Дуська положила его к нашим ногам и снова унеслась прочь. Котенок повертел головой, мяукнул и плюхнулся на пол — вычесывать блоху за ухом. Тем временем Дуська успела принести нам еще двоих котят. Три пушистика сейчас с интересом изучали мои шнурки и ноги Йа. А мы стояли и молчали.

Потом Йа что-то сделала и в ее руках оказалась вместительная корзинка, выстланная ватой. Я посадил туда трех котят, Дуська прыгнула сама и сразу начала умывать своих детенышей. Котята пищали и тыкались носами ей в пузо. Наконец они все распределили мамкины сосцы и, мурча, принялись сосать молоко. Дуська смотрела из корзинки на нас и в ее глазах отражались отблески от Йа.

— Держи корзинку крепче, — сказала Йа и обняла меня за плечи.

Мы летели через заснеженный город, я прикрывал руками корзину, боясь, что Дуська может испугаться и выскочить, но кошка лежала смирно и умывала языком котят. Через минуту мы оказались у подъезда, где жила Нина Васильевна, как объяснила мне Йа.

Мы присели на корточки у корзины и по очереди гладили Дуську и ее котят. Разговаривать особо не хотелось. Вдруг с дальнего конца двора по снегу заскрипели шаги.

— Это идет Нина Васильевна. Ей сейчас так плохо, что она думает вызывать ли ей Скорую или просто принять валидол. Как ты думаешь, она обрадуется тому, что Дуська нашлась, да еще и с прибавлением?

— Конечно! Ты же видела, эта кошка для нее — всё!

— Тогда нам пора. Прощайте, котятки, — Йа погладила напоследок три крохотные головенки и почесала за ушком Дуську. — Это вам на память. — Она распустила косичку и повязала бантик на ручку корзины. Как только ее пальцы отпустили ленточку, бант стал ярко-красным, как мешок Деда Мороза.

Мы сошли со ступенек и стали ждать, когда корзину найдет Нина Васильевна. Она медленно брела по двору и все равно высматривала свою кошку. Дуська, видимо, что-то почуяла и с громким мяуканьем выкатилась под ноги хозяйке.

Нина Васильевна сначала опешила от неожиданности, а потом подхватила кошку на руки и заплакала, уткнувшись ей в бок. Дуська мурлыкала, мяукала, словно уговаривала: «Ну, не плачь! Вот же я! Я вернулась. Теперь все будет хорошо, не надо плакать»

Йа уткнулась мне в плечо и разревелась, как самая обычная девчонка. Хотя она и была обычная. Где-нибудь на Альфе Центавра, но разве это важно? Все девчонки одинаковые — им только дай повод пореветь.

Когда она успокоилась и, смущаясь, вытирала щеки от невидимых слез, я спросил:

— А можно мне посмотреть, как там сейчас моя мама работает? Через пятнадцать минут наступит Новый год, а мы раньше всегда этот праздник вместе встречали.

— Можно, — ответила Йа. Ее голос срывался, как бывает, когда долго плачешь. — Подумай о маме. — Она взяла меня за руку и мы снова мгновенно перенеслись к больнице.

У подъезда к Скорой стояла большая белая машина с включенной мигалкой и из нее доставали носилки с каким-то парнем. Он был весь в крови и без сознания. Следом за ним выскочила заплаканная девчонка. Она побежала следом за носилками, не слушая бранящих ее санитаров. Они хотели, чтобы она ушла домой, ведь она даже не родственница этому парню, но девушка упрямо шла следом.

Тут я увидел, как в холле к носилкам подбежали медсестры, на ходу разрезая с парня одежду. Они говорили знакомыми терминами, которые я не раз слышал от мамы.

— Ножевое ранение. Похоже задета печень и часть легкого. Как это произошло?

— Он заступился за меня, — ответила девушка, следующая за ними по пятам. — Двое пристали ко мне, требовали отдать сумку. Я не захотела. Тогда один ударил меня, а когда я упала, то увидела, что на помощь пришел вот этот парень. Другой бандит выхватил нож и ударил его в бок. Потом они убежали, а я вызвала Скорую Помощь.

— Он ваш родственник?

— Нет, мы не знакомы.

— Тогда зайдите к врачу, он выпишет вам успокоительное, осмотрит и засвидетельствует побои для милиции и можете быть свободны. — Одна из медсестер остановилась и преградила путь девушке. — Как вас зовут?

— Марина.

— Мариночка, туда нельзя. Его повезли в реанимацию. Хирурги уже готовятся к операции. Вы должны уйти.

— Нет, я останусь.

— Но ведь Новый год. Вас родственники ждут, — пыталась уговорить ее медсестра.

— Ничего, я им позвоню, предупрежу. Я останусь.

— У вас шоковое состояние. Вам нужно домой.

— Если бы не он, то я бы сейчас истекала кровью в том переулке. Остаться здесь — самое малое, что я могу для него сделать. Нужно предупредить его родных. Вы можете дать мне их номер? Он наверняка есть у него в мобильном телефоне.

— Хорошо, сядьте тут и не мешайтесь у нас под ногами, — сестра сделала суровое лицо и ушла куда-то.

Марина покорно села. Я только сейчас заметил, что она дрожит то ли от холода, то ли от стресса. Я хотел попросить Йа помочь ей, как снова вышла та медсестра, неся кружку с горячим чаем и листочек с номером телефона. Она отдала это все Марине и ушла на свой пост. Девушка поставила кружку с чаем на пол и дрожащими пальцами стала набирать номер. Когда на том конце сняли трубку, она рассказала о том, что случилось и где можно их можно найти. Оказалось, что храброго парня звали Максим и его мама жила неподалеку.

— Что у вас тут вообще творится? — шепотом спросила Йа, хотя нас никто не мог услышать.

— Преступность. Большой город и все такое.

— Я этого не понимаю. Сейчас же Новый год. Это же праздник добра и счастья.

— А еще это семейный праздник. Но посмотри, где сейчас я, а где моя семья. Мама делает операцию этому Максиму, пытается его спасти. А папа ведет машину из-за границы, чтобы к праздникам у нас было побольше денег. Новый год — Новым годом, но обычную жизнь никто не отменял.

— Но ведь это неправильно. Напасть, ударить женщину, ранить мужчину в канун самого светлого праздника… я не знаю кем надо быть.

— Вот и представь, какое детство было у этих бандитов. Может им Дед Мороз подарков не дарил.

— Ремня им надо было хорошего, — проворчала Йа, — хоть я и против таких методов, но иногда это даже полезно.

— Давай посмотрим что там происходит? — кивнул я головой в сторону реанимации.

— Фу, там же сейчас человека режут, — скривилась Йа.

— Не просто режут. Его оперирует моя мама. Вот тебе и Новый год.

— Да, через пять минут наступит… Пойдем, Вовка.

Мы оказались в залитой светом операционной. Под огромным прожектором стояла моя мама. Я ее не сразу узнал: она была в какой-то распашонке, в маске и шапочке. Я узнал ее по вертикальной морщинке на лбу. Она всегда так хмурилась, когда дело было плохо.

Мама отдавала короткие распоряжения, ей подавали все новые инструменты, она что-то зажимала, промокала, резала, сшивала. Казалось, что у нее сто рук, так быстро она действовала. Ее команда как могла, помогала, действуя очень слаженно и четко. Мы с Йа смотрели на все это и не могли оторваться. Даже то, что мама была вся в крови не пугало. То, как она работала — завораживало. Дома она была совсем не такая, но тут вела себя как генерал на поле боя.

Мониторы пищали и отвлекали. Это было похоже на то, что показывают в кино, только совсем по-настоящему. Вдруг что-то изменилось и прерывистый противный звук сменился еще более противным, непрерывно пищащим на одной ноте. Все на долю секунды замерли.

Они пытались запустить сердце Максима, но он умирал. От писка закладывало уши. Я подумал, что такой звук не должен стать последним, что услышит Максим. Он вообще не должен умирать. Кто же умирает в Новый год?

Мне стало так страшно! Все слова, что я говорил Йа в холле, вылетели из головы. Мысли перепутались, как у перепуганного первоклашки.

— Йа, мы должны что-то сделать, — я начал трясти замеревшую девчонку. — Пусть это будет моим третьим желанием! Спаси его!

— Я не могу, — заплакала Йа. — Он уже умер. Я могла бы помочь, если бы его сердце снова забилось, но сейчас… — Она уткнулась мне в плечо и бурно разрыдалась.

Я стоял столбом и не думал ни о чем. До меня не сразу дошло то, что писк прекратился и снова сменился неровным прерывистым звуком. Но когда я понял, что он означает…