Но самый важный тип психологических теорий это все-таки теории-проекции (ТП). Немного забегая вперед подчеркнем, что теории нужны в психологии не только для того, чтобы психологам, имеющим идиосинкразию на исчисление корреляций, тоже было чем заняться. Тем не менее любые теории в первую очередь нужны тем, кто их разрабатывает, а психологические теории выполняют в этом плане две важнейшие функции. Первая состоит в том, что с их помощью психологи привлекают широкое внимание к своим личным проблемам, что в любой другой форме было бы сделать нескромно и даже неприлично. Вообще давно известно, что любая научная теория имеет толстенную личностно-психологическую подоплеку. Например, психобиограф (существует и такая профессия) И. Ньютона Дж. Кристиансен убедительно доказал, что теория всемирного тяготения — ничто иное как продукт психологической тяги этого ученого к своей матери, с которой он был насильственно разлучен в раннем детстве. А формальная логика, как показал У. Томас, это — следствие нелюдимого образа жизни и пристрастия к сухим формализмам ее основоположника — Дж. С. Милля. Нечто подобное можно сказать и о многих других, если вообще не обо всех, научных теориях. Но ни в одной другой науке они в такой степени не выражают психологические особенности их авторов, как в психологии. Хорошо известно, что психоанализ Фрейда это способ, которым он лечил свой собственный невроз. Учение А. Адлера было реализацией инстинкта власти, свойственного ему самому. Та же закономерность продемонстрирована и в отношении других классиков психоанализа и прочих авторитетных представителей психологической науки. А в работах У. Джемса можно без труда проследить не только проявление его психологических особенностей, но и перепады его настроения.

Вторая важнейшая функция психологических теорий не столь специфична для них, характерна для всех научных теорий, особенно для гуманитарных, и состоит в выражении не психологических особенностей, а личных и групповых интересов их авторов. Данная функция научных теорий воспета концепцией интересов (кстати, тоже теорией), разработанной в современной социологии науки. Правда, связь содержания теории с личными интересами тех, кто ее разрабатывает и развивает, никогда не носит непосредственного характера, что и создает иллюзию отсутствия такой связи. Однако она существует, и подчас содержание теории имеет куда меньшее значение, чем стоящие за нею личные и групповые интересы ученых. В данном плане теории напоминают знамена: не важно, что изображено на знаменах и какого они цвета, важно, кто их поднимает и с какими целями.

Теории это и в самом деле знамена, под которые ученые становятся ради отстаивания своих интересов. Для знаменосца, т. е. для автора теории, это интересы индивидуальные, для всех остальных, становящихся под знамя, — интересы групповые, сравнимые с интересами членов политической партии. Партийный принцип объединения под этими знаменами проявляется, например, в том, что место работы психологов почти всегда совпадает с их теоретической ориентацией. Что, кстати, является одним из главных свидетельств, как выражаются науковеды, теснейшей связи когнитивного и социального в науке.

При этом было бы совершенно несправедливо считать психологов непринципиальными людьми. Многие из них были очень даже принципиальными, способными ради своих принципов на истинный альтруизм и даже на героизм. М. Басов, например, сам снял себя с поста директора института и отправил рабочим на завод на социалистическое перевоспитание. Вот настоящее назидание молодым психологам, которые такой подвиг, наверное, даже не смогут себе представить. Равно как и переживания Л. Выготского, который писал: «я не хочу жить, потому что меня не считают марксистом».

Здесь следует отметить, что сверхэмоциональное отношение к отстаиваемым им учениям вообще очень свойственно отечественным ученым. Эту тенденцию уловил еще М. Ломоносов, который писал о том, что униженное, по сравнению с чиновниками, достоинство отечественных профессоров приводит их к «помешательству в размножении учения».

Вопрос о том, зачем для выражения личных интересов психологам, да и вообще ученым, нужны научные теории, тоже может задать только очень наивный читатель. На войне как на войне, но для каждой войны характерны свой тип оружия и особые правила поведения воюющих сторон. С развитием науки изменялись и виды вооружения, которыми ученые пользовались для уничтожения своих противников, и область дозволенного. Так, Гассенди, критикуя систему Аристотеля, настаивал на том, что нельзя верить такому жадному, неблагодарному, склонному к различным низменным побуждениям человеку, который, вследствие этих своих личных недостатков, не может быть прав. В советские годы уничтожить оппонента можно было еще проще — указав компетентным органам на его недостаточно пролетарское происхождение или на идеологическую нелояльность. Но в современной, относительно нормальной (не только в смысле Т. Куна, но и вообще) науке так уже нельзя. Ее этика требует критики не личности оппонента, а его научных воззрений, и поэтому ученые, метя в эту личность, вынуждены бить по отстаиваемой ею теории. Побеждена же любая теория, как будет показано ниже, может быть не эмпирическим опытом, а только соперницей той же весовой категории — другой теорией. И поэтому главное оружие, которое ученые используют при сведении личных счетов, — научные теории.

Самый очевидный и наиболее типичный для современной науки Механизм связи личных и групповых интересов ученых с научными теориями выглядит так. Всем известно, что, когда в какой-нибудь научно-исследовательский институт приходит новый директор, он тут же начинает укреплять свои социальные и когнитивные позиции, дабы подольше просидеть в директорском кресле, а то и перебраться в кресло более высокое. Свои социальные позиции он укрепляет, окружая себя верными (как он считает) людьми, свои когнитивные позиции — разрабатывая собственную теорию.

Мотивы разработки научных теорий служат объектом специальных наук — теоретикологии и начсигъникологии, на территорию которых мы пока не будем вторгаться. Отметим лишь, что эти мотивы достаточно многообразны, но некоторые из них заявляют о себе с особой силой. Во-первых, у любого начальника рано или поздно начинает развиваться малая или большая мания величия, а начальнику над учеными, какой бы посредственностью он ни был до того, как стать начальником, начинает казаться, что ему по силам внести крупный вклад в науку, разработав собственную теорию. И может ли быть иначе, когда подчиненные ежедневно внушают ему, что он — гений? Во-вторых, любой начальник осознает, что он — начальник до поры до времени, точнее до той поры, пока его не вытеснит следующий начальник, и поэтому стремится выжать как можно больше из своего начальственного положения. Он прекрасно понимает (иначе он не стал бы начальником), что разработать теорию может каждый, главное сделать так, чтобы ее признали именно научной теорией, а не бредом сивой кобылы. Ученый-начальник в этом плане имеет большие преимущества по сравнению с рядовым ученым и поэтому стремится разработать и запустить в научное сообщество свою теорию пока он — еще начальник. И, наконец, в-третьих, некоторые начальники разрабатывают собственные теории поневоле, даже если сами этого и не хотят. Дело в том, что начальственное положение во многом обязывает к созданию собственной теории или, по крайней мере, к присвоению чьей-либо чужой теории и распространению ее в качестве собственной. А наиболее ретивые из подчиненных постоянно докучают вопросом: «Когда же Вы, дорогой Плагиат Плагиатович, наконец обогатите нас своей новой (как будто у Вас есть старая) концепцией?»

В силу всех этих и других подобных причин директор любого крупного научного учреждения, за крайне редкими исключениями, почти неизбежно создает собственную теорию. А его подчиненные, дабы продемонстрировать ему свою лояльность и продвинуться по службе, сплачиваются вокруг нее и начинают ее развивать, проводя эксперименты «в ее русле», т. е. подсчитывая коэффициенты корреляции в выгодном ей направлении. Собственно так-то и возникают научные школы, связанные неразрывной сетью когнитивных (приверженностью к некоторой теории), социальных (преданностью начальнику — ее автору) и образовательных (необходимостью вербовать неофитов) связей.