— Нелегко придется Мадлен Гелб, если книга выйдет, — отметил "Человек в черном костюме" после паузы, — но в мужестве ей уже не откажешь.

Продолжив беседу, комиссар подчеркнул, что в последние годы Запад усилил изучение африканских проблем в интересах проведения в странах континента политики "холодной войны".

— В нашей почте из Луанды я недавно обнаружил любопытное сообщение. "Жорнал ди Ангола" пишет, что отдел Африки ЦРУ, о котором вы спросили в начале нашего разговора, насчитывающий сейчас уже более четырехсот сотрудников, получил право расширить свой состав за счет других отделов этого ведомства, а также использовать студентов различных специальностей из американских колледжей.

— Нельзя не удивляться, гражданин комиссар, бесперспективному упрямству парней, сменяющих друг друга в Белом доме, которые надеются установить здесь неоколониальные порядки.

— Ошибаются, надеясь на это, политики-ястребы не только на Потомаке, но и на туманных островах родины ваших предков, инспектор, и кое-где еще на Западе и среди его подпевал.

— Да, немало человечеству с ними хлопот. — Отставной инспектор вдруг криво улыбнулся. — Хм, даже мне не дают спокойно дописать мемуары. Наш Киматаре Ойбор из-за них просто завалил меня беготней до поездки!

— Вы еще и литературой занялись? — спросил комиссар.

— Что поделаешь, старею.

Окружной комиссар посмотрел на крепыша с улыбкой и доверительно сказал:

— Знаете, и мне иногда ужасно хочется всерьез поделиться с молодежью пережитым, обстоятельно и откровенно рассказать, какими тяжелыми были сражения за свободу.

В химической лаборатории на колесах Габи Амель заносила первые строчки в свой новый журнал-еженедельник, писала не спеша, старательно, хотя, в сущности, писать еще было нечего. Она, словно маленькая ученица, пришептывала, повторяя про себя каждое выводимое слово.

По соседству с усердным химиком стряпуха Джой священнодействовала над большой алюминиевой кастрюлей, тихонько поругивая спиртовку и успевая при этом мурлыкать под нос какую-то нехитрую песенку.

— Когда я была маленькой, — сказала Джой, — я мечтала стать джазовой певицей, победить в конкурсе и отхватить кучу денег.

— Для чего? — рассеянно отозвалась Габи.

— Чтобы купить микросилонный проигрыватель, лежать и слушать Бесси. Я была от нее без ума, от моей Бесси Смит.

— А сейчас?

— Я и сейчас от нее без ума. Но не так. Теперь мне нравится группа Кена Хенсли. И вообще хард-рок. А тебе?

— Мне? — Габи подняла голову и улыбнулась девушке глазами. — Да, да, мне тоже. Но я хотела спросить: сейчас ты уже не мечтаешь стать певицей, как в детстве?

— Детство — это замечательно, сплошные иллюзии. — Джой не очень умело сняла деревянными щипчиками крышку с кастрюли, потрогала варево ложкой, зачерпнула, пригубила и добавила соли с видом титулованного кулинара-дегустатора. — Габи, ты действительно тоже без ума от группы Кена или притворяешься, чтобы мне было приятно?

— Кена? Это который?

— Из "Урия Гип", конечно.

— Прости, где это?

— Да ты что, Габи!

— Да, да, вспоминаю, Урия Гип… Ну конечно же, имя злодея из "Дэвида Копперфилда" Диккенса.

— Габи! Что ты говоришь! Ты же образованная женщина! — ужаснулась девушка, всплеснув руками. — "Урия Гип" — название ансамбля Кена Хенсли в Англии! Не притворяйся, я не ребенок.

— Маме, наверное, трудно с ним одной… — промолвила Габи.

— Ты о чем?

— Маме нелегко с Арбатом одной в городе, он такой непоседа, прямо маленький Банго…

— Сколько раз твердила тебе: вызови сынишку сюда. Хоть на денек. Я бы играла с ним, обожаю малышей.

Габи только усмехнулась невесело и снова занялась своим журналом, обронив:

— Нет, пусть уж с мамой, это не вечно.

— На то они и бабушки, чтобы тащить тяжкий крест при детишках своих детей, — рассудительно изрекла Джой. — Уф!.. Как ты выносишь такую духоту? — Бросила взгляд в окошко. — Не нравится мне песок в воздухе, скрипит на зубах. Как бы не напал на нас сильный ветер.

— Это возможно. Нужно запросить прогноз.

— Я запрошу, ладно? Такая простая рация.

— Немного позже, — кивнула Габи, — заканчивай с кастрюлей, столько пара от нее.

— Спиртовка слабая. Борису обещали полевую кухню, вот когда заживем. Ох уж мне эти мужчины, ничего не понимают. Как только ты их терпела раньше, одна-одинешенька, без меня, подумать страшно,

— Если бы можно было вернуть…

Ровно, солидно гудела поодаль буровая. Плавный и однотонный рокот иногда разрезал лязгающий стук металла или звон стальных труб, катящихся по дощатому настилу "стеллажа". Шум работы царил над всем.

— А почему вы дали сыну такое странное имя? — спросила Джой. — По вашему обычаю ему положено называться именем деда, отца твоего… твоего мужа. Как зовут деда твоего малыша?

— Его звали Рукира Амель Басаст.

— Какое звучное имя! Ну вот, видишь, нарушили обычай. Впервые здесь встречаю такое. — Джой вдруг тихонько напела, ритмично подергиваясь и пристукивая черпачком по кастрюле:

— Мы с Банго не нарушили обычай, — возразила Габи. — Когда мы учились в Москве, часто любили гулять вечером в одном месте, называется Арбат. Красиво. Хорошо. Там родился наш сын, там он и свет увидел впервые. Это был лучший очаг в его и нашей жизни.

— Я понимаю, — сказала Джой, — у него прекрасное имя.

Они умолкли, слушая гул работы. А тем временем на буровой по ходу дела вахта Ника Матье сменяла вахту Бориса Корина.

— Ну как, шеф?

— Нормально, личность!

— Разогрелись, как погляжу!

— Верно, тепло! Вкалывать через восемь не фунт изюма!

— Мне и шесть часов на сон хватает! — бахвалился Ник.

— Я про температуру!

Ник стал к пульту, подмигнул своим помбурам, свистнул верховому, пошла очередная "свечка" к пасти ротора.

— Когда подъем колонны, шеф?

— Забой — сто сорок шесть! Порода как масло, долоту по зубам еще полсотни метров! Габи следит за шламом! Давай, личность, не роняй темп! Главное — не роняй темп, если ты личность.

Засунув длинные руки в карманы некогда белых полотняных штанин, Самбонанга с независимым видом праздного гуляки вышагивал вдоль чередовавшихся оград разной высоты, но одинаковой сухой каменной кладки. За ними виднелись аккуратные верхушки фруктовых деревьев и черепичные крыши добротных особняков. Он шел по улице, где еще несколько лет назад запрещалось прогуливаться цветным из непривилегированного сословия. Да и сомнительной элите из числа коренных жителей прежние власти, мягко говоря, не рекомендовали появляться здесь без приглашения заморских господ.

Изредка Самбонанга останавливался перед какой-нибудь витриной и разглядывал ее с необычайным интересом, однако в магазин не заходил.

Магазины посещал европеец, "Человек в черном костюме", который следовал за юношей через весь город вот уже третий час. Всякий раз, войдя в магазин, европеец возвращался оттуда без покупки, и они двигались дальше по противоположным сторонам улиц, словно не были знакомы друг с другом.

Лишь однажды, возле питьевого фонтанчика, они перебросились несколькими фразами.

— Ушел на покой, но предчувствовал, что снова займусь беготней на склоне лет. Ай да Кими-старина! Зашвырнул меня в молодость! Вот только ноги чуть хуже стали слушаться.

— Мой учитель говорил, что вы своими ногами жонглируете в каратэ с потрясающей силой, — заметил юноша, восхищенно поглядывая на отставного инспектора, — а дед зря не скажет.

— В суперкаратэ, сынок, верно, я еще ничего, Ойбор прав. Но таскаться по городу столько времени в этакую духотищу не по вкусу даже тренированным ногам.