На престольном празднике Люце прекрасно заметила, что самое большое впечатление она произвела на юного семинаристика, который от волнения ошпарил ей руку и не мог выговорить ни слова. Семинарист ей понравился. Узнав, что он живет недалеко, Люце решила не упускать его из виду, и уже одна эта мысль доставила ей немалое удовольствие.

— Кого вы позвали на ваши проводы? Скучно не будет? — спросила она Петрилу. Услыхав, что в числе других ожидается и Васарис, Люце обещала приехать.

В назначенный день Людас простился с домашними и, напутствуемый благословлением матери, с сундучком, набитым сухарями и всякой другой снедью, уселся с отцом в бричку и отправился к Петриле. Он успокоил родителей обещанием, что в будущем году проводы устроят они. Дорогой Людас думал о возможной встрече с Люце и готовился к ней, как к серьезному экзамену. Вначале он был уверен, что выдержит его как мужчина, но уже с середины пути его отвага начала улетучиваться. Воображение назойливо рисовало ошпаренную руку девушки, заранее подготовленные планы рушились, и вздорными казались ему придуманные слова и выражения. Когда издалека показались деревья, окружавшие хутор Петрилы, Васарис уже начал жалеть о принятом приглашении. Насколько было бы лучше не участвовать в этом шумном сборище незнакомых людей!

Старики Петрилы и сам Петрила встретили их во дворе как долгожданных гостей.

— Теперь мы вроде как родня, — сказал старый Петрила, здороваясь со старым Васарисом. — Гляди-ка, скоро наши дети станут у алтаря.

— Дай-то бог, — ответил довольный Васарис, — как подумаешь, что еще пять лет ждать!

— Они пройдут быстро, — успокоила Петрилене. — Вишь, два-три годика, и наши семинаристы — иподиаконы, диаконы, говорят проповеди, причащают и служат обедню. Ну, пожалуйте в дом!

Старики увели лошадей и пошли поглядеть на гумно, а Петрилене позвала семинаристов в горницу. Васарис обрадовался, узнав, что гости из усадьбы настоятеля еще не прибыли.

Как только семинаристы остались вдвоем, Петрила подтолкнул товарища и, хитро улыбаясь, сказал:

— Ты у меня смотри! Ты нашей Люце приглянулся, она все о тебе справляется.

Слова Петрилы были так неожиданны, что Людас даже покраснел и не знал, что ответить.

— Ну что ты выдумал! — защищался он. — Еще неизвестно, кто ей больше приглянулся.

— Я ведь тебе говорил, что она меня не выносит. Только для того и приедет, чтобы с тобой повидаться.

Людас знал, что товарищ говорит так в шутку, но эта шутка все-таки подняла его настроение, и он больше не жалел, что приехал.

Между тем в саду уже собралась большая компания. Пошли туда и они. Петрила познакомил товарища со своими соседями и родней, среди которой выделялись две красивые девушки, двоюродные сестры Юозаса, и студент в очках, уезжавший в Москву.

— Что вы все в семинарию рветесь? — воскликнул тот, здороваясь с Людасом. — Литве нужна светская интеллигенция, а вы все в ксендзы да в ксендзы.

— А какая нам радость от этой светской интеллигенции? — отрезал один из многочисленных дядюшек Петрилы. — Получите образование, а там или сами уедете в Россию, или привезете русскую жену.

— Так, дядя, было лет десять назад, а теперь мы уже не думаем ни о России, ни о русских женах. Сейчас у нас и литовки есть. А кто не знает, что интеллигентам в Литве хлеб достается потяжелей, чем ксендзам.

— Ксендзы служат богу, потому и хлеб им должен даваться легко, — вставила какая-то тетушка.

Споров на такие темы Васарис не любил, а от деревенских рассуждений и доказательств его даже коробило. Желая дать другое направление разговору, он обратился к студенту:

— Но вы согласны с тем, что у ксендзов есть большие заслуги перед народом? Валанчюс, Баранаускас, Майронис…

— Конечно, согласен, — прервал его студент. — Но это только одна сторона медали. Еще неизвестно, что перевешивает, заслуги Валанчюса и Майрониса или то ополячивание, которое проводили в Литве ксендзы. Кто, как не они, вместе с дворянством ассимилировали через костелы треть, а может быть, и большую часть народа? Да и сегодня какой дух официально господствует у вас в семинарии? Что творится в Вильнюсской епархии? Правда, единицы из вашей среды отличились, однако вы еще не скоро сможете похвалиться, что загладили обиды, нанесенные вашими предшественниками народу.

— Наконец, — горячился студент, — давайте сравним ваше и наше положение. Правда, и вас прижимают власти, но всё же вы остаетесь в родном краю; а нам нелегко найти хоть какое-нибудь местечко в Литве. Вас множество! Родители загоняли в семинарию, да и теперь загоняют сотни мало-мальски одаренных юношей. Но только немногие из вас не утратят своей индивидуальности и сумеют хоть чем-нибудь отличиться. А нас можно по пальцам пересчитать, нас, пробившихся к науке против воли родителей. Хоть иных из нас губит туберкулез, как Вайчайтисов и Кудирок, а все-таки у нас больше заслуг перед народом, чем у вас. Ваши обязанности оставляют вам много свободного досуга, вам обеспечен кусок хлеба, — мы же должны всю свою энергию направлять на поиски работы, чтобы прокормить себя и свою семью. Кто же наконец разбудил Литву? Разве Валанчюс и Баранаускас? Нет! Басанавичюс, Янкус, Шлюпас, Кудирка, Вилейшис и наши журналы «Аушра»[23] и «Варпас»[24]. Они-то и разбудили Литву! Кстати, оба эти журнала прокляты ксендзами! Если перелистать в обратном порядке страницы истории, ту же картину мы увидим и в шестнадцатом веке, в годы борьбы протестантизма с католичеством. Кто первый стал печатать литовские книги? — Реформаты! Католики только тогда стали писать по-литовски, когда пришлось бороться с реформатами, спасать свою шкуру.

Долго еще говорил бы студент, вызывая величайшее возмущение крестьян и тревожа сердца семинаристов, но тут загромыхали колеса, и гости из Клевишкиса въехали во двор. Одни пошли их встречать, другие разбрелись по саду. Васарис со студентом остались вдвоем и тоже направились во двор.

— Видите ли, — сказал студент, беря за руку Людаса, — я потому говорил так резко, что очутился в положении обороняющегося. Ведь все здесь против меня. И я ведь тоже чуть не попал в семинарию! Наконец, есть и оборотная сторона медали. Мне надоело вечно слышать, как ксендзы хвалятся Даукшами, Ширвидасами, Валанчюсами и Майронисами. Через некоторое время вы сами убедитесь, что духовенство беднее творческим духом, чем думаете вы, молодые семинаристы.

— Это было бы, конечно, большим разочарованием, — ответил Васарис. — Я верю, что в новом, молодом поколении ксендзов силен творческий дух.

— Желаю, чтобы и после пяти лет священства вы верили в это, — не без иронии заметил студент.

Во дворе они встретили приехавших: самого настоятеля, ксендза Трикаускаса, учителя и Люце. Их уже окружили хозяева дома и другие гости. Васарису было приятно показаться в обществе такого серьезного, бородатого студента.

С Люце он поздоровался последним. Она крепко пожала ему руку и, сверкнув глазами, пошутила:

— Вы так быстро сбежали от нас в день святого Лаврентия, что я и не заметила, а то бы не отпустила, не отпустила…

— Мне в тот день вообще не везло, — ответил ей Васарис. — Обжег вам руку, может, и теперь еще болит?

— Поглядите, — протянула она ему руку. — Угадайте, в каком месте?

— Нет никакого следа, — ответил он, не осмеливаясь коснуться руки. Однако он успел заметить, что рука красивая.

Тут старая Петрилене позвала Люце, так как хотела посоветоваться с ней относительно угощения. Васарис остался один. Он был доволен собой. Встреча прошла легко и естественно.

Ксендз Трикаускас с двоюродными сестрами Петрилы уже успел обежать сад и натрясти спелых груш. Настоятель, учитель и студент спорили о производстве литовского фруктового вина. Крестьяне говорили об урожае и о приближающемся севе, а семинарист Петрила возился в клети со своим сундучком.

Никем не замеченный, Васарис ускользнул в сад, чтобы полюбоваться этим последним вечером и тишиной теплого заката. Его охватило печальное, прощальное настроение. Пролетели каникулы, точно короткий сон, и уже завтра вечером будет он бродить по полутемным, пыльным и гулким коридорам, преклонять колени в тесной часовне, глядеть на изогнутые фигуры святых Алоизия Гонзага и Станислава Костки и слушать монотонный голос духовника. Прислонясь к забору, смотрел он на заходящее солнце и предавался прощальным мечтам.