Но вот впереди из мрака ночи стал доноситься грозный рев бурунов. Лот показал резкое уменьшение глубины. Невельской дал команду сделать разворот. Отойдя назад, на восток, мили на четыре, Геннадий Иванович решил дожидаться утра.
Томительно долго тянулось время. Наконец наступил
серый рассвет. Стих ветер. И, когда чуть растаял туман, с «Байкала» увидели землю.
Это был Сахалин.
Совсем близко, в 5 милях от судна, простирался низкий берег, опоясанный белой пеной бурунов. Вдалеке виднелись невысокие горы с большими разлогами, которые тянулись в меридиональном направлении. Кое-где на горах еще лежали клочья нерастаявшего тумана.
Осторожно лавируя, Невельской приблизился еще на 2,5 мили и бросил якорь. Теперь был хорошо виден низменный берег, песчаные кошки. За ними лежала вода, подходившая почти к самым подножиям гор.
На карте Крузенштерна восточный берег этой части Сахалина был показан сплошь скалистым. На самом же деле скал не было. Это обстоятельство заставило Невельского сильно призадуматься. А вдруг навигационные приборы «Байкала» показывают неточно? Ведь эдак можно допустить большие ошибки при описании берега и лимана, и, следовательно, свести на нет всю предстоящую работу.
Невельской снова проверил показания приборов. Он послал на берег своих помощников с инструментами, чтобы еще раз определить координаты. Показания приборов оказались правильными. Следовательно, Крузенштерн допустил неточность в своих описаниях. Пусть эта ошибка прославленного мореплавателя невелика, незначительна, но она вселила большую надежду в душу Геннадия Ивановича...
По приказанию Невельского «Байкал» снялся с якоря и пошел на север вдоль Сахалина, а шлюпка с помощниками капитана следовала у самой кромки земли, чтобы можно было произвести подробную опись берега.
Так начались исследования Невельского.
Пять дней капитан вел свой транспорт на север, не упуская из виду восточный берег Сахалина. Пользуясь хорошей видимостью, он производил точную опись берега, изрезанного множеством заливов и бухточек.
Семнадцатого июня «Байкал» достиг самой северной оконечности Сахалина — скалистого мыса Елизаветы. Обогнув его, судно вошло в залив, расположенный между мысами Елизаветы и Марии. Здесь Невельской снова послал на берег своих помощников, чтобы они произвели астрономические измерения. Долгота и широта мыса Елизаветы полностью соответствовали показаниям Крузенштерна. Но, несмотря на это, Геннадий Иванович все же чувствовал, что он не может всецело доверять карте Крузенштерна, и решил поэтому впредь соблюдать большую осторожность.
Девятнадцатого июня «Байкал», покинув залив, обогнул мыс Марии и пошел на юг, теперь уже вдоль западного берега Сахалина. Началась самая опасная часть плавания по Сахалинскому заливу.
Здесь должна была решиться судьба края, а вместе с ней и личная судьба Невельского. Последнее его мало страшило. Он знал, на что шел, вступая в борьбу с честолюбивыми, ограниченными сановниками вроде графа Нессельроде.
Среди необозримых просторов неведомого края Геннадий Иванович со своими помошниками-друзьями и преданной командой твердо шел к намеченной цели.
Беспрерывно лавируя, он вел судно вперед. «Байкал» шел, неся небольшую часть парусов. Справа и слева
лежали незнакомые берега. Продвигались медленно, словно ощупью, с большой осторожностью. И оттого, что берега и море были незнакомы, край казался негостеприимным, суровым.
Совершенно неожиданно перед «Байкалом» открылся широкий залив. Не увеличивая скорость, Невельской направил туда судно. Вдруг у самого входа в залив «Байкал» сел на мель. Никакими маневрами парусов его нельзя было сдвинуть назад. Невельской приказал завести верпы (маленькие якоря), но и это не помогло. А тут еще начался прилив. Казалось бы, это обстоятельство могло облегчить создавшееся положение. Но вместе с повышением уровня воды начало штормить. С каждой минутой прибой все усиливался. Набегая на транспорт, волны приподнимали его, чуть подталкивали вперед и с силой ударяли о твердое дно.
Невельской не терял самообладания. Он отлично понимал, что гибель судна — это гибель всех его надежд. Царские чиновники никогда не простят ему этой самовольной экспедиции. Помощники Геннадия Ивановича, посвященные в его замысел, энергично помогали своему командиру. Они также ясно представляли себе, какая угроза нависла над ним. Каждый удар транспорта о дно отдавался в сердцах людей, и они трудились изо всех сил, стараясь вырвать судно из цепкой ловушки.
Наступила ночь. А с ней сильнее разыгрался шторм. В кромешной тьме ни на минуту не прекращалась борьба со стихией.
— Завести становой якорь! — решительно приказал Невельской.
Ночью, во время шторма, это было очень опасно. Но все понимали: командир пошел на последнюю меру.
Матросы погрузили огромный якорь и тяжелую длинную цепь в маленькую шлюпку и поплыли в открытое море. Высокие волны обрушивались на лодку, грозили в любой миг опрокинуть ее и потопить. Шестнадцать часов боролись моряки за жизнь своего судна. Боролись с тем упорством и мужеством, которые присуши только русским морякам. Они завезли якорь далеко в море, опустили его на дно, затем возвратились на «Байкал» и при помощи кабестана начали выбирать якорную цепь. После огромных усилий удалось наконец сдвинуть судно с коварной мели. Вскоре «Байкал» свободно покячивал-
ся на волнах. Осмотрев его, моряки убедились в том, что он не пострадал от тяжелого испытания.
Невельской не увел своего транспорта до тех пор, пока не обследовал залив, которому дал имя Байкал — в память о самоотверженной борьбе команды за спасение судна.
Транспорт продолжал двигаться на юг в поисках устья Амура. Но теперь впереди шла шлюпка, с которой измеряли глубины, а за ней, осторожно лавируя, двигался «Байкал».
Так за пять дней дошли до мыса Ромберга 15, обогнули его и увидели широкий Амурский лиман.
Высекая конусообразная гора, находившаяся за мысом Ромберга, представляла отличный ориентир при входе в лиман с севера. Ее было видно далеко со всех сторон при подходе к устыо Амура. Невельской назвал ее горой Меньшикова. Но уж очень мало было заслуг у Меньшикова в том, что связано с открытием устья Амура. Имя, данное Геннадием Ивановичем, не привилось, и- ныне гора эта известна под названием Мгарс, или Мгат.
Первым делом Невельской начал исследовать Амурский лиман. Он разослал в разных направлениях своих помощников на шлюпках для промеров глубин и описи берега.
«Неправильные и быстрые течения, — писал он впоследствии, — лабиринты мелей, банок и обсыхающих лайд и, наконец, постоянно противные свежие ветры, разводившие сулои и толчеи на более или менее глубоких между банками заводях... делали эту работу... тягостной, утомительной и опасной, так что транспорт и шлюпки весьма часто находились в самом критическом положении» ,с.
Но иногда случались и забавные происшествия. Однажды, когда шлюпки находились в лимане и производили работу по обмеру и описи его, неожиданно поднялся сильный ветер. Воды лимана всколыхнулись, крутые волны стали заливать шлюпки. Полузатопленные, они с трудом добрались до сахалинского берега, где выбросились на песчаную отмель. Промокшие моряки зажгли костер из плавника, чтобы высушить одежду. Пока она сохла, усталые люди заснули. Когда же на рассвете моряки проснулись, то обнаружили, что вся их одежда исчезла. Местные жители, подкравшись ночыо, зло подшутили над моряками. Им пришлось возвратиться на «Байкал» в одних нижних рубашках, к немалому удовольствию товарищей, встретивших их веселыми шутками.
Обследование всего лимана, занимавшего площадь около двух тысяч квадратных верст, требовало много времени. К сожалению, Невельской не располагал им и поэтому решил выяснить главное: доступно ли устье Амура для морских судов и является ли Сахалин островом.