Особый интерес представляет служба Путлица в отделе печати имперского правительства. Путлиц имел возможность наблюдать за закулисными переговорами по поводу назначения Гитлера рейхсканцлером Германии.
Кровавая практика фашизма с самого начала отталкивала Путлица. Читатель найдет в его книге гневное разоблачение фашистских погромов, зверств, творимых гитлеровцами в концентрационных лагерях, кровавых расправ с противниками гитлеровского режима. С большой теплотой Путлиц повествует о посещении вместе с группой иностранных журналистов тюремной камеры Тельмана.
Первые попытки Путлица противостоять фашистскому режиму связаны с его наивными расчетами на то, что можно организовать противодействие фашизму внутри министерства иностранных дел. В связи с демонстративной отставкой старого немецкого дипломата и друга семьи Путлицов — Притвица 30 июня 1934 года автор пишет:
«Если бы министерство иностранных дел, вместо того чтобы жонглировать трусливыми отговорками, в это мгновение последовало бы его примеру, режиму был бы нанесен удар. Поскольку этого не было сделано, все сотрудники министерства иностранных дел оказались морально разоруженными и отданными на произвол оппортунизма. С этого момента соглашательская политика подтачивала основы нашего министерства». [10]
Мы остановились на этих наивных расчетах Путлица потому, что и в дальнейшем надежды на «всеспасительную роль» министерства иностранных дел не покидали автора книги. После того как началась война, Путлиц всерьез полагал, что демонстративный уход немецких дипломатов со своей службы и переход их в лагерь западных держав мог бы привести к крушению фашистской дипломатии. «Я не переставал надеяться, — пишет он, — что не останусь единственным, своевременно составившим план, как уйти в этот решающий момент». И здесь как в идеологии, так и в поступках Путлица обнаруживается тот «груз прошлого», о котором пишет сам автор. Путлиц был далек от понимания необходимости борьбы широких демократических масс против гитлеровского режима. Он тешил себя надеждой на какой-то «дворцовый переворот» силами баронских сынков из министерства иностранных дел. Идеология «риттергутсбезитцеров» цепко держала в своих объятиях барона цу Путлица. Она причудливым образом смешивалась с философией Шпенглера, которым увлекался Путлиц — юноша с идеями «пан-Европы» графа Куденгове-Калерги, произведениями которого зачитывался молодой Путлиц, и, наконец, с «мировоззренческим багажом» милитаристско-фашистского толка. «Было бы нечестным, — пишет Путлиц о том периоде, — если бы я сегодня утверждал, что в то время мне была ясна заведомая ложь сбивчивых нацистских лозунгов». А в другом месте книги он признает: «Потребовалась вторая мировая война, чтобы я прозрел».
Значительно проще, чем в идеологии фашизма, было разобраться в разбойничьих методах фашистской дипломатии. Кредо этой политики было сформулировано одним из фашистских «фюреров» — Розенбергом на совещании «унифицированного» министерства иностранных дел Германии. Несколько поколений немецких дипломатов воспитывалось на известном изречении Бисмарка: «Политика — это искусство возможного». Это изречение вдалбливали в голову дирксенам, притвицам и вейцзекерам, — одним словом, всем потомственным дипломатам Германии. [11] Разумеется, это изречение трактовалось довольно широко: империалистической дипломатией Германии оно понималось всегда как призыв к достижению «предела» реваншистских и агрессивных требований германского милитаризма. Однако фашистов не устраивала и такая трактовка. Розенберг сформулировал новое правило фашистской дипломатии, которое стало руководством для авантюристической внешней политики фашистов: «Политика — искусство делать невозможное возможным». Иными словами, речь шла о попытке достигнуть заведомо недостижимой цели — стать властелинами Европы, господами мира.
Такая «политика катастрофы», против которой в свое время предупреждал еще Щтреземан (кумир реакционной германской дипломатии), не могла; конечно, не отпугивать «потомственных» членов немецкого дипломатического корпуса. Но их оппозиция проявлялась лишь в шушуканье по углам в министерских коридорах.
Впрочем, сам автор дает немало материала, разоблачающего всю эту игру в оппозицию. Одним из «крупнейших оппозиционеров», например, считался Кордт, поверенный в делах гитлеровской Германии в Англии. На основании этой своей «оппозиции» Кордт получил высокий дипломатический пост в Западной Германии, сейчас он посол ФРГ в Афинах. Такую же карьеру сделал и его брат, который помогал якобы в антигитлеровских действиях бывшему фашистскому поверенному в делах в Англии. А вот что пишет о них Путлиц: «Поскольку после 1945 года братья Кордт особенно усердно восхваляют себя в Бонне в качестве передовых борцов 20 июля 1944 года (то есть заговора против Гитлера. — Д. М.), я охотно удостоверяю, что они всегда стояли скорее на стороне реакционных генералов с Бендлерштраесе, чем на стороне законченного авантюриста Риббентропа».
Самый напряженный и интересный период деятельности Путлица протекал в Англии. Он прибыл туда в момент, когда фашистская Германия начала открыто готовиться к агрессии. По образному выражению одного дипломата, в этот момент «послевоенный период кончился» и начался «предвоенный период». Мы уже говорили о специфическом отношении Путлица к британским правящим кругам. Это отношение, несомненно, нашло свое отражение в оценках обстановки в Англии. Путлиц дает в основном правильную характеристику политики Чемберлена, хотя и здесь допускает некоторые явные неточности. [12] Вот, например, что он пишет о пресловутой «политике невмешательства» в испанские дела: «Ее (то есть политику невмешательства) можно было объяснить лишь интересами английских господствующих слоев, которые хотели удержать в седле своих собратьев — испанских феодалов». Такое объяснение по меньшей мере однобоко и наивно. В действительности речь шла совсем об ином: о явном потворстве фашистской Германии и стремлении во что бы то ни стало толкнуть ее на агрессию против Советского Союза.
Но еще более неправильна оценка Путл идем расстановки сил в самом правящем лагере Англии. Явно несостоятельны его попытки опереться в борьбе против гитлеровской Германии на лорда Ванситтарта. Роль Ванситтарта была в тот период чрезвычайно мрачной — это роль явного пособника фашистской агрессии. Будучи на посту постоянного заместителя министра иностранных дел Англии, Ванситтарт принимал непосредственное участие во всей дипломатической подготовке Мюнхена и всегда пользовался репутацией ярого врага Советского Союза и прогрессивных сил на Западе. Не удивительно поэтому, что в послевоенное время лорд Ванситтарт стал одним из наиболее ревностных защитников германского милитаризма.
Наряду с Ванситтартом Путлиц всячески превозносит также Черчилля: «Окажись Черчилль вместе со своим окружением в состоянии своевременно повернуть руль британской политики, — пишет Путлиц, — и мир еще мог быть спасен от надвигающейся катастрофы». Путлиц забывает прежде всего, что в намерения Черчилля отнюдь не входило «повернуть руль британской политики». Правда, Черчилль хотел внести некоторые коррективы в политику Чемберлена, но, оставаясь сыном своего класса и представителем самых реакционных кругов британского империализма, Черчилль не намеревался менять ни антисоветского курса внешней политики Великобритании, ни политику заигрывания с фашистской Германией, что в конечном итоге и явилось одной из существенных причин возникновения второй мировой войны. [13]
Несмотря на ошибки в оценках Путлицем британской политики предвоенных лет, в его книге содержится много верных наблюдений, метких характеристик, ценных сведений, проливающих свет на предысторию войны. Большой интерес представляет высказывание Чемберлена, которое было приведено в агентурном сообщении некоего Джорджа Попова о беседе британского премьер-министра в узком семейном кругу. Это донесение попало в руки Путлица и цитируется в его книге. «Он, Чемберлен, — говорится в записи беседы, — будет последовательно придерживаться своей линии (на поддержку гитлеровской Германии. — Д. М.), поскольку, хочешь не хочешь, а гитлеровская Германия является сильным антибольшевистским бастионом, который, безусловно, необходим Англии». В этом высказывании ключ к пониманию английской политики накануне второй мировой войны. Путлиц очень метко характеризует настроения верхушки английской дипломатии. Он пишет, что даже после нападения Гитлера на Польшу, в период так называемой «странной войны» на Западе, «многие высокопоставленные люди считали, что сейчас самое главное — разбомбить Баку с его нефтяными промыслами». Вот до каких пределов доходило классовое ослепление тогдашних правителей Англии!