Рахима-ханум, как она выразилась, «сумерничала в одиночестве», Галимджан задержался на работе. Старая учительница по обыкновению встретила свою любимицу приветственными возгласами. Конечно, не обошлось с ее стороны и без шутливых упреков: «Ты совсем забыла нас!» Справедливости ради следует заметить: у самой Гаухар было больше поводов для таких укоризн. В течение лета она несколько раз приглашала старых Друзей погостить у нее на даче, но они так и не собрались: то занятость мешала, то недомогание, а в конце лета они должны были уделять много внимания своим девочкам, поступавшим этой осенью в институт.

Сегодня Джагфар предупредил, что вернется с работы поздно. Поэтому Гаухар спокойно гостевала у своей старой учительницы. Они не торопясь пили чай и так же неторопливо разговаривали. О чем только не вспоминали: а о жизни в деревцами о всяких казусах, случающихся с учителями в и работе. Конечно, Гаухар не забыла посоветоваться и о главном, ради чего и пришла. Рахима-ханум уже знала о завтрашнем совещании учителей начальных классов. Что ж; это хорошо, если Гаухар надумает выступить. Пусть она подробнее поговорит о роли семьи в воспитании ребят. В наши дни вопрос этот наиболее важный для начальной школы.

В связи с этим вспомнили и о семье новоселов Каримовых. Оказалось, что Исхак Каримов, отец мальчика Фуата, учившегося у Гаухар, работает агентом по снабжению на том же заводе, что и Галимджан-абы. Мало того — доводится близким родственником Исрафилу Дидарову.

— Еще я родственник Дидарова? — переспросила Гаухар. — вон как!

— Да, да, милая. Почему вы так удивились?

— Хочу сказать, как все связано бывает в жизни, — ответила Гаухар, думая о чем-то своем.

Разве вы не знали об их родстве? Откуда мне знать! Я ведь не спрашиваю детей об их родне.

— Конечно, конечно, — соглашалась Рахима-ханум. — Но твой муж правильно сделал, что похлопотал о Каримовых. У них и в самом деле была очень плохая квартира. Я слышала об этом от Галимджана, он ведь член завкома у себя на заводе. Да, да, милая! Исхак Каримов стоял в списке нуждающихся в улучшении жилья. Надо только радоваться тому, что он несколько раньше срока получил квартиру. Не правда ли?

— Разумеется, — в свою очередь согласилась Гаухар. — Несколько дней назад я случайно повстречала Исрафила Дидарова. Он первый сообщил мне о переезде Каримовых на новую квартиру. Но почему-то умолчал о своем родстве с ними.

— А почему он должен был докладывать об этом? Просто не посчитал нужным ила подумал, что тебе безразлично это. Всякое бывает.

— Всякое бывает, — в тон ей повторила Гаухар. Помедлив несколько, она стала прощаться.

Когда Гаухар уже оделась и поправляла перед зеркалом платок на голове, Рахима-ханум еще раз упомянула Каримовых.

— Вот ты удивляешься милая Гаухар, неожиданным связям в жизни… А я тебе больше могу сказать. Ведь Исхак Каримов приходится зятем вашей учительницы Фаи Идрисджановой. Он женат на ее родной сестре. Некоторое время Фая в комнатушке за стенкой у Каримовых жила. Еще не так давно она жаловалась, что у нее невозможно плохие жилищные условия. Вот видишь, теперь и Фаечке живется лучше. Гаухар круто повернулась:

— Откуда вы знаете Фаягуль, Рахима-ханум? Старая учительница тихонько рассмеялась.

— Все оттуда же, драгоценная Гаухар: в жизни многое бывает связано.

— Вон как! — неприязненно сказал Гаухар. — Вдвойне повезло Фае. — И она повторила словно: стараясь закрепить в памяти эту новость: — Значит, Фая Идрисджанова родственница не только Дударову, но и Каримову!

В последнюю неделю Фаягуль почему-то не показывалась в школе — скорее всего из-за хлопот с переездом на новую квартиру. Гаухар не обратила бы внимания на это, но с того дня, как побывала у Рахимы-ханум, на душе у нее опять смутно. Теперь ей понятно, зачем Исрафил Дидаров не так давно приходил к депутату райсовета Джагфару Маулиханову: он устраивал квартиру своим родственникам. Как выяснилось, новая квартира у Каримовых трехкомнатная, нетрудна догадаться, что одна комната отведена близкой родственнице Исхака, Фаягуль Идрисджановой.

Сердце Гаухар сжималось от боли. Ох, до чего же тяжко мучиться ревностью! Когда-то раньше Гаухар думала, что не умеет ревновать. Где там! Просто она не знала себя.

Сегодня утром Джагфар опять предупредил, что вернется позже обычного — у него лекция на заводе. Набравшись смелости, Гаухар сказала:

— Джагфар, отказался бы ты от лекций на заводе у этого Дидарова.

— Это еще что за разговор? — уставился на жену Джагфар. Нет, он не смутился, не отвел глаза. Он сказал твердо и энергично: — У нас официальная договоренность. Я не бросаюсь своими обязанностями. На следующий же день меня вызовут для объяснений в райком. Что я им отвечу? «Меня жена не пустила», — так, что ли?

Гаухар потупилась. Что еще она может сказать? Не сознаваться же ей открыто в своих ревнивых подозрениях.

Видя ее растерянность, Джагфар уже мягче добавил:

— Я ведь иду не на собственный завод Дидарова, на государственный завод. А потом — главный инженер Дидаров не обязан посещать мои лекции.

— А Галимджан-абы будет? — спросила вдруг Гаухар. Она и сама не могла бы объяснить, почему задала этот вопрос с какой-то последней надеждой.

— Не знаю, Гаухар. Это не мое дело — определять состав слушателей, — уже холодно ответил Джагфар.

Он говорил правду. Не лектор, а партком завода вовлекал людей в партучебу. Что касается Галимджана-абы, то его, пожилого человека, не обременяли ни партучебой, ни занятиями в различных кружках. Узнав, что для пропаганды знаний по политэкономии приглашен молодой ученый Джагфар Маулиханов, Галимджан-абы все же пришёл на первую лекцию. И не раскаялся. Впоследствии стал постоянным посетителем.

Лекции у Джагфара получались очень интересные. Он не повторял вузовскую программу своим слушателям — инженерам и техникам, они ведь в свое время проходили обязательный курс политэкономии. Он сообщал новый материал, связанный преимущественно с заводской экономикой. Предмет, казалось бы, Суховатый, будучи умело связан с жизнью, стал частицей этой жизни, заинтересовал слушателей.

Сегодня даже главный инженер завода Дидаров, человек, надо полагать, искушенный в вопросах заводской экономики, и тот был на лекции. Он случайно заглянул в клубный зал, да заслушался и остался до конца. Он возвращался из клуба вместе с другими. Шел по заводскому двору рядом с Галимджаном-абы, посчитал необходимым высказать похвалу лектору:

— Каково, Галимджан?! Горазда молодежь на новое! Было что послушать?

Возможно, он спрашивал испытующе, ожидая, что старый коммунист не согласится с ним. Но Галимджан-абы промолчал, занятый какими-то своими мыслями.

Когда миновали проходную, Дидаров приостановился, стал оглядываться вокруг. Сказал словно самому себе:

— Наш лектор, кажется, все еще отвечает на вопросы. Когда я выходил из зала, его обступили со всех сторон — не пробиться. А я хотел было подвезти его на машине домой.

Именно в эту минуту к ним как бы случайно подошла молоденькая миловидная женщина, смело взяла под руку Дидарова.

— Извините, пожалуйста, — сказала она Галимджану, — я разлучаю вас с моим родственником.

— Галимджан, поехали вместе, — предложил Дидаров.

— Благодарю. Я пройдусь, подышу воздухом, чего-то голова разболелась.

— Садись, Фаечка, — пригласил Исрафил. Машина фыркнула и умчалась.

Рахима в разговоре с мужем как-то упоминала о родственнице Дидарова, учительнице Фае Идрисджановой. «Должно быть, она и есть, — рассеянно подумал Галимджан. — Кажется, изрядная вертихвостка. Впрочем, как следует-то не разглядел, смолоду не любил таращить глаза на посторонних женщин.

На ближайшей остановке Галимджан сел в троллейбус. В эти часы пассажиров бывает не много, и спокойно доехал до центра. А потом пешком пересек площадь, направился к скверу. Ему уже давненько не доводилось бывать здесь в зимнее время да еще вечером. Поглядывая по сторонам, он осторожно поднялся по ступенькам вверх. На площадке остановился. «Уф! Вон как стучит сердце! Надо бы пересесть в другой троллейбус и доехать до самого дома. Ведь знаю же, что сердце сдает. Нет, дай посмотрю зимний парк».