Как много терпел мальчик по своей бедности при тогдашнем неустройстве учебных заведений, видно из его воспоминаний, как он ходил в пестревом халате, в роде больничных, без шапки лето и зиму. Уже будучи архиепископом, он сказал, когда ему доложили, что воспитанники обижаются пищею: "Теперь еще обижаться; теперь, говорят — худо; а как мы, бывало, у дьячков учились, да по целым ночам ходили под хатами, и в хатах псалмы пели, и этим себя и учителя кормили?"

Во время учения юноша выдавался и способностями, и прилежанием, и поведением. В нем уже тогда была любовь к сравнительному чтению Священного Писания, свидетельствующая о его сосредоточенности и его духовных стремлениях.

После семинарии Михаил Иванович был вытребован в Петербургскую Духовную Академию, которую и окончил очень успешно на исходе 29-го года от роду. На лето он поехал к матери в с. Старые Сенжары Полтавского уезда, порадовать ее и набраться сил и после занятий и после неподходящего к его слабому здоровью петербургского климата. Мать предполагала женить сына, искала ему невесту. Но, вернувшись в столицу, он написал ей, что нашел себе невесту, — Святую Церковь Христову. Она была в отчаянии. Ее тяготила мысль видеть сына монахом. Но он не сразу решился на этот шаг, а постепенно подготовлял себя к пострижению.

В Петербургской Академии он был оставлен бакалавром (преподавателем) греческого языка; чрез три года он был переведен инспектором в Киевскую Духовную Академию. 11 февраля 1820 г., он пострижен в монашество с именем Мелетия. Пострижение совершал митрополит Киевский Евгений (Болховитинов), известный своею ученостью и подвижническою жизнью. В 1821 г. о. Мелетий был назначен ректором Могилевской семинарии, где он прослужил два года. Он значительно оживил дело преподавания. Прекрасно излагая свой предмет, он сумел заставить учеников заинтересоваться им. Прежнее грубое, часто бесчеловечное обращение, какому подвергались учащиеся в бурсах, при о. Мелетии сменилось заботливым, твердым, но ласковым отношением. Строго преследуя все дурное, он часто присутствовал при играх воспитанников, при их прогулках, в день своих именин угощал их, значительно улучшил их стол, и заслужил общую любовь. Из Могилева он был переведен на ту же должность во Псков, где пробыл всего лишь несколько месяцев, так как в январе 1824 г. был назначен ректором Киевской духовной академии, а в конце 1826 г. — епископом Чигиринским, викарием Киевской митрополии. Тогда же он назначен и настоятелем Златоверхого Михайловского монастыря, где почивают мощи св. великомученицы Варвары.

Как была счастлива мать преосв. Мелетия, когда сын просил ее переехать жить к нему! Как отрадно было ей, знавшей в жизни мало радостей, присутствовать при торжественных архиерейских служениях сына, участь которого она недавно так горько оплакивала.

Уже в Киеве сказывался тот строгий строй жизни, который составляет отличительную черту преосв. Мелетия. Он соблюдал удивительную умеренность во всем. Кроме постов, весь год в середу, пятницу, будь то даже Господние и Богородичные праздники, к обеду готовилось грибное. Всю страстную неделю он проводил почти без пищи, чему окружающие изумлялись. Но он старался скрывать свои подвиги. Однажды он обедал по случаю одного приходского праздника у старосты в день, когда он обыкновенно ел грибное, и ему начали подавать именно грибное. Тогда он потребовал рыбы.

Он мало проповедывал, так как голос у него был тихий и грудь слабая; зато он много говорил поучительного, когда его посещали на дому, причем обыкновенно, провожая посетителя, произносил на прощание: "Спасайся", или "Спасайтеся!"

Он был усердный молитвенник. Неопустительно выслушивая каждую службу, он положил еще себе определенные часы для келейной молитвы, с жившей при нем матерью. Молитва Иисусова никогда не сходила с его уст. Во время богослужения, особенно во время Божественной литургии, его благоговение доходило до высшего напряжения, проявляясь в слезах. Его чрезвычайно огорчало малейшее неблагочиние, запинка в богослужении. Часто певчие начинали петь ранее, чем он оканчивал свой возглас, так как голос его срывался часто и затихал раньше конца возгласа. После обедни он говорил пввчим: "Вы, должно быть, надо мною смеетесь, не дожидаясь окончания моего возгласа. Ведь вы знаете, что у меня грудь больна, голос слаб. Старайтесь вслушиваться лучше".

Внешний вид его в это время был таков. Рост малый; сам тонкий, сухощавый, слабосильный, голос тихий, лицо, обросшее черными, начинавшими уже седеть волосами.

На 44-м году жизни, летом 1828 г. преосв. Мелетий оставил Киев, в котором провел десять лет, для самостоятельной Пермской кафедры.

С благодарностью за те чистые религиозные впечатления, которые подарила ему "Мать градов русских" расставался он с Киевом и с дороги прислал наместнику Михайловского монастыря следующее замечательное письмо:

"Прости, возлюбленная во Христе братия и православный народ Богоспасаемого града Киева! Высокое твое благочестие врезалось в мое сердце. Буди благословенно пламенное и искреннее твое усердие к Церкви святой и ко мне, грешному архипастырю. Дни и годы, проведенные среди тебя, я отношу к числу счастливейших годов моей жизни. Обрадованный мирным величием твоего православия, молю Всемогущего Бога, да вера твоя и твое благоденствие продлятся в потомстве твоем до конца мира и за гробом да отверзутся тебе врата в Царствие небесное".

В Киеве преосв. Мелетий должен был проститься навсегда со своею матерью. По старости и дряхлости она не могла следовать за сыном в столь далекий и холодный край. Чрез несколько лет эта истинно набожная и добродетельная женщина скончалась в Елисаветграде, где ее дочь была замужем за священником.

В три года, проведенные преосв. Мелетием в Перми, он осмотрел почти всю епархию, посетил и такие места, где его предшественники никогда не бывали. Всюду он служил обедни, вникал во все, наставлял или карал недостойных, поощрял трудящихся. В Перми каждый праздник и все воскресные дни служил сам. В будни же, отслушав у себя в церкви раннюю обедню, занимался делами службы, не терпя ни малейшего в них замедления. Он воздвиг в два года громадный корпус для семинарии, проявив при этом самую хозяйственную бережливость; долго стоявшую в недостроенном виде соборную колокольню быстро довершил.

Объезжая епархию, он вел журнал, испещренный множеством его заметок. По епархии быстро разошелся слух об архипастыре-подвижнике, и его всюду встречали с величайшею радостью, почитая за святого. Часто, при въезде его в селение, все падали на колени и крестились на него, осенявшего их благословением. С величайшим усердием принося в храмах обширной епархии бескровную жертву, он с великим дерзновением воздевал к небу чистые руки за своих пасомых.

С тою же твердостью и заботливостью, как раньше, относился он к учащемуся духовному юношеству. К духовенству он был требователен; строго экзаменовал лиц, искавших мест в знании ими устава, в диаконы не посвящал до достижения 25-ти летнего возраста. В храмах требовал строжайшей тишины.

Но при всей своей несомненной строгости он был отечески попечителен. Он все свое жалованье раздавал бедным духовного звания, так что сам постоянно нуждался в деньгах. Оскорбления даже со стороны подчиненных благодушно терпел.

Заботясь о своих и семинарских певчих до того, что в праздники приказывал своему повару готовить им кушанья и сладкое, до которых сам не касался, целиком отсылая все им: он строго спрашивал с них знания уроков.

Личная жизнь его была здсь так же строга. В народе говорили о чрезвычайном его постничестве, о ночных его молитвах. В разговорах он высказывал светлые вдохновенные мысли. После службы он любил, не торопясь, благословлять народ. Сам он служил без излишней протяжности, но и без скорости. Всякий месяц он исповедывался с глубоким смирением и слезами.