— Ну что? Выполнили мое приказание?

— Я им говорил, господин директор, — развел Симура руками. — Но они ведут себя в классе вполне благопристойно. ..

— Не ваше дело, — грубо прервал его Фурукава, — следить за благопристойностью учеников вверенной мне школы! Ваши обязанности — наблюдать за чистотой двора, своевременно звонить на уроки и запирать классные помещения, если уроков там нет.

— К сожалению, господин директор...

— Что «к сожалению»? — Голос Фурукавы снова сорвался на высокой, пронзительной ноте. — Что «к сожалению»? — повторил он, подходя вплотную к школьному сторожу.

— Ученики говорят, что не будут уходить с уроков истории, пока господин Сато не вернется в школу.

— Что за чепуху мелешь? — воскликнул директор. — Они не могли говорить этого! — Фурукава схватил сторожа за пуговицу его форменной куртки.— Кто это сказал?

Симура вспомнил круглое, как яблоко, лицо Дзиро, сосредоточенное и упрямое — Масато и, опустив под пронзительным взглядом директора глаза, ответил:

— Да кто его знает... Их там много в классе, господин директор. Кричат они все хором... а в отдельности не разберешь, кто именно.

Директор подозрительно посмотрел на сторожа и снова зашагал из угла в угол.

— Ну, как это вам нравится? — сказал он вслух сам себе, позабыв о присутствии Симуры и американки, продолжавшей невозмутимо курить. — Вот они, плоды воздействия этого смутьяна! Разве Гото-сан меня не предупреждал? Позор! — Он схватился за голову. — Теперь не избежать скандала. Я не сомневаюсь, что о моей школе будут говорить по всей префектуре, так же как о школе в Хирояме. — Он махнул рукой сторожу: — Идите. Я приму меры... Дело, конечно, не в одном Сато, — обратился он к американке, продолжая прерванный разговор. — Его влияние на молодежь очень пагубно, но ведь в других школах нет Сато, однако и там... — И он осторожно покосился на собеседницу.

— Вы слишком церемонно обращаетесь со школьниками. Вколачивать послушание надо не в голову, а. . . — Мисс Уитни взмахнула рукой. — Физическое воздействие пойдет только на пользу мальчикам. Бунт в шестом классе надо подавить быстро и решительно.

Фурукава беспомощно развел руками:

— Я никогда не был противником телесных наказаний, мисс Уитни. Я должен только немного подумать...

Американка встала и, стряхнув пепел с сигареты на иол, процедила сквозь зубы:

— Подумайте, мистер Фурукава, подумайте! Кстати, подполковник Паттерсон справедливо считает, что лучше отлупить школьника сейчас, чтобы не пришлось вешать его, когда он вырастет. Подумайте, только быстрее. .

Она щелкнула пальцами и вышла из кабинета. Фурукава поклонился ей вслед.

* *

Мать встретила возвратившегося из школы Такао у порога и послала его в храм Инари:

— Сбегай купи омамори от детских болезней. У соседей девочка заболела, а с ней утром наша Аки-тян ¹ играла..

Такао не очень хотелось идти в храм, который находился на самой окраине городка. Но ничего не поделаешь: у матери было очень встревоженное лицо.

Широкие храмовые ворота вели к каменной лестнице. По мшистым ступеням Такао медленно поднялся вверх, на просторный, выложенный каменными плитами двор. Перед входом в главное здание храма, крытого красной черепичной крышей, стояла небольшая группа прихожан в благочестивых позах. В стороне, у позеленевших медных жертвенников, над которыми лениво вились струйки священных курений, безмолвно застыли несколько фигур. Около ящика с бамбуковыми палочками для гадания толпились бедно одетые женщины с детьми. За несколько бумажных иен гадальщик в черной шапочке и халате с гербом предсказывал всем желающим судьбу.

Рядом с гадальщиком храмовый служка продавал ома-

‘Тян— ласкательная приставка к детским именам.

мори. Такао подошел к низенькому прилавку. На нем лежали амулеты, предохраняющие от дурного глаза, пожаров, наводнений, болезней и приносящие счастье и здоровье.

Такао ие испытывал доверия к этим маленьким прямоугольным дощечкам. Он со вздохом подумал о том, что лучше бы на эти зажатые в ладони деньги купить клен и плотную цветную бумагу для змея, который каждый мальчик готовил к празднику. Но разве мать убедишь в этом! Он вспомнил ее встревоженный взгляд и уныло уставился в прилавок, на котором в строгом порядке лежали омамо-ри в бумажных пакетиках.

Рядом с Такао у прилавка стоял старый, худой крестьянин, и храмовый служка вполголоса объяснял ему чудодейственную силу амулета. Лицо крестьянина было безучастно, он неподвижно смотрел куда-то поверх головы продавца. Такао обратил внимание на его оголенные до колен ноги. Темнобронзовые, со вздувшимися жилами и натянутыми мускулами, они сплошь были покрыты струпьями и волдырями — следами укусов пиявок и москитов. Нетрудно было догадаться, что это ноги человека, всю жизнь месившего ими болото рисовых полей.

— - Возьмите этот омамори, он предохранит от неурожая, — предлагал служка.

Крестьянин отрицательно покачал головой:

— У меня их дома несколько штук.

— Тогда какой же вам дать?

— Есть ли у вас омамори от войны? — спросил крестьянин.

И Такао с интересом заметил, как оживилось его лицо.

— От войны?

Столпившиеся сзади люди прижали Такао вплотную к прилавку. Они внезапно прекратили галдеж. Храмовый служка задумался.

— Саа-а... — Он развел руками. Глаза его торопливо начали перебегать с одного амулета на другой.

Взгляды столпившихся вокруг людей напряженно следили за ним.

— Вот! — нерешительно приподнял он деревянную дощечку с замысловатой надписью. — Укрепляет взаимную любовь...

Но старик упрямо качнул головой. Он снял широкополую соломенную шляпу, в тени которой только что стоял Такао, и ладонью пригладил редкие волосы на голове.

— Видите ли, господин, наш староста уверяет, что скоро опять будет война, — доверительно сказал он служке. — И соседи просили меня купить омамори от войны. Разве нет у вас таких?

Но служка уже отвернулся от старика и занимался с другими покупателями.

Старик-крестьянин постоял еще немного и разочарованно отошел от прилавка. Последний раз окинув равнодушным взглядом храмовый двор, он медленно поплелся к лестнице. Вслед за стариком от прилавка отхлынули остальные. Остался один Такао.

— Что тебе, мальчик?

Такао даже вздрогнул от неожиданности. Он так был поглощен разговором крестьянина и продавца, что забыл о цели своего прихода.

— Омамори от детских болезней, господин! — вспомнил Такао и протянул служке деньги.

Он не спеша отошёл от прилавка с зажатым в руке крохотным конвертиком из белой ворсистой бумаги.

Спускаясь вниз по широкой храмовой лестнице, Такао продолжал думать о старике-крестьянине, который вместе со своими односельчанами ищет омамори от войны... Он вспомнил слова Сато, который говорил мальчикам, что если люди не захотят войны — ее не будет. «Пусть каждый человек поставит свою подпись против войны! Пусть каждый отстаивает дело мира!»

Неторопливо спустившись с последних ступеней, Такао остановился у ворот. Гладкие деревянные столбы, окрашенные красным лаком, как две большие руки поддерживали в воздухе поперечные брусья, плавно загнутые концы которых словно приготовились к взлету...

«А что, если людям, проходящим под этими воротами, — подумал Такао, — напомнить об омамори против войны? ..» Он даже улыбнулся — так понравилась ему эта мысль. «Карпы», несомненно, одобрят ее.

Деловитый Такао измерил глазами высоту ворот. Лучше всех у них лазит юркий Масато, хотя и Лисичка-Си-геру от него не отстает.. . Но что же они напишут?

Он отошел в сторону от дороги и уселся под деревом, не сводя глаз с ворот.

«А что, если написать примерно так: «Японец! Лучший омамори против войны — твоя подпись под воззванием в защиту мира».

Наверху, на горе, ударили в колокол. Гулкий, протяжный звон неторопливо поплыл над городком, над маленькими деревушками, над залитыми водой квадратиками рисовых полей, в которых отражались облака.