носком сапога. Марк вскочил. Мальчишки бежали перед ним врассыпную и кричали: «Вот он, держи», и сзади тоже. Марк оглянулся и увидел, что и за ним гонятся и свистят, и кричат. Он еще раз споткнулся, и когда встал, то чья-то крепкая рука сзади помогла ему, схватив за ворот и поставив на ноги. Марк поднял голову и увидел над собой серое усатое лицо солдата в хаки с винтовкой на веревочном погоне за плечом. Мальчишки окружили Марка и милиционера и кричали: — «Попался!.. Бери его в работу»…

Милиционер сердито фыркнул:

— Пошли вы, жулики!

Мальчишки в миг рассыпались и, как ни в чем не бывало, стали снова шнырять меж ног, крича:

— Вот ирис, кому ирис! Вот «Ява», «Ява», «Ява»! Давай, давай, давай!..

Милиционер усмехнулся растерянному виду Марка и сказал:

— Что, деревня, попался? Показывай паспорт…

Марк достал из кармана бумажку. Милиционер развернул ее, прочел, сунул ее обратно в руку мальчику, сладко зевнул, повернулся и пошел в сторону, лениво ступая обутыми в американские башмаки ногами по асфальту.

Марк несколько минут стоял в недоумении. На него больше никто не обращал внимания. Толклись покупатели и торговцы, колышась серой душной волной. Мальчишки и девчонки звонко выкрикивали свой заманчивый товар. Марк осмотрелся кругом. Ани нигде не было видно. В толпу теперь пускаться Марк боялся, там искать девочку было бы напрасно. Он подумал, что Аня наверное тоже будет выбиваться из толпы и три раза обошел толпу вокруг, держась вне толчеи по краю. Девочки нигде не было видно.

Опечаленный вконец Марк стоял на камнях против таможни и заметил, что мимо него раз-другой прошел подросток, повыше его, одетый в новый, ловко сшитый наряд военного покроя и в щегольских легких высоких сапогах… В третий раз проходя, подросток приостановился и, вынув изо рта папиросу, тихо спросил:

— Что даешь?

Марк вытаращил на него глаза и ответил:

— Ничего.

Марк коротко и просто рассказал, кто он и что с ним случилось.

Подросток свистнул и сказал:

— Пропала девочка. К хозяйке попадет.

— К какой «хозяйке»?..

Подросток рассмеялся:

— Эге! А говоришь, что питерский… Мы тоже, ведь, про «Порт-Артур» слыхали. Все ты, парень, врешь. И мешок твой ни к чему. А ты мне мешком и показался: думаю, парень не здешний, надо взять в работу… Да, ужо накладет тебе папаша.

— Мне девчонку-то жалко… Я не вернусь, пока ее не увижу…

— Вот это дело. Год проищешь. А мы бы нашли. Она что тебе?

Тут франтоватый парень произнес какие-то непонятные Марку, но тревожные слова, и Марк ответил угрюмо:

— Не знаю.

Подросток рассмеялся, взял Марка за локоть и сказал:

— Эх, простота! Брось отца, иди к нам. Мы из тебя человека сделаем…

— К кому это «мы»?

— Мы-то? Мы — малюшинцы[15]. Нас вся Москва знает.