Наш визит в деревню был неудачным. Мы там не застали ни Коляскина, ни Зойки. Коляскин уехал в район, а Зойка отправилась на пляж.

В правлении Владимир Сергеевич оставил записку: «Товарищ председатель! Вода у вас будет хорошего качества, дебита, то есть количества воды, хватит на тысячу лет! А возьмете вы воду с глубины 70–80 метров. Это удовольствие будет не слишком дорогое. Желаю успеха!»

Мы пошли на Оку.

Владимир Сергеевич то говорил, что времени у него в обрез, а то теперь полетел зачем-то на пляж.

Мне было очень горько, что вот так быстро пронеслась наша золотая привольная жизнь, и мне хотелось помечтать о таком же житье-бытье на будущий год, а он… Он думал о Зойке! Сегодня вечером мы уже будем в Москве, и кто знает, когда нам доведется опять встретиться? И никто не отпустит нас без Владимира Сергеевича в шалаш.

Когда мы подошли к реке, то увидели, что Зойка сидит на песке, а поодаль, метрах в пятидесяти от нее, резвятся На-Гарики. Нарик пытался сделать стойку на руках, а Гарик хватал его за ноги. Они не замечали нас из-за ивовых кустов.

Владимир Сергеевич замедлил шаг, посмотрел на меня огорченными глазами и спросил:

— Ну, будем к ней подходить?

— Конечно, будем, — сказал я. — Ведь надо же с ней попрощаться! И этих бы за шкирку потрясти!

— Идем! — решительно сказал Владимир Сергеевич.

Зойка была в синем шерстяном купальном костюме и красной резиновой шапочке.

— О, здравствуйте! — радостно сказала она, вскочив с песка. — А я, Владимир Сергеевич, сейчас к вам заходила в шалаш. И мне Лешка сказал, что у вас какая-то новость. Давайте купаться!

— А у нас уже времени нет, — сказал я. — Мы прощаться пришли. Мы сегодня уезжаем. Владимир Сергеевич получил телеграмму.

— Как уезжаете?! — отступила на шаг Зойка, и я увидел, что у нее дрогнули губы.

— Очень просто, — улыбнулся Владимир Сергеевич, — я — в тайгу, а они — домой. Скажите, Зоя, а это мыло ваше?

Зойка подняла с песка кусок туалетного мыла, завернутого в газетку.

— Мое! Пожалуйста!

Владимир Сергеевич кивнул мне на мыло: «Разверни!» — а потом подошел к Нарику и без всякого предупреждения известным приемом схватил его за руку на излом.

— Ой, — закричал Нарик. — Что вы делаете?

— А мы рассчитываться пришли! За шубу, за мед! И ты, Гарька, иди сюда.

Но щупленького Гарьку точно ветром сдуло. Он умчался в деревню.

Нарик было попытался вырваться, но Владимир Сергеевич чуть-чуть нажал ему на руку, и тот почувствовал, что сопротивляться бесполезно.

— Ну, гадюка! — подошел я к Нарику. — Ты что тогда надо мной во ржи измывался, а? — И я его схватил двумя пальцами за нос.

— Уйди… — прогнусавил мой враг.

Я хотел Нарьку хлопнуть по щеке, но, взглянув на Зойку, постеснялся.

Владимир Сергеевич завел Нарьку в воду и приказал мне намылить ему голову. Я думал, что мы этому типу таких шишек-банок надаем, что он век будет помнить. Но Владимир Сергеевич казнил его остроумнее: я, как заботливая мать, намыливал ему голову, а на берегу отчаянно смеялась Зойка.

Потом Владимир Сергеевич со словами: «Теперь смывайся!» — дал пинка Нарьке, и тот бултыхнулся в воду.

— А может, ему еще добавить? — сказал я.

— Хватит! — сказал Владимир Сергеевич. — Неохота больше руки марать… — И крикнул: — Ну, Зоя, пойдемте к нам!

На пляже я нашел то место, где оставил около берега в воде консервную банку с большой замшелой раковиной и налипшими на ней дюжиной ракушек. Чуть о ней не забыл!

Банка была полузанесена песком. И когда я ее перевернул, на берег упала большая тяжелая раковина, а за нею все малюсенькие ракушата. Они уже отвалились от «матери».

Я собрал все это семейство в горсть и бросил его на середину реки! Пусть живут себе в глубине и на быстром течении!

А в шалаше Лешка уже собрал два узла нехитрых наших пожитков.

Мы в последний раз разожгли костер, вскипятили кофе и выпили его по кружке.

И тут, лукаво оглядев нас, Владимир Сергеевич вдруг вынул из кармана две бумажки с каким-то машинописным текстом, напечатанным, видимо, еще в Москве, и торжественно сказал:

— Товарищи! Митинг по случаю вручения двух трудовых дипломов воспитанникам Кара-Бумбской школы жизни считаю открытым! Маэстро, туш!

И сам же оратор замахал, как дирижер, руками и заиграл на губах туш. Мы ему дружно подтянули.

— Первый диплом, — продолжал Владимир Сергеевич, — вручается Юрию Попову! — Оратор развернул бумажку и возвысил голос: — «Настоящим подтверждается то, что Юрий Иванович Попов прошел полный курс шалашной жизни первой ступени. Им освоены следующие предметы: приготовление пищи, отгонка лошадей в ночное, помощь в строительстве домов, научно-исследовательская работа в области муравьиных куч, рыбная ловля руками. Товарища Попова необходимо считать человеком, пригодным для самостоятельного существования. Начальник Кара-Бумбы Владимир Карпенко». Ура, товарищи!

Мы закричали: «Ура!»

— Теперь следующий. «Настоящим подтверждается то, что Алексей Демьянович Кузькин за время шалашной жизни прошел школу торгово-ягодного ученичества и кустарно-фотографического промысла и показал себя человеком изворотливым…»

— А я не согласен! — вдруг с обидой сказал Лешка. — Вы Юрке серьезную бумажку написали, а мне какую-то такую… Ну, зачем вы написали про ягоды или про то, что я какой-то там ловчила?.. Не это главное!

— А что главное? — спросил Владимир Сергеевич.

— Уж будто вы сами не знаете… — сказал Лешка. — Надо мне тоже отметить, что я умею варить картошку, что я был чернорабочим. Ну и вообще, что сначала орал караул, а потом чуть Юрке хребтину не поломал. И что я тоже теперь не пропаду!

— Ну как, ему можно выдать такой диплом? — спросил нас Владимир Сергеевич.

— Мне кажется, можно! — кивнула головой Зойка.

И Владимиру Сергеевичу пришлось уже от руки, карандашом, написать Лешке новый трудовой диплом.

В конце каждого диплома, потерев карандашом о герб на пятнадцатикопеечной монете, он приложил графитные печати.

Подхватив два узла, мы пошли на станцию. Нам было очень грустно покидать наше обжитое место, на котором мы пережили столько веселого и незабываемого. Перед уходом мы присели на дорожку и помолчали. И у каждого из нас в душе родились какие-то свои особые думы и о пролетавших днях и о том, что нас ожидает впереди.

Лешка сидел передо мной загоревший и поздоровевший. И я чувствовал, что ему тоже не хочется уезжать отсюда.

Я вспомнил, как Владимир Сергеевич на первой ночевке на сеновале рассказывал нам о шагреневой коже и о том, что никаких чудес на свете не существует и что человек только сам может добиться своего счастья. Я вспомнил, как Зойка не раз нам говорила, что мы ничего не понимаем в жизни. А теперь она этого не скажет!

Да, пройдет всего лишь каких-нибудь два-три года, и эта полянка перед шалашом зарастет молодыми березками и елочками, опутается буйным орешником, и ничто уже не напомнит о том, что некогда здесь жили-были мы, мальчишки, которые захотели поскорее войти в жизнь.

Через несколько дней мы провожали Владимира Сергеевича из Москвы с Ярославского вокзала. Мы приехали сюда на такси.

Владимир Сергеевич сбросил в вагоне свой рюкзак и вышел на перрон. Мы с Лешкой обняли его и поцеловали. А Зойка подала ему руку. Но он взял ее за обе руки и молча поглядел ей в глаза.

Так они и постояли секунду — высокий красивый парень в красной ковбойке с распахнутым воротником и хрупкая девчонка в школьном платьице с беленькими кружевцами на шее.

Поезд незаметно тронулся, и Владимир Сергеевич уже на ходу вскочил в вагон. Мы пошли рядом с ним. А потом побежали за вагоном. Но догнать Владимира Сергеевича мы уже не могли.

И, когда в темноте исчез красный фонарик последнего вагона и мы пошли на выход в город, Зойка вдруг остановилась под ярким фонарем и сказала:

— Мальчики, смотрите!

Она разжала кулачок, и на ее маленькой ладони — нет, мы не поверили своим глазам! — мы увидели «талисман» Владимира Сергеевича — корень женьшень, — который был очень похож на маленького человечка с ручками и ножками.