Он вспомнил Майориана — вот пример черной неблагодарности! Возведенный на престол им, Рицимером, жалкий офицеришка действительно возомнил себя императором, вовлек Италию в ненужную войну, проиграл ее, да еще решил избавиться от своего благодетеля. Ну что ж, он получил по заслугам. Затем был Либий Север. Этот всем был хорош — сидел в своем дворце, красовался в императорском пурпуре, устраивал пиры да попойки — но не лез в дела государства. Жаль, что пришлось его отравить. Но иначе грозила война с Империей. Лев Фракиец что-то уж слишком рьяно взялся за дело, навязал ему этого Антемия…

Поначалу все шло хорошо. Он даже породнился с новым императором, женившись на его дочери. Рицимер усмехнулся воспоминаниям — та еще женушка. Еще на свадьбе сидела с таким видом, будто ее хоронят заживо, ну а потом… Ну, может, он и был немного грубоват, но нечего было сопротивляться. Эта молодая патрицианочка считала его уродливым стариком, носик свой еще воротила — терпеть это все, что ли? Она ж его жена, как никак. Теперь в Риме сидит с папочкой. Ничего, скоро мы туда войдем и ею еще разок попользуемся, пожалуй. А может, и нет. Не до того сейчас.

Сколько еще продержится там Антемий? Сидит, как крыса в норе. Со всех сторон обложен, но не сдается! На что он надеется? Неужели все сегодняшние события не случайны? Мерзавцы все отрицают, но как знать, как знать… В голове Рицимера складывалась картина, которая ему совсем не нравилась.

Сначала к нему привели задержанного при попытке проникнуть в Рим посла с востока именем Модест. Лев Фракиец вконец обнаглел, считает, что ли, раз посол от него, со всякими там грамотами, так его и пальцем никто не тронет? Тронули, да еще как. Запела птичка. Потом, конечно, надо будет дело замять… Свалить, что ль, на кого? Или просто сказать — не видали, мол, никакого посла и даже слыхом не слыхивали? Мало ли по Италии разбойников бродит!

При посланце нашли письмо. Наглый Фракиец писал так: «Я убил Аспара и Ардабурия, чтобы никто не противодействовал мне, приказы отдающему; и ты убей зятя своего Рицимера, чтобы ничьи приказания не были выше твоих. Вот, я послал к тебе патриция Олибрия; убей и его и правь, отдавая, а не исполняя приказы». Каков негодяй! Но запоздали твои указания, ох запоздали. Да еще не в те руки попали. А письмо это кстати будет. Уже месяц Рицимер склонял Олибрия согласиться принять императорский титул. Все равно кто-то нужен вместо Антемия, которому недолго осталось жить. Так почему не Олибрий? Зять Валентиниана, да еще в дружбе с Гейзерихом — через него с вандалами можно союз заключить, а тогда ему никакой Лев не страшен. К тому же Олибрий напоминал ему покойного Либия — честолюбив безмерно, но глуп. Такой император его власти мешать не будет. А будет — так отправится вслед остальным «императорам». Но Олибрий еще и осторожен донельзя. Прямо предложения не отвергает, но и соглашаться не спешит. Но, увидев письмо, аж в лице переменился. Знал, что Фракиец его не любит, но такого не ожидал. Теперь-то он согласится. Не денется никуда.

Ладно, письмо. Потом-то что было! В лагерь примчался Мальдра, что командовал постом у Тибуртинских ворот, с какой-то странной историей о лазутчиках, прорвавшихся таки в Рим, едва константинопольского посла увезли. От гнева правителя Мальдру спасло только то, что его бойцы взяли двух пленных. Ох, и странные пленные! По виду вроде бы римляне, говорят на латыни, но что за выговор у них! На своем долгом веку Рицимер кого только не повидал, всякую речь доводилось слышать, а вот такую впервые. Модест уверял, что знать их не знает, но поди разберись — врет он или же нет? А эти двое молчат… Ничего, развяжутся языки. Завтра возьмемся за них всерьез.

А слухи эти нелепые? Ведь крепнут слухи! С вечера уже трое явились в лагерь с дикими рассказами об огромной армии, что движется по Пренестианской дороге. Откуда там армия?! Бредят они все, не иначе. Но не могло же всем троим привидеться одно и то же! Разве что это Гундобад явился? Но племянник выступил от Кремоны две недели назад, не мог он так быстро добраться до Рима. А если и мог, он появился бы с севера, а никак не с востока. Так что же это за армия? Отряд Ариуфа вот тоже пока не возвращается из тех мест. Впрочем, мало ли что могло их задержать? Тут уж гадай не гадай, а что-то делать надо. Слишком много всяких совпадений и слухов!

Но не может же это быть армия Фракийца? Как они тут оказались? С моря, что ли, высадились? Не невидимки же они! Об этом давно бы было известно, а никаких вестей ни с востока, ни с юга не было!

С досады Рицимер хватил кулаком по столу. Поди тут разберись! Долго еще сидел он, размышляя, как поступить. А утром, едва занялась заря, к Одоакру, командовавшему войсками, стоявшими на Кампанской дороге, понесся гонец. Армия Рицимера снялась с лагеря и двинулась к Тибуртинским воротам.

Солнце сверкало на шлемах, мечах и доспехах. Семь легионов разворачивались в боевой порядок.

Стоя на холме в окружении контуберналов, Красс осматривал место предстоящей битвы. Помимо воли его взгляд обращался к западу. Там, не более чем в полутора милях, возвышалась городская стена. Вот он — Рим. Странно было смотреть на город, который он знал с детства. Как же все вокруг изменилось! Раньше стены этой не было, а сам Рим был куда как меньше. И окружала его стена Сервия Туллия, а не эта… Как ее называл Венанций? Аврелианова? Красс сердито помотал головой — нашел время предаваться воспоминаниям! К городу еще предстоит пробиться. Между Римом и его легионами стоят варвары. Вон они, суетятся и тоже строятся. Не ждали гостей…

— Венанций ошибся, — сказал Кассий. — Их не десять тысяч. Больше. И половина из них — кавалерия.

— Тем больше славы достанется нам.

— Разведчики говорят, это еще не все, — добавил Публий. — С южной стороны подходит другой отряд, там тысяч пять-шесть. В основном пехота.

— Я помню о них.

Учитывая данные разведки, Красс поставил по фронту четыре легиона. Третий легион Октавия и четвертый Копония составили центр позиции, которым собирался командовать лично Красс. Здесь он решил держать оборону, заняв холмы по обе стороны от Пренестианской дороги и оставив на ней самой две когорты. Левое крыло образовывали двадцать третий легион Сервилия и двадцать четвертый Сисенны. Их фланг опирался на речку Альмо, вдоль которой двигался к месту битвы второй отряд варваров.

В резерве левого крыла находилась почти вся конница под командованием Эгнация. Местность тут была удобна для ее действий — ровное пространство тянулось до самой Аппиевой дороги. Именно поэтому Красс считал левый фланг самым опасным, здесь варвары могли бы развернуть свою кавалерию, и отсюда же они ждали прихода подкреплений. Чтобы усилить его, проконсул расположил здесь большую часть остававшегося в резерве двадцать пятого легиона Варгунтия. Пятый и шестой легионы легатов Рустия и Лициния, состоявшие в основном из новобранцев, составили правое крыло. Его фланг прикрывал широкий приток Тибра Аньо, а манипулы строились на изрезанной оврагами и ручьями долине — коннице здесь будет не развернуться. В резерве у Красса еще оставались две когорты двадцать пятого легиона и тысяча галльских всадников, их он предполагал приберечь на крайний случай.

Красс не сомневался в успехе. Положение варваров было незавидным — зажатые между его армией и городом, они должны будут атаковать, да еще им грозила возможная вылазка осажденных. Эх, знать бы еще наверняка, удалось ли Венанцию пробраться в Рим! Из всего отряда Фульциния вернулись лишь двое, но они не знали, чем кончилась отчаянная попытка их командира…

— Публий, — сказал он, положив руку на плечо сына, — тебе я доверяю правое крыло. Вперед до времени не лезьте. Ждите момента.

— Я не подведу, отец.

— Кассий! Ты возглавишь левый фланг. Думаю, там будет жарче всего. Не сомневаюсь в тебе!

— Положись на меня, проконсул.

Отсалютовав полководцу, оба умчались к своим легионам.

Пока строились римские легионы, варвары не теряли времени даром. Их полководец, также оценив местность, развернул свою пехоту против правого крыла римлян, а кавалерию — против центра и левого фланга. Перестроения войск еще продолжались, когда от армии варваров отделилась небольшая кавалькада и двинулась прямо к позиции Красса. Не доезжая полета стрелы, они остановились и принялись что-то выкрикивать, но ветер относил слова в сторону.