— Двадцать денариев на ретиария!

— Тридцать на мирмилона!

Первый бой был недолог. Ретиарию не хватает мастерства обращения с сетью, и мирмилон вонзает меч ему в сердце. Тело падает на арену. Служители тут же уволакивают его крючьями и засыпают кровавые пятна. Выживший мирмилон покидает арену под громкие крики довольных зрителей.

А Вер не дает зрителям отдыха.

— Встречайте! Доблестный фракиец и храбрый галл! Фракийская сикка против галльского меча! Кто из них победит? Сами боги не ведают этого! Сморите же новый бой! Галл и фракиец — чья сталь окажется крепче?

Оба бойца достойны друг друга. Удары сыплются градом, слышен грохот железа, трещат щиты, кровь льется из ран и порезов. Они не отступают, напряжение растет. Толпа ревет — почти все стоят. Кажется, что у тысяч людей одно сердце на всех, и оно бьется там — на арене. И вот фракиец повержен. Но он еще жив, лицо его обращено к зрителям, на нем застыла немая мольба. Шатаясь, галл подходит к нему, заносит меч…

— Фракиец достойно сражался! Судьба его в ваших руках, славные римляне! Хотите ли вы сохранить ему жизнь?

— Да! Да!

Все выбрасывают вперед руки — и большой палец поднят вверх. Раненого уносят.

Так выходят они один за другим, пара за парой. Страдания и боль, отчаяние и надежда, храбрость и трусость — все слилось в бешеном круговороте на красноватом песке арены. Все пятьдесят тысяч человек, стоящих и сидящих на трибунах огромного амфитеатра, живут сейчас одной лишь ареной, ловя каждое движение бойцов. Торговцы забыты, да они и сами не помнят о своих лотках и смотрят только туда. Музыка не умолкает ни на миг, разогревая и без того накаленные до предела страсти…

По замыслу Вера, игры завершались грандиозным сражением. Сразу сто гладиаторов, половина из которых изображают римских легионеров, остальные — варварскую армию Рицимера, выходят на арену. Долго кипит кровавая схватка, щит ударяет о щит, мелькают мечи, повсюду падают трупы. Смерть собирает обильную жатву. Что в этот миг творится на трибунах! Все взгляды прикованы к битве, большая часть болеет за «римлян», но и у варваров есть поддержка. Те, кто ставил на них, надеются до последнего — даже когда огромный германец, творивший чудеса своим длинным мечом, остается один против трех. Но опытный Вер специально отобрал в отряд «римлян» самых сильных и опытных бойцов, и он не ошибся — «римляне» побеждают, к восторгу почти обезумевшей от зрелищ толпы…

Игры окончились. Зрители медленно расходились, все еще не в силах отойти от бушевавших весь вечер страстей. Повсюду бурно обсуждали сегодняшние события:

— А помнишь, как он его…

— Вот это удар! Таким быка проткнуть можно!

— Не зря я деньги поставил! Как знал…

— Ты за что голосовал? За смерть? Ну ты злодей! Он же отлично сражался!

— А знаешь, после такого мне и самому хочется на арену выйти…

И долго еще говорили они в домах и тавернах, на улицах и площадях, наперебой вспоминая самые яркие моменты игр. Для солдат и офицеров Красса зрелище было красивым, но в общем-то довольно обычным. Многие могли вспомнить и более грандиозные игры, поэтому они обсуждали в основном сам амфитеатр, он действительно произвел на них неизгладимое впечатление. А вот остальные римляне… В них что-то неуловимо, едва заметно менялось. Держа в руках жизнь гладиаторов, упиваясь битвой и льющейся кровью, они ощутили то, что делало римлян — римлянами во все времена. Пусть и не осознавая пока, они вновь прикоснулись к древнему праву римлян судить и решать, властвуя над всеми народами мира…

Так закончился этот день. Все происшедшее, словно грандиозная жертва в честь древних богов, совершенно преобразило старый амфитеатр. Ночная мгла окутала его покинутые скамьи, тишина накрыла арену, но если бы кто-то оказался там в самый глухой ночной час, прислушавшись, возможно, он смог бы различить на самом пределе слуха крики сражающихся бойцов, стоны умирающих и рев возбужденной толпы. А вглядевшись в туманные очертания императорской ложи, этот ночной наблюдатель, возможно, увидел бы там смутные и туманные призраки древних владык Рима: Траян и Антонин, Север и Адриан одобрительно склоняли головы.

— Эй вы, заячьи жопы! Что вы там стоите? Идите сюда! Вы не воины, а трусливые бабы!

Приглушенные расстоянием крики все равно долетали до рядов изготовившихся к битве остготов. В ответ воины Вилимера потрясали оружием, громко требуя вести их на врага, недоумевая, почему вождь не отдает приказа к атаке. Ацилий вслушивался в их крики, и с каждым часом тревога его росла. Еще немного и молодой вождь не выдержит, а тогда Антемий лишится своего последнего шанса. Ацилий твердо решил, что скорее умрет, чем позволит Вилимеру начать самоубийственную атаку.

Командовавший отрядом мятежников комит Синдила оказался толковым военачальником. Он знал, что не сможет в открытом бою преградить путь вторгшимся в Италию готам, и потому выбрал крайне удачную для себя позицию: его правый фланг прикрывало большое болото, левый — горная гряда, а прямо по фронту протянулся огромный овраг с крутыми склонами. Здесь он надеялся задержать Вилимера, не пропустив его армию на помощь осажденному Риму. Не надо было быть искушенным в военном искусстве, чтобы увидеть, чем грозит попытка атаковать через овраг, где главная сила готов — тяжелая кавалерия — становилась совершенно бесполезной. Не учел он лишь одного — готы пришли сюда не сами по себе, но по просьбе Антемия, и среди них есть люди, знающие местность вокруг Бононии, где так удачно расположился Синдила. И Ацилий не сомневался — разведчики, посланные искать обходной путь через болота, найдут его, но на это требовалось время.

Аниций Ацилий Агинат Фавст гордился тем, что именно ему император поручил важную миссию — привести в Италию сильный отряд остготов из Паннонии — Антемий не доверял Рицимеру и хотел иметь под рукой верное ему войско. В Паннонии Ацилий сошелся с Вилимером, сыном Валамира, бывшего короля остготов. Когда три года назад отец Вилимера погиб в битве с полчищами свебов и скиров, новым королем стал его брат Теодемир, а спустя несколько месяцев из Константинополя вернулся Теодорих, объявленный наследником старого Теодемира. После этого Вилимер лишился возможности когда-либо занять место отца и остался вождем лишь третьей части народа. Не желая подчиняться Теодемиру и горя желанием отомстить убийцам отца, он с радостью согласился на предложение Антемия, и вот шесть тысяч остготских воинов вошли в Италию. Уже здесь Ацилий узнал об окончательной измене Рицимера, осадившего Рим, и о еще более гнусной измене Гундобада, военного магистра Галлии. У императора больше не было армии, и готы Вилимера оставались его последней надеждой.

— Меня бесят эти собаки, что тявкают на нас, — предводитель остготов взглянул на римлянина. — Ты говорил, их можно обойти, но разведчики не возвращаются. Я не могу больше ждать.

Ацилий невольно залюбовался его гневным лицом. Сжатые скулы, пронзительные глаза, длинные, перехваченные лентой волосы делали его похожим на героев Троянской войны. От его фигуры так и веяло силой и властью.

— Но мы должны. Ты же видишь, атаковать в лоб — безумие! Разведчики вот-вот вернутся…

— Ты говорил, мы должны спешить изо всех сил. Рицимер осаждает Рим уже третий месяц, и город скоро падет. Мы же стоим здесь добрую половину дня, слушая, как этот сброд нас порочит!

— Несколько часов ничего не решат, зато мы сохраним много жизней наших воинов.

— Моих воинов, римлянин. Ты сомневаешься в силе готов? Думаешь, мы не сможем разогнать кучку паршивых свебов, скиров и кто у них там еще? Эти твари помнят Болию, где мы рубили их без счета, а если забыли — сегодня я им напомню.

— Не сомневаюсь, вождь. Но все же предлагаю обождать. Тогда можно будет обойти их с фланга и легко добиться победы.

— Я жду еще полчаса. А затем сам поведу воинов.