При всей своей живости он отличался поразительной аккуратностью, точнее — пунктуальностью, я бы назвал требовательностью к мелочам (отнюдь не мелочностью, когда, по пословице, за деревьями леса не видят).

С возрастом эта черта выступала еще более подчеркнуто. Много позднее Мария Ильинична рассказывала, что, когда она была девочкой и с ней занимался Владимир Ильич, она подала ему тетрадь, сшитую в поспешности черной ниткой. Он заметил, что так не годится, и, взяв белую нитку, сам перешил тетрадь, очевидно с целью выработать у младшей сестры тщательное отношение к работе и ученью.

В темный, ненастный августовский вечер собрались мы во флигеле, в большой комнате.

Кто играет на бильярде, кто в карты: в «дурачки», «короли», «свои козыри».

Кто-то взял Гоголя и читает вслух «Вечера на хуторе близ Диканьки». Понемногу, бросив и бильярд и карты, все подсели слушать. Слушали с увлечением. Кончили «Заколдованное место» и заспорили, что интереснее прочесть: «Пропавшая грамота» или «Вий». Решаем читать «Вий», как более страшную сказку.

Гостивший в Кокушкине гимназист Петя Алексеев с опаской поглядывает на темные окна, сторонится от них, жмется ближе к освещенному керосиновой лампой столу.

Петя, пожалуй, самый старший из всей компании. Он как-то отличается от всех: вероятно, менее развит и порядочно труслив.

Заметив эту черту, мы начинаем подтрунивать над ним, хотя некоторым из нас и не по себе — жутковато бежать в темную ночь из флигеля в большой дом через дорогу. Но мы не поддавались этому чувству, старались его побороть и скрыть.

— Петя плохо слышит, потому и жмется к столу! — кричим мы.

— Посмотри в окно, — говорит Володя. — Вглядевшись, увидишь освещенную свечами церковь, посередине гроб, у гроба бурсака Хому Брута… Взгляни, какое у него испуганное лицо… Вот начинает носиться по воздуху гроб, чуть не задевая его…

Несчастный Петя отворачивается, убегает от окна, затыкает уши пальцами. Мы насильно отрываем руки и нашептываем ему слова страшной сказки.

Ясно — мы скоро доведем его до слез.

Володя сразу обрывает неуместные и злые шутки.

— Нет, так шутить нельзя! — заявляет он. — Мы зря это выдумали. Эту издевательскую игру надо прекратить.

И, обращаясь к Пете, Володя успокаивает его:

— Ну что можно видеть в окно из светлой комнаты, кроме черноты темной ночи? Вот, наоборот, из цветника ни увидишь освещенную комнату и всех нас вокруг стола. Тут страшного ничего нет. Бросим это! Давайте лучше сыграем на двух досках в шашки, а выигравшие опять сразятся между собой.

Усаживаемся за шашки. Петя понемногу успокаивается. Вечер кончается. Пора спать.

Тетя Маша была среднего роста, но казалась выше, так стройна была ее фигура даже в преклонном возрасте. Темные, гладко причесанные волосы серебрились рано появившейся сединой. Тонкие черты лица и серьезные карие глаза производили незабываемое впечатление.

Мария Александровна обладала выдающимися способностями. Получив только домашнее образование, будучи уже замужем и имея на руках детей и хозяйство, она незаметно для других подготовилась и сдала экзамен на учительницу. Она хорошо знала языки: немецкий, французский и английский.

Сдержанная, тактичная, ровная и спокойная, тетя Маша с нами, ребятами, была всегда ласкова и справедлива. Мы все очень любили ее и слушались больше, чем кого бы то ни было.

Очень музыкальная от природы, тетя Маша отлично играла на фортепиано и пела. Говорят, она, еще когда гостила у моих родителей в Пензе, восхищала всех своим пением и приветливостью. У Володи тоже был хороший музыкальный слух. Он насвистывал разные мотивы, и только благодаря этому я научился воспринимать музыку.

В ненастные дни в Кокушкине, под монотонный шум дождя, собрав у рояля в кружок ребят, тетя Маша образно рассказывала содержание оперы Верстовского «Аскольдова могила», дополняя рассказ музыкой и пением.

Я так ярко помню эту сценку, что, кажется, если бы умел рисовать, то мог бы ее детально воспроизвести. Володя и Оля, музыкальные по натуре, внимательно вслушиваются в музыку и пение. Маленький Митя, всецело поглощенный фабулой, не сводит своих разгоревшихся карих глаз с тети Маши. Старшие, Аня и Шура, временами отрываются от книги или тихой беседы, тоже слушают, а взрослые, чтобы не помешать, стараются потише проскользнуть по домашним делам. Мы все сидим затихшие, притаившиеся, завороженные.

У колыбели маленького Володи, по рассказам моей матери и старшей сестры Любы, тетя Маша пела песню, слова которой всем нравились. Я помню, как позднее в Кокушкине декламировали и напевали отдельные строчки этих стихов.

Вот несколько строк из них:

Автора этих стихов, к сожалению, установить не удалось.

Илья Николаевич и тетя Маша с нами, ребятами, очень часто ходили в лес за грибами и ягодами. Илья Николаевич шутил: «Нужно ягод насбирать и детей не растерять».

Ходили километра за полтора, два от дома — на Бутырскую мельницу, у сосновой рощи на высоком берегу реки, или в Черемышевский сосновый лес, который мы называли «Шляпа». Он был виден издали. Круглой формой, высокой серединой и низкими краями он напоминал громадную шляпу, брошенную среди желтых полей. Ходили и в «Задний» лес, через овраг, любимой дорогой тети Маши. Здесь она часто гуляла по вечерам.

Во время прогулок декламировали любимых поэтов — Некрасова, Пушкина, Лермонтова, пели хором запрещенные песни, студенческие, «Песню Еремушке», «Утес Стеньки Разина» и другие.

Проходя по деревне, тетя Маша приветливо разговаривала со встречавшимися крестьянками. У нее везде были старинные приятельницы. Они дружески называли тетю Машу и мою маму Машенькой и Аннушкой.

У тети Маши сохранились с ними очень теплые отношения, и она всегда привозила им гостинцы.

Илья Николаевич тоже часто беседовал с крестьянами, присаживаясь на завалинки у изб.

На прогулки Илья Николаевич, по настоянию тети Маши, брал пальто или плед, называя их «наслоениями». Он легко поддавался простуде.

Ездили мы и в соседний, так называемый «Передний», лес с самоваром. В этом лиственном лесу на полянке росла одна-единственная сосна и две дикие яблоньки. Здесь мы располагались и разводили костер. Если находили яблоки, то пекли их вместе с картошкой, хотя они, как сырые, так и печеные, были совершенно несъедобны.

За водой надо было ходить к ключу. У этого ключа был зверски убит лесник с целью ограбления. Еще сохранились два нетолстых засохших деревца, к которым был привязан несчастный лесник его убийцами.

Об убийстве мы знали, и, когда приходилось идти за водой к ключу, даже более старших одолевал какой-то безотчетный, суеверный страх.