Американо-английская печать, инспирируемая службой общественных связей, подняла бешеный крик по поводу мнимых «русских частей» в составе нормандской армии немцев. Шум скоро прекратился: первые сообщения, видите ли, были сильно преувеличены. Никаких русских частей в Нормандии не оказалось; выяснилось другое: немцы, в нарушение международных соглашений и правил войны, принуждали советских военнопленных строить укрепления и вести земляные работы на полях сражений. Но кампания в печати достигла своей цели: читатели стали меньше упрекать союзников за бездействие в Нормандии и реже ставить им в пример войска Белорусского фронта, нанесшие в то время сокрушительный удар по центральной группе немцев на востоке.
Несколько позже, когда Советская Армия, совершив изумительный прыжок, окружила и разгромила немцев под Минском, союзная печать по сигналу той же службы начала трубить, что немцы отступают на Восточном фронте по доброй воле. Цифры немецких потерь, опубликованные командованием Советской Армии, отвергались этой печатью на том «основании», что англо-американским корреспондентам в Советском Союзе не предоставлена возможность пересчитывать немецкие трупы или немецких пленных. Она перестала пережевывать эти цифры только после того, как десятки тысяч пленных фрицев провели по улицам Москвы.
Зимою 1944–1945 года пропагандисты службы общественных связей пытались объяснить силу немецкого удара в Арденнах «преднамеренным затишьем» на Восточном фронте. Они утверждали, что это якобы дало возможность германскому командованию сосредоточить все свои свободные войска против западных союзников. Газеты открыто обвиняли Россию в невыполнении союзных обязательств, требовали немедленно бросить советские армии в наступление на Восточном фронте. Эта демагогия преследовала явную цель дискредитировать советского союзника, ибо англо-американское командование знало и одобрило дату предстоящего зимнего наступления Советской Армии в районе Варшавы, в Польше.
Англичане прилагали все усилия, чтобы получить это мощное оружие пропаганды в свои руки. Английская служба общественных связей и тут козыряла своим опытом. Она создала славу генералу Монтгомери, произведя его в великие полководцы. Дело в том, что в течение первых лет войны английские генералы проваливались везде, где они появлялись: во Франции, в Норвегии, в Греции. В Африке в течение полутора лет сломали себе голову три британских главнокомандующих. Скандальный провал генералитета стал отражаться на моральном состоянии войск, которые боялись довериться своим генералам. Первый успех Монтгомери у Эль-Аламейна, вызвавший восторженный шум в британской печати, подсказал Черчиллю мысль: полководца можно сделать, если создать ему рекламу. И английская печать, дирижируемая соратником Черчилля — Бренданом Брэкеном, начала изо дня в день, из месяца в месяц рекламировать подвиги и таланты Монтгомери. К моменту открытия второго фронта эта реклама достигла апогея, словно англичане хотели убедить своих американских союзников и весь мир: «Да, конечно, английская армия на поле брани малочисленна и слаба, но зато Англия имеет великого полководца». Многие не только в Англии, но и за ее пределами поверили этому.
Сначала англичанам удалось захватить отдел общественных связей, помещавшийся, между прочим, в здании английского министерства информации, на Малет-стрит. Однако после того, как американцы с удивлением начали узнавать из мировой печати, что в Нормандии воюют лишь одни англичане, а боевые части Соединенных Штатов в лучшем случае только бездельничают, а в худшем — даже просто мешают Монтгомери, они поняли свою оплошность. И вот, когда ШЭЙФ переехал в Париж, американцы перехитрили англичан: им удалось оставить почти весь английский штат отдела общественных связей в Лондоне. Теперь уже британцы жаловались, что их коллеги рекламируют только свои победы, рассказывая миру лишь об английских поражениях и неудачах. Союзные офицеры и корреспонденты, с которыми я оказался в неймегенском окружении, в Голландии, договаривались даже до того, что объявляли о проигрыше Англией войны… в мировом общественном мнении.
Руководящий и офицерский состав службы общественных связей вербовался среди пропагандистов, журналистов и рекламных работников. Они отличались не только умением «поймать и подать» новость, но и хорошим знанием политики своих стран и психологии обывательских масс. То в замаскированной, то в открытой форме они навязывали миллионам читателей и зрителей взгляды, оценки и пожелания командования и политического руководства. Военные корреспонденты, не говоря уже о кинооператорах и фоторепортерах, были послушными орудиями этой пропаганды, хотя и сохраняли видимость самостоятельности. Порою они критиковали того или иного генерала — чаще всего за его политические курбеты, — но это случалось редко и диктовалось обычно партийными соображениями владельца газеты.
Борьба за ведущее положение в отделе «психологической войны», занимавшемся пропагандой среди населения освобожденных стран и стран противника, продолжалась до переезда ШЭЙФа в Париж. Сначала англичане задавали тон: в их распоряжении находилась мощная система радиостанций Британской радиовещательной корпорации (Би-Би-Си). Европейское вещание Би-Би-Си возглавлял тот самый Айвон Киркпагрик, который в свое время сопровождал Чемберлена в его паломнических полетах к Гитлеру и встречал Гесса в Шотландии. Киркпатрик был полновластным контролером всей пропаганды, предназначавшейся для континента Европы. Американские «психологические стратеги» находились целиком в его руках.
Однако уже осенью 1944 года в «психологической войне» ясно определились два фронта. На одном фронте, предназначенном для Франции и Люксембурга, господствовали американцы. Они вели пропаганду из Парижа. Другой фронт, рассчитанный на Бельгию и Голландию, возглавлялся англичанами в Брюсселе. Да и в отношении пропаганды для Германии американцы, имея в своих руках мощную радиостанцию Люксембурга, стали независимы от Би-Би-Си. Англичане попытались поставить радиостанцию Люксембурга под совместный англоамериканский контроль. Американцы отказались от этого.
Хотя в оперативном отделе ШЭЙФа число англичан почти равнялось числу американцев, их влияние там было доминирующим. Опираясь на сведения и анализы разведки, находящейся в английских руках, они разрабатывали операции с учетом английского опыта (американцы ведь его не имели), проводили английскую тактику и пытались, в конечном счете, навязать командованию английскую стратегию. Не замечая того, американская часть штаба покорно плелась на поводу англичан. Когда же командующие американскими армиями пытались протестовать, на помощь Эйзенхауэру приходил штаб американской армии в Вашингтоне, который поддерживал не столько генерала Эйзенхауэра, сколько совместную военную политику в Европе, направленную на истощение Советского Союза и ослабление патриотических прогрессивных сил на европейском континенте.
Генерал Эйзенхауэр, назначенный командующим европейскими союзными силами, получил известность в начале войны как специалист по танкам и сторонник предельной механизации армии. Однако пост главкома достался ему совсем по другим причинам: генерал умел находить компромисс даже там, где он представлялся невозможным. Он был терпелив, тактичен, щедр на комплименты. В ШЭЙФе генерал покорил британцев, объявив в первые же дни, что все американские офицеры, которые не чувствуют склонности сработаться с английскими коллегами, должны немедленно подать прошение об освобождении от штабной работы.
Генерал считался человеком мягкого характера, хотя это не мешало ему быть требовательным и порою очень жестким со своими подчиненными. Во время итальянской кампании, когда генерал Паттон, раздраженный каким-то непочтительным, но правильным замечанием раненого солдата, ударил того по лицу, Эйзенхауэр поставил перед Паттоном выбор: публично извиниться или подать в отставку.
В политических делах Эйзенхауэр следовал указаниям своего советника Мэрфи, прославившегося сделкой с Дарлаиом и вишийской администрацией в Северной Африке. По заданию правящих кругов США Мэрфи держал курс на сближение с Ватиканом и католическими партиями в освобожденных странах, рассчитывая с их помощью создать противовес заметному полевению народных масс.