укрепленные города. Один из них новгородцы взяли, а под другим потерпели поражение столь сильное, что из всей рати осталось в живых только 80 человек, возвратившихся домой в 1194 году».

Новгородские походы ставили перед собой одну цель — купить, собрать, отнять у туземного населения наибольшее количество пушнины и других ценностей. Самую активную роль в колонизации сыграли представители московского духовенства.

Ведь за крестом «иноков» шли вооруженные люди. Трудно было исконным уральским жителям противостоять натиску московской рати. Историк А. А. Берс в своей книге «Прошлое Урала» сообщает: «В 1472 году верхнекамский союз племен сложил оружие. В его главнейшие укрепленные города — Искор, Покчу и Чердынь — вступили русские гарнизоны; князья крестились, и Перми Великой не стало. На этом фактически закончилась эпоха самостоятельного существования туземных племен Прикамского Урала».

Манси уходят за уральские горы, в глухие леса. Проходят столетия. В 1883—1884 годах этнограф К. Л Носилов, путешествуя по рекам Конде и Северной Сосьве, знакомится с жизнью местных племен. В своей книге «У вогулов» он с большой теплотой пишет о людях, затерянных в лесах Северного Зауралья: «Еще недавно воинственный, бодрый,

знавший, как топить, добывать из руд Урала железо, медь, серебро, имевший торговые сношения с соседями, войны, — народ этот теперь совсем упал, совсем превратился в первобытного дикаря и так далеко ушел от нашей цивилизации в свои непроходимые леса, так забился в глушь своей тайги, так изолировался, что, кажется, уже более не покажется на мировой сцене, а, тихо вымирая, сойдет совсем с лица нашей планеты.

Откуда он пришел в эту тайгу, какие великие передвижения народов его вдвинули сюда, он не говорит, он забыл даже свое недавнее прошлое; но его типичные черты — хотя вогулы уже слились давно с монгольскими племенами, заимствовали от них обычаи, верования — еще до сих пор напоминают юг, другое солнце: кудрявые черные волосы, римский профиль лица, тонкий, выдающийся нос, благородное, открытое лицо, осанка, смуглый цвет лица, горячий смелый взгляд — ясно говорят, что не здесь их родина, что они только втиснуты сюда необходимостью, историческими событиями... Такие лица скорее всего напоминают венгерца, цыгана, болгарина, чем остяка, тип которого все более и более начинает преобладать, благодаря кровосмешению.

Сжатые соседями, загнанные в глушь лесов, они стараются всеми силами отстаивать свою самобытность, для них чуждо все на свете, им не нужна цивилизация, которую они презирают, в которой они разуверились, и, живя весь свой век среди природы своей новой родины, они берут от нее то, чего она может дать им в своих непроходимых, в полном смысле слова, девственных лесах...

Но весь их интерес, вся пытливая душа ушла в тот неведомый мир духов, в ту сферу их верований, которыми они живут, который их занимает».

Так мог писать о людях только человек с добрым сердцем, каким, очевидно, и был Носилов. Невольно проникнешься большим уважением к этому человеку за восторженные описания природы Урала и за любовь к его обитателям — манси,

Неожиданные выстрелы под горой прервали мой рассказ. Мы прислушались. Снова прогремели выстрелы. Похоже было, что старик забеспокоился о нас и давал сигналы. Павел взял двустволку и выстрелил в воздух, приговаривая:

— Мы живы, старина!

После этого Петр Ефимович больше не стрелял, видимо, успокоился. Мы стали спускаться и, сопровождаемые гнусавым войском комаров, через час вышли на речку Тозамтоую.

Вдали, на берегу, дымил костер, маленькая фигурка старика копошилась возле него. Олень и собака лежали рядом.

Манси встретил нас с хитро прищуренными глазами:

— Моя думай ты пропадай совсем. Зачем долго сиди Манья-Тумп?

— Здравствуй, Петр Ефимович!

— Моя здравствуй. Как твоя здравствуй?

—- Есть хочется, — сказал Паша, потирая живот.

— О, твоя здравствуй хорошо!

Старик был в веселом расположении духа, радовался нашему возвращению. Из котелка, висящего над костром, плыл аромат дичи. И не мудрено: котелок был доверху наполнен глухариным мясом. На палочках вокруг костра старик расставил запеченных крупных хариусов.

После того как мне пришлось припомнить все свои знания по истории Урала, я как-то по-особенному смотрел на нашего проводника, вглядывался в его лицо, лицо далекого потомка древних угров. В нем явно преобладали монгольские черты. Но

я вспомнил другого манси, Монина. Тот едва ли был похож на монгола, в нем действительно было что-то от венгра, болгарина и североамериканского индейца. Какие яркие противоположности среди людей одной и той же нации!

Остаток дня мы с Павлом провели на охоте с ружьем и киноаппаратом. А вечером долго сидели у костра. Было много еды, было много разговоров. Мы рассуждали: нужен ли был нам этот поход и что он нам дал? Ведь мы ничего не нашли особенного!' Но наше любопытство было удовлетворено хотя бы тем, что мы побывали на вершине горы Манья-Тумп. Нам достаточно и этого.

Еще одна ночь у костра под горой, а на другой день мы отправились в обратный путь. Три дня и три ночи на берегах -Тозамтоуи и Маньи прошли в охоте. Этот переход оставил на нашей кинопленке много интересных «трофеев».

Ф ^

Среди молодых людей встречаются иногда любители только заграничных путешествий. Одни страдают «африкоманией», другие бредят «бананово-лимонным» Сингапуром. Родная природа им кажется менее экзотичной, чем тропики. Какой вздор!

Я совсем не против заграничных путешествий. Это очень интересно, но роскошным видам Сингапура и Парижа я предпочел бы костер и палатку на берегу таежной красавицы Северной Сосьвы...

Мы провели несколько дней в Усть-Манье, пока ждали самолет на Саранпауль. За это время позна-54

комились со многими манси. Сыновья Петра Ефимовича, Николай и Рудик, были нашими постоянными экскурсоводами. Это новое поколение манси, грамотное, культурное, не знающее тех горестных времен, какие пережили их предки. Ребята свободно говорят и пишут на русском языке: они закончили средние школы.

Младший сын старика Рудик живет в Няксим-воле, откуда приехал навестить отца. Он уже взрослый парень, женат, имеет ребенка. Мы договорились с ним не забывать друг друга, переписываться...

А ведь совсем недавно манси были на грани вымирания. Профессор Казанского университета А. И. Якобий в конце XIX века писал, что с 1803 по 1893 год, то есть за 90 лет, в Березовском уезде число хантов уменьшилось на 10 процентов, а манси на 24 процента. В 1911 году манси насчитывалось всего около 6500 человек. Алчные царские чиновники, хищные рыбопромышленники и купцы безжалостно грабили население Зауралья. Отсутствие путей сообщения и отдаленность от крупных населенных пунктов создавали благоприятные условия для произвола местных властей и беззакония купцов. Лишенные элементарной медицинской помощи и обреченные на нищету, таежные жители постепенно вымирали от голода и эпидемических заболеваний.

Но с первых лет Советской власти население стало расти и к моменту образования Ханты-Мансийского национального округа — 10 декабря 1930 года — число жителей почти в два раза превысило данные переписи 1897 года. А теперь... Не нужно теперь приводить статистические данные.

Достаточно посмотреть, как живет молодое поколение, чтобы понять, что обреченный на вымирание народ возродился-

НА ГОРИЗОНТЕ —СНЕЖНЫЕ ГОРЫ

Наконец, наступила пора расставаться с Петром Ефимовичем. Сколько было сказано пожеланий и добрых слов! Но вот грустные минуты прощания позади, и мы снова летим на Север. Под нами в зеленом ковре тайги вьется Северная Сосьва. Пилоты любезно предоставляют мне место на висячем сиденье между собой. Отсюда обзор на сто восемьдесят градусов. Вот он зеленый океан — лесной Урал!

Сверху земля будто накрылась зеленым меховым тулупом, вывернутым шерстью наружу. Вдоль рек тянутся черные хвойные леса. В глубине тайги видны местами веселые березняки, сосновые боры и лиственничники. Кое-где на берегах появились пожелтевшие березки — предвестники осени.