— Полагаю, следует читать "гиней", — подсказал Давенант.

— Ну конечно! Я должен был сам догадаться. Крошку Джонни отправили за город, поскольку лондонские миазмы вредны для его здоровья. Интересно, кто это, собачонка или любимый попугай моей несравненной сестрицы?

— Ее сын, — усмехнулся Давенант, принимаясь за бараньи мозги.

— Правда? Да, наверное, так и есть. Что там дальше? Если я подыщу для Фанни повара-француза, она станет любить меня больше прежнего. Леон, скажи Уолкеру, чтобы он нашел пристойного повара-француза. Фанни желала бы навестить меня, поскольку я давно уже ее приглашал — какая неосмотрительность с моей стороны! — но это совершенно невозможно, поскольку нельзя же оставить дорогого Эдварда одного, а он вряд ли захочет прозябать в моем помете. Хм, помете… Что бы это значило? Но все равно, не очень-то вежливо со стороны милой Фанни. Надо не забыть при случае попросить ее быть более учтивой.

— Там, наверное, написано "в поместье", — предположил Хью.

— Ты снова прав, мой всеведущий друг. Именно "в поместье". Остальная часть этого захватывающего послания посвящена туалетам. Ее я опускаю. Ты закончил?

— Закончил и покидаю тебя, — ответил Давенант, вставая. — Я договорился с д'Анво прогуляться верхом. Увидимся позже.

Он помахал рукой и вышел.

Эйвон подпер щеку и уставился на пажа.

— Леон, а где проживает твой замечательный брат?

Леон вздрогнул.

— Мон… Монсеньор?

— Где находится его постоялый двор?

Леон рухнул на колени и с неподдельным отчаянием ухватился за рукав его милости. Лицо пажа исказилось, огромные глаза наполнились слезами.

— О нет, нет, нет, Монсеньор! Вы не станете… Пожалуйста, не надо! Я больше никогда не засну! Пожалуйста, Монсеньор, простите меня! Монсеньор! Монсеньор!

Эйвон недоуменно взирал на мальчика. Леон прижался лбом к руке хозяина, сотрясаясь от сдавленных рыданий.

— Ты меня изумляешь, дитя. Чего я "не стану" и почему ты больше никогда не заснешь?

— Не возвращайте меня Жану! — выдохнул Леон, яростно дергая герцога за рукав. — Обещайте!

Эйвон осторожно отцепил пальцы мальчика.

— Мой дорогой Леон, прошу тебя не поливать слезами мой камзол. Я не собираюсь отдавать тебя ни Жану, ни кому-нибудь еще. Встань и больше не говори глупостей.

— Вы должны обещать! Обещайте же! — Леон отчаянно всхлипнул.

Герцог обреченно вздохнул.

— Хорошо, обещаю. А теперь скажи, где я могу найти твоего брата, дитя мое.

— Не скажу! Не скажу! Вы… Он… Не скажу!

В темных глазах его милости вспыхнул опасный огонек.

— Ты долго испытывал мое терпение, Леон, но подобную дерзость я сносить не намерен. Отвечай!

— Я не могу! Пожалуйста, не заставляйте меня говорить. Я не хотел быть дерзким! Возможно, Жан сожалеет, что отпустил меня, и теперь попытается меня вернуть! — Мальчик снова принялся ожесточенно дергать рукав герцога, но Эйвон резко отодвинулся.

— Ты полагаешь, твой несравненный Жан в силах заставить меня вернуть тебя? — холодно спросил он.

— Нет… я не знаю. Я просто подумал, что, быть может, вы рассердились на меня за то, что я заснул, и… и…

— Я уже тебе сказал, что это не так, я не сержусь на тебя. Постарайся взять себя в руки. И ответь на мой вопрос.

— Да, Монсеньор. Прошу прощения. Жан живет на улице Святой Марии. Там только один постоялый двор — "Арбалет". А что вы намерены сделать, Монсеньор?

— Уверяю тебя, ничего особенного. Вытри слезы.

Леон принялся шарить по карманам.

— Я потерял платок, — признался он спустя несколько секунд.

— Вот как? Что ж, я могу одолжить тебе свой.

Леон взял тонкий кружевной платок его милости, промокнул глаза, вытер нос и протянул обратно. Герцог двумя пальцами ухватил истерзанный клочок ткани и сквозь монокль оглядел его.

— Спасибо, — чопорно поблагодарил он. — Все бы замечательно, но твое пристрастие тщательно вытираться… Думаю будет лучше, если это останется у тебя.

Леон с довольным видом спрятал платок в карман.

— Да, Монсеньор, — он просиял. — Теперь я снова счастлив.

— У меня прямо камень с души свалился, — съязвил герцог и встал. — Сегодня утром ты мне не понадобишься.

Через полчаса Эйвон уже сидел в карете, направлявшейся к улице Святой Марии.

Это была очень узкая улочка, из тех, где по сточным канавам оживленно струятся зловонные потоки, а полуразвалившиеся дома нависают над мостовой. Здесь здание с целыми окнами было огромной редкостью. Пяток одетых в лохмотья детишек самозабвенно возились в придорожной грязи. Завидев карету, они отскочили на обочину, изумленно таращась на роскошный экипаж. Таверна "Арбалет" располагалась в конце убогой улочки. Из открытых дверей доносились чарующие ароматы тухлого мяса и кислой капусты. Карета подкатила к постоялому двору, один из лакеев спрыгнул на землю и распахнул дверцу. Лицо слуги хранило абсолютную бесстрастность, и лишь надменно вздернутый подбородок выдавал его истинные чувства.

Его милость степенно выбрался из кареты и поднес платок к носу. Он проследовал к входной двери, критически изучив по пути гору отбросов, и вошел в помещение. Судя по виду, оно служило одновременно и пивной, и кухней. У очага склонилась неимоверно чумазая особа, за стойкой красовался тот самый непривлекательный тип, что месяц назад продал Леона герцогу.

Завидев его милость, хозяин изумленно распахнул рот; несколько секунд он пребывал в таком состоянии. Придя в себя, человекообразный братец Леона радостно потер руки и, раболепно изогнувшись, засеменил навстречу необычному посетителю.

— Полагаю, вы узнаете меня, — обронил его милость.

Хозяин таверны вгляделся в лицо Эйвона, глаза его расширились, обезьянья физиономия посерела.

— Леон! Милорд! Я…

— Совершенно верно. Я хотел бы переговорить с вами наедине.

Верзила испуганно попятился.

— Клянусь Господом…

— Благодарю вас. Но я сказал наедине.

Чумазая особа, до сих пор молча глазевшая на герцога, подобралась поближе и уперла руки в объемистые бока. Грязное платье сидело на ней мешком, вырез на груди был чересчур глубок, а на щеке красовалось пятно.

— Коли этот змееныш чего наговорил про нас… — пронзительно заверещала она, но Эйвон остановил ее властным взмахом холеной руки.

— Добрейшая, у меня нет ни малейшего желания беседовать с вами. Можете возвращаться к своим горшкам. Наедине, Боннар!

Шарлотта хотела было опять вмешаться, но муж отправил ее назад к очагу, яростно прошипев, чтобы она попридержала язык.

— Конечно, милорд, конечно! Если милорд соблаговолит последовать за мной… — Хозяин толкнул ветхую, изгрызенную крысами дверь и провел его милость в гостиную. Комната была обставлена убого, но выглядела не столь грязной, как таверна. Эйвон подошел к столу у окна, смахнул с него пыль уголком плаща и присел на краешек шаткого сооружения.

— Итак, друг мой. Во избежание недоразумений между нами позвольте представиться: герцог Эйвон. Да, я так и думал, что вы удивитесь. Надеюсь, вы понимаете, что не стоит и пытаться обвести меня вокруг пальца. Я намерен задать вам пару вопросов относительно моего пажа. Для начала я хотел бы узнать, где он родился.

— Думаю, где-то на севере, ваша милость. В Шампани, но я точно не уверен. Наши родители никогда нам не рассказывали о тех временах, а я почти ничего не помню. Я…

— В самом деле? Странно, что вы не помните, почему ваши родители внезапно переехали в Анжу.

Боннар беспомощно взглянул на его милость.

— Отец рассказывал мне, что внезапно разбогател! Честное слово, я больше ничего не знаю! Я не стал бы лгать. Клянусь, не стал бы!

Тонкие губы его милости сардонически искривились.

— Оставим это. Как получилось, что Леон не похож на вас ни лицом, ни станом?

Боннар потер лоб. Маленькие глазки выражали искреннюю растерянность.

— Не знаю, ваша милость. Я сам частенько этому дивился. Малышом Леон всегда был хилым, его баловали и берегли, а меня заставляли работать на ферме. У матери вечно один Леон был на уме! Этого слизняка обучили читать и писать, а я должен был возиться со свиньями! Мой братец всегда был дерзок не по годам, ваша милость. Вылитый змееныш…