— По-видимому, ваша супруга обречена до конца своих дней на бессонницу, — надменно обронил Эйвон.

— О нет, месье! Ну посудите сами! Говорят, вы купили своего пажа. А разве не верно, что все купленное может быть продано?

— Возможно.

— Да-да. Возможно! Месье, я истинный раб своей жены. — Гость смачно поцеловал кончики коротеньких пальцев. — Я грязь под ее ногами. — Он всплеснул ручками. — Я должен исполнить все ее желания или умереть!

— Тогда можете воспользоваться моей шпагой, — радушно предложил его милость. — Она в углу, у вас за спиной.

— О нет! Ваша милость не может мне отказать! Это невозможно! Месье, назовите свою цену, и я заплачу!

Эйвон взялся за серебряный колокольчик и позвонил.

— Сударь, — вкрадчиво произнес он, — прошу передать наилучшие пожелания графу де Сен-Виру и сообщить ему, что паж Леон не продается. Жюль, откройте дверь!

Удрученный де Фоженак встал.

— Ваша милость, как же так?

Эйвон поклонился.

— Сударь! Вы ошибаетесь. Вы не понимаете!

— Поверьте, я все прекрасно понимаю.

— У вас нет сердца, сударь!

— В этом мое несчастье, мой дорогой друг. Мне очень жаль, что вы не можете задержаться подольше. Ваш покорный слуга, месье! — Его милость иронически поклонился вслед де Фоженаку.

Не успел маленький человечек исчезнуть, как дверь снова открылась, и в комнату вошел Давенант.

— Что это за пухлый субъект выкатился отсюда? — с удивлением спросил он.

— Ничтожнейшая личность, — равнодушно отозвался герцог. — Он хотел купить Леона. Какая наглость! Я еду в провинцию, Хью.

— В провинцию? Зачем?

— Уже забыл. Но уверен, что вовремя вспомню. Успокойся, мой дорогой, я еще более-менее в здравом уме.

Давенант сел.

— Ты никогда не был в здравом уме, Джастин. По-моему, ты не самый гостеприимный хозяин!

— Ах, Хью, я на коленях молю о прощении! Я всецело уповаю на твой добрый нрав.

— Черт возьми, ты сегодня на редкость вежлив! Леон поедет с тобой?

— Нет, я оставляю его на твое попечение, Хью, и прошу тебя хорошо присматривать за этим негодником. Во время моего отсутствия он не должен выходить из дома.

— Мне кажется, здесь кроется какая-то тайна. Ему грозит опасность?

— Нет. Вряд ли. Но держи мальчика при себе и ничего ему не говори. Если с ним что-то случится, мне это будет не по душе. Возможно ты решишь, что твой друг сошел с ума, но я начинаю питать нежность к этому ребенку. Наверное, впадаю в старческое слабоумие.

— Мы все к нему неравнодушны, — улыбнулся Хью. — Сущий чертенок, а не мальчишка.

— Несомненно. Не позволяй ему дразнить себя. Леон чересчур нахален и дерзок. К сожалению, сам он этого не понимает. А вот и наше дитя.

Вошел Леон и, встретившись взглядом с Эйвоном, доверчиво улыбнулся.

— Монсеньор, вы сказали мне быть готовым к трем часам, а сейчас уже половина четвертого, — с укоризной в голосе сказал он.

Плечи Хью затряслись от сдерживаемого смеха, он отвернулся и закашлялся.

— По-видимому, мне придется принести тебе извинения, — церемонно ответил его милость. — Прошу их принять. Дело в том, что сегодня я решил остаться дома. Подойди сюда.

Леон приблизился к нему.

— Да, Монсеньор?

— Завтра я уезжаю на несколько дней, дитя мое. Будь так любезен во всем слушаться месье Давенанта и ни в коем случае до моего возвращения не выходить из дома.

— О! — лицо Леона омрачилось. — Я не поеду с вами?

— Я вынужден лишить себя этой чести. И пожалуйста, не спорь со мной. Мне больше нечего сказать.

Леон повернулся и, едва волоча ноги, направился к двери. Эйвон улыбнулся, когда до его слуха донесся слабый всхлип.

— Дитя мое, это вовсе не конец света. Надеюсь, я вернусь через неделю.

— А я хочу… Мне хочется, чтобы вы взяли меня с собой!

— Это будет весьма невежливо по отношению к месье Давенанту. Думаю, он не станет пороть тебя с утра до вечера. К тому же я уезжаю завтра.

Леон обернулся.

— Вы ведь не уедете, не попрощавшись, Монсеньор?

— Ты самолично посадишь меня в карету, — пообещал герцог и протянул руку для поцелуя.

Крохотная уютная деревушка Бассенкур располагалась в шести-семи милях к западу от Сомюра. Аккуратные белые домики расположились вокруг рыночной площади, мощенной некрупным булыжником. С одной стороны площадь окаймляли красивые дома состоятельных жителей. По другую теснились простые, но чистенькие домишки бедняков. Дорога, причудливо извиваясь, проходила мимо трех ферм и терялась в открытом поле. С юга к площади примыкала небольшая церковь, надтреснутый звон ее колокола созывал сельчан на службу. Церковь стояла чуть дальше, посреди кладбища. Поблизости притулился скромный домик кюре, окруженный небольшим садиком. Казалось, домишко улыбчиво, но строго поглядывает на площадь.

На восточной стороне площади сгрудились многочисленные лавки. С ними соседствовали кузница и постоялый двор, крытый красной черепицей. Над дверью таверны красовалась вывеска, игривыми буквами сообщая прохожим, что таверна зовется "Восходящее солнце". С каждым порывом ветра вывеска раскачивалась, томно вздыхая и поскрипывая.

В этот ноябрьский день над площадью висел гул толпы, сквозь который порой прорывался пронзительный детский смех. Старик Мовуазен прибыл в Бассенкур, чтобы продать трех молоденьких свинок, достигших того опасного возраста, когда этим смекалистым созданиям приходят на ум нелепые мысли о продолжении рода. Мовуазен остановил телегу у постоялого двора, рассчитывая скоротать пару часов в обществе хозяина таверны и кружечки светлого пива. Свиная поросль возилась в мешке за его спиной, оглашая окрестности энергичным хрюканьем. Старик огляделся. Вокруг мамаши Гоньер, владелицы зеленной лавки, собралась группа почтенных матрон, занятых визгливой болтовней. Несколько девиц на выданье, подоткнув шерстяные юбки, о чем-то оживленно переговаривались под античным портиком, венчавшим вход на кладбище. Свое шушуканье юные создания сопровождали дробным перестуком грубых деревянных башмаков. В центре площади, у фонтана, дружно блеяли овцы, протестуя против бесцеремонного обращения возможных покупателей. Те безо всякого стеснения щипали овечек за бока и дергали за куцые хвосты. Из кузницы доносились удары молота вперемежку с обрывками песен.

Вот в этот суетный и весьма самодовольный мир въехал всадник, при ближайшем рассмотрении оказавшийся его милостью герцогом Эйвоном. Одет герцог был впечатляюще, в отделанный позолотой черный наряд. Вот только лошадь, нанятая на одном из постоялых дворов, выглядела не столь внушительно. Как только лошадиные копыта загромыхали по неровному булыжнику, его милость натянул поводья и рассеянно огляделся.

Величавая фигура в роскошном одеянии тотчас приковала к себе всеобщее внимание. Обитатели Бассенкура и его окрестностей обступили герцога плотной толпой. Люди во все глаза смотрели на необычного пришельца, без внимания не остались даже треуголка и шпоры. Одна из девиц, покинув свой пост под кладбищенским портиком, хихикнула и прошептала, что к ним пожаловал сам дьявол. Ее более робкая товарка перекрестилась и поспешила укрыться под спасительной сенью надгробных изваяний.

Герцог оглядел площадь и, недолго думая, остановил свой выбор на мальчугане, который таращился на него, самозабвенно посасывая неимоверно грязный палец. Рука в вышитой перчатке властно поманила несмышленыша, и мальчик несмело приблизился к его милости.

Эйвон опустил взгляд на юного бассенкурца, улыбнулся и показал на домик рядом с церковью.

— Здесь живет ваш кюре?

Мальчик кивнул.

— Да, господин.

— Как ты думаешь, святой отец дома?

— Да, господин.

Эйвон легко соскочил с лошади и кинул уздечку мальчику, который по такому поводу даже решил вынуть изо рта палец.

— Хорошо, малыш. Будь так добр, подержи это нелепое создание до моего возвращения. Заработаешь луидор.