— Братва на работу едет, — констатировал Анатолий. — Ох и не сладко же покажется им на первых порах в нашей глухомани!

Катер троекратно прогудел. Водитель снял свой картуз, потряс им и улыбнулся нам. С илимок помахали руками.

Вскоре караван скрылся за поворотом.

Мы проплыли устье речки Еробы. В трех километрах ниже ее, на берегу маленького ручья, стояла одинокая охотничья избушка.

— Причалим? — я показал рукой на избу.

— Нет! — отрицательно помахал рукой Евгений Евгеньевич и показал вперед: — Дальше!

Еще поворот реки, и впереди показалось устье большого притока. Горы перед ним расступились, образовав широкую долину.

— Подплываем к Чуне!

Зоологи направили свои лодки к мысу.

— Чайку попьем на прощание, — сказал Сыроечковский, когда лодки ткнулись в берег.

— Пора и закусить основательно, — добавил Толя.

С мыса, к которому мы причалили, Чуня была хорошо видна. Несколько выше по течению ее на одном из берегов виднелись возвышенности с россыпями и скалами на вершинах.

Чуня — один из самых больших притоков Подкаменной Тунгуски. Своими истоками — Северной и Южной Чуней — она сравнительно близко примыкает к району Ванавары. Из тех глухих таежных мест она долго течет параллельно Подкаменной Тунгуске и сливается с ней только перед самым Байкитом.

На Чуне много порогов. Особенно порожиста она в своей нижней части. Очевидцы рассказывают, что здесь славятся пороги Чунский Замок и Чунские Ворота.

Я никогда не был на этой реке, но, казалось, знаю ее не хуже той части Подкаменной Тунгуски, которую мы только что проплыли: много раз изучал на карте ее извилины, много слышал о ней от людей, бывавших на ее берегах, и видел фотографии с видами этой таежной реки.

Пока я ходил к устью Чуни с киноаппаратом, на мысу уже запылал костер, на нем пыхтел чайник, в котелке булькало какое-то варево.

У костра мы сидели задумчивые: вряд ли кто веселится при расставании.

— Может быть, я вас еще встречу на Подкаменной: тоже думаю спуститься вниз по реке, — сказал Сыроечковский.

— А где эта встреча может произойти? Я совсем еще не представляю, как буду добираться до Енисея: лодкой ли, катером ли?

— В Байките вы обязательно найдете себе транспорт и спутника.

Сыроечковский подвинулся ко мне поближе:

— Хочу вам сказать вот что, — начал он тихо. — Знаю я одно озеро в глухой части Эвенкии. На берегу его стоит ветхая избушка. На озеро по утрам выходят на водопой лоси. Лебеди гнездятся на нем, уток много всяких. В тайге — непуганая дичь. Нередко на берегу озера появляются и медведи. Все это можно наблюдать прямо из окна избушки. Вот где заснять бы животных!

— Что же вы молчали до сих пор?! Я мог бы перестроить план своего путешествия!

— Я и сейчас не скажу вам названия этого озера; стоит ли заранее открывать тайну? Не хочу, чтобы браконьеры узнали об этом благодатном месте и нарушили бы там всю нетронутость природы.

Я чувствовал, что настойчиво спрашивать, где находится озеро, неудобно. Евгений Евгеньевич, как бы угадывая мои мысли, сказал:

— Вам хочется знать, где это озеро? Потерпите. В Москве мы обязательно встретимся, и я расскажу вам все. Я хотел бы когда-нибудь вместе с вами побывать на этом озере. Для меня там есть работа, а вы заснимете удивительные сцены из жизни животных.

— Буду очень рад! Вы преподнесли мне на прощание приятный сюрприз. Берегитесь, если не выполните обещанного!

— Постараюсь выполнить, — пробасил Сыроечковский.

Этот разговор в какой-то степени развеял невольную грусть расставания.

Мы дружески распрощались. Зоологи сели в лодки и направились вверх по Чуне.

— Счастливый путь! — в несколько голосов неслось с лодок.

— Большой вам удачи! — отвечали мы с берега.

Мы помахали руками нашим недавним спутникам, проводили взглядом их лодки, пока они не скрылись за поворотом реки.

И вот снова мы вдвоем на берегу. Спешить нам не надо: Байкит от нас всего в десяти километрах, доплывем до села засветло.

Еще часа два мы проводим на устье Чуни.

— Ну что ж, поплывем и мы с тобой в наш последний маршрут, — говорю я Анатолию.

— Поплывем, — отвечает он без особого энтузиазма.

...К вечеру мы прибыли в Байкит. Прямо на берегу перед селом устроили палатку.

Байкит расположен среди высоких сопок, вблизи береговых утесов. За крайними его домами течет ручей Байкитик. В окружении лесистых склонов, круто обрывающихся к Подкаменной Тунгуске, село выглядит живописно.

Байкит, как и Ванавара, районный центр. Он связан регулярным воздушным сообщением с Красноярском и Турой на Нижней Тунгуске. На улицах села много больших домов. В самом центре возвышается двухэтажное здание школы. Ближе к берегу расположены районный Дом культуры, здания столовой и районной больницы.

Познакомиться с селом более подробно я хотел после проводов Анатолия. Мой спутник готовился к обратному рейсу. Я рассчитался с ним за помощь, оказанную в путешествии, и помог закупить кое-какие продукты в дорогу. В байкитской столовой мы распили с ним традиционную бутылку вина и пожелали друг другу счастливого пути.

Он торопился до наступления темноты к устью Турамы, которое так гостеприимно приютило нас.

— Поживу там денек-другой, подергаю ленков.

В Байките он достал себе небольшой бочонок и купил соли.

— Неужели уж я за четыреста километров не наловлю рыбы и не привезу домой!

— Желаю тебе удачи!

Мы расцеловались. И вот он дернул пусковой шнур на моторе; лодка отошла от берега. Анатолий поплыл в свою далекую Ванавару...

Я долго сидел на берегу, провожая взглядом медленно удаляющуюся лодку своего недавнего спутника. Увидимся ли мы с ним еще когда-нибудь?

Под вечер я сидел в конторе у председателя Байкитского райпотребсоюза Петра Николаевича Вавилова, к которому меня направили из райисполкома. Он мог помочь мне в дальнейшем передвижении: весь транспорт здесь подчинен ему.

— Хорошее у вас село, — сказал я.

— Да. А ведь лет тридцать назад здесь был только глухой лес да несколько избенок на берегу. Фактория Байкит — называли это место.

Петр Николаевич рассказал, что было время, когда на месте поселков Ванавара, Оскоба, Мирюга, Таимба, Куюмба и Байкит стояло всего по нескольку изб, в которых жили приемщики пушнины.

В отдаленных местах тайги такие приемные пункты существуют и сейчас, но их мало кто называет факториями. Старое название употребляется теперь редко и постепенно забывается.

— Наш Байкитский район — один из основных поставщиков пушнины. У нас много замечательных охотников, которые каждый год сдают государству шкурки соболей, белок, ондатр и других зверей на тысячи рублей. Обычное дело для таежных мест. А вот смотрите.

Он взял с полки толстый альбом с надписью «Колбасное производство». При виде этого названия я невольно улыбнулся.

— В Великую Отечественную войну у нас в Байките работал колбасный цех. Он изготовлял для госпиталей генерального штаба колбасу. Какую, вы думаете?

— Вероятно, какую-нибудь особую?

— Медвежью!

— Из настоящего медвежьего мяса?

— Да! Это же лечебный продукт! Пробовали когда-нибудь?

— Нет.

— Обязательно попробуйте!

Я вспомнил, что в «Записках охотника-натуралиста» А. А. Черкасова сказано: «...медвежий жир употребляют от многих болезней, как наружных, так и внутренних. Особенно он хорош от грудных болезней... Словом, медвежина в народном употреблении слывет как средство оживляющее, обновляющее, возрождающее...»

— Да, эвенкам это давно известно, — согласился Вавилов, — они считают, что, если питаться медвежьим мясом, никогда мерзнуть не будешь и силы будет много.

— Тогда есть смысл разводить медведей на зверофермах! — заметил я шутя.

— А что, может быть, вы и правы! Медведей в тайге становится все меньше...

Я повернул разговор в другом направлении:

— Ну, а как у вас насчет транспорта для меня?