— Вы в Щекурью? Я провожу вас: я там живу.

Эта встреча была как нельзя кстати. Незнакомец отрекомендовался: Константин Васильевич Попов. Дорогой мы разговорились.

— Наверно, Сибиряковский тракт посмотреть хотите?

— Да, вы угадали.

— Я так и подумал: видно, что не здешние. Все приезжие интересуются этим местом.

— Как выглядит этот тракт? Можно ли его заснять?

— Несколько лет назад здесь была московская киногруппа, режиссером был Николай Иванович Тихонов. Он тоже интересовался трактом. Я их водил по нему.

— Ну, так вы и нас по старой памяти проводите туда, мы ведь тоже из Москвы и хорошо знаем Николая Ивановича.

— Договорились!

Вскоре из-за сосен показалась деревня на берегу живописной лесной реки. В центре стояли старинные избы из неимоверно толстых лиственных бревен. На трубе одного из домов был водружен железный флюгер с датой «1885 год».

Константин Васильевич повел нас в свою избу, где хозяйничала молодая женщина в длинном, почти до пят, сарафане. Голову ее украшало сооружение из платка. Это была жена нашего знакомого—■ Мария Ивановна. Между собой они разговаривали на языке коми.

Константин Васильевич еще мальчиком переселился с родителями в Щекурью из Кировской области, здесь вырос и женился. Со временем стал хорошо говорить на языке коми, усвоил обычаи и привычки этого северного народа.

У нашего знакомого засиделись недолго: хотелось побыстрее увидеть все то, что он обещал нам показать. Вышли на край деревни, где начинался лес. Прямая грунтовая дорога, по бокам которой росли ели, уходила в глубь чахлой тайги.

— Вот и начало Сибиряковского тракта, — сказал наш спутник.

Так вот она, старинная дорога, о которой так

много толковали в конце прошлого столетия. Обычная просека, только широкая. Чем дальше, тем она становилась глуше. Стали появляться болотистые низины. Мостов, конечно, давно нет: они обрушились, сгнили, превратились в труху. Но было видно, что на строительство шел добротный лес: по краям просеки еще и теперь можно увидеть остатки огромных пней.

Мы ушли по тракту на несколько километров от села. Дальше тянулась однообразная просека, совершенно заболоченная. Вернулись обратно. Не доходя с километр до Щекурьи, Константин Васильевич остановил нас:

— А теперь покажу вам что-то еще.

Направившись за ним в сторону от дороги,

долго шли по глубокому мху, подлезая под низко опущенные ветви деревьев. Впереди между стволами блеснула лента реки. Константин Васильевич остановил нас возле группы елей. Нашим глазам предстала знакомая картина: ветви были увешаны красными тряпицами, давно выцветшими. Под деревьями валялись оленьи черепа. На одном из сучков повисли рога.

— Это молебное место. Старые манси еще ходят сюда.

Мы постояли, посмотрели на жалкие тряпки, развешанные на деревьях. Сильны еще религиозные привычки у старого поколения! Старики продолжают упорно придерживаться обычаев.

Наш знакомый повел нас дальше в лес. Приземистые ели длинными ветвями закрывали землю от солнечных лучей. Под деревьями было темно. Неожиданно показались странные сооружения, напоминающие крыши низеньких домиков.

— Что это?

— Тише... Это мансийское кладбище. Старые манси не разрешают посторонним приходить сюда.

Это предупреждение создало атмосферу таинственности. Мы зашли в запретную зону, а уходить отсюда не хотелось: до того все кругом было необычно, интересно. Я спешил снять как можно больше кадров.

Рядами стояли склепы — маленькие полуземлянки с низкими крышами. Возле них валялись оленьи нарты, котелки, миски, кое-где лежали части старинных охотничьих ружей и даже небольшие берестяные лодки. Здесь же были разбросаны кости, оленьи черепа, пустые бутылки. Внутрь каждого склепа было прорублено окно, перед ним была поставлена скамеечка.

Иногда манси приходят сюда справлять поминки по умершим родственникам, здесь же варят пищу и ставят еду на скамеечку перед окном —> «угощают» дух усопших. После этого угощаются сами. Среди других были здесь и очень старые склепы, которые давно провалились, деревянные срубы в земле совершенно сгнили. Иные захоронения заросли мхом и кустарником. На месте склепов росли уже толстые деревья.

Странное дело — совсем не ощущалось, что это кладбище. Мы ходили меж надгробных сооружений, словно среди редкостных экспонатов в краеведческом музее. Кто знает, может быть, это мансийское кладбище существовало еще тогда, когда князь Курбский приходил с воеводами из-за Камня...

Константин Васильевич нетерпеливо ждал конца нашей работы. Он видел, что мы увлечены съемкой, и стеснялся сказать, что пора уходить. Мы и сами 64

не хотели причинять неприятности старым манси, поэтому, закончив съемку, поспешили уйти из леса. Вышли на берег Щекурьи. Вдоль берегов тянулись рощи островерхих елей вперемешку с курчавыми кедрами. Под этими темно-зелеными великанами вдоль берега тянулись кусты черемухи с краснеющими листьями.

В северных широтах с приближением осени листья черемухи почему-то первыми приобретают осеннюю окраску, уже в августе. Возможно, на это оказывает какое-то влияние вечная мерзлота. В береговых обрывах можно нередко видеть линзы стеклянно-чистого льда. И тут же растут кусты черемухи.

На реке было тихо. Зеркальная гладь отражала теплый желто-оранжевый закат. Пейзаж был очень приятным. Константин Васильевич внимательно посмотрел на воду и сказал:

— Смотрите, пошла на нерест селедка.

Мы вгляделись. Тихую гладь реки местами нарушала медленно передвигающаяся рябь, как будто на поверхность воды падали мелкие капли дождя. Было отчетливо видно, как вверх по реке стаями шла мелкая рыба. Как объяснил наш спутник, это поднималась к верховьям Щекурьи знаменитая со-сьвинская селедка.

Сосьвинская селедка, или по-сибирски тугун, мелкая рыбка из семейства сиговых, которая в изобилии водится в Северной Сосьве и особенно в ее притоках. За свои превосходные вкусовые качества она приобрела широкую известность не только у нас в стране, но и за границей.

Между прочим, название реки Щекурьи происходит от названия рыбы щокур, которая заходит нереститься именно в эту реку. Щокур — это что-то среднее между сырком (пелядь) и муксуном. Местное население очень его ценит.

По берегу реки, часто наблюдая косяки сосьвин-ской селедки, мы дошли до деревни. Константин Васильевич снова повел нас к себе в избу. Он что-то сказал своей жене. Та стала суетиться, греметь посудой, ставить самовар.

— Мы угостим вас сосьвинской селедкой, — сказал он нам.

— Может быть, не стоит? Мы сыты, спасибо...

— Что вы отказываетесь: даже Черчилль ежегодно заказывает ее тридцать два бочонка.

Не знаю, была ли это шутка, или на самом деле Черчилль делает такой заказ, но мы с Пашей согласились:

— Ну, если сам Черчилль сосьвинскую селедку ест, мы тем более должны ее попробовать.

За столом разговорились о Сибиряковском тракте. Много интересного рассказал нам Константин Васильевич. Я еще раз обратил внимание на соседний дом, на трубе которого шевелился железный флажок с датой «1885 год». По словам нашего знакомого, в этом доме помещалось управление Сибиряковским трактом, в нем неоднократно бывал и сам хозяин — Сибиряков.

В конце прошлого столетия деревня Щекурья была бойким местом на пути с Оби на Печору. Имя Сибирякова гремело на уральском севере. Это был крупный делец, богач, который энергично искал выгодные предприятия.

Вначале он старался наладить перевозки товаров с Печоры на Обь через пролив Югорский шар и Карское море, но вскоре отказался от этого. Его привлекла давно забытая дорога через Урал, по которой когда-то шел князь Курбский с воеводами. Сибиряков исследовал забытый путь через Камень, сам руководил строительством дороги, сам командовал перевозками наивыгоднейших товаров с Оби на Печору.

Сибиряковский тракт был проложен от деревни Щекурьи вдоль реки того же названия до гор, затем дорога поднималась на водораздел — Уральский хребет, спускалась к озеру, из которого берет свое начало р.ека Патек, вдоль этой реки шла к горе Сабле, от которой направлялась к селу Ара-нец на Печоре.