Эти четверо принадлежали к банде профессиональных убийц «Багси энд Майер моб», созданной и руководимой Лански и Сигелом. В течение нескольких месяцев этих четверых держали в полной изоляции на специально снятой квартире в Бронксе. Их тщательно готовили к предстоящей операции: учили, как вести себя, ходить, говорить, чтобы их приняли за полицейских агентов. Это обошлось Лучано и Лански в восемьдесят тысяч долларов. Но ставка в игре была слишком велика, чтобы скупиться на расходы. Подготовив исполнителей, Лански и Лучано стали выжидать момента для нанесения решающего удара. Неожиданное сообщение ускорило развязку. Лучано стало известно, что Маранцано собирается пригласить его к себе якобы для беседы и прикончить. Позже из показаний Джозефа Валачи, шофера и телохранителя Маранцано, стали известны подробности его плана. 9 сентября 1931 года босс вызвал Валачи к себе домой.

— Нам снова придется спать на матрацах,— предупреждает Маранцано. Это выражение означало — начиналась очередная война.

Маранцано стал перечислять своих врагов. Главными он назвал Лучано и Дженовезе.

— Я больше не могу их терпеть, — признался он Валачи,— и пока мы от них не избавимся, мы не сможем ничего держать под своим контролем.

Маранцано имел в виду контроль над бутлегерством, азартными играми и другими источниками доходов. «Избавиться» он хотел не только от двух молодых рэкетиров, проложивших ему дорогу к трону, но и практически почти от всех других влиятельных боссов Мафии — Аль Капоне, Костелло, Моретти, Адониса. Свой первый удар он наметил нанести уже на следующий день. Он пригласил к себе в штаб-квартиру — в контору строительной компании «Игл билдинг корпорейшн», служившей ему «крышей»,— Лучано и Дженовезе. Гости должны были прибыть в два часа дня. На это же время был вызван известный наемный убийца Винсент Колл по кличке Бешеная Собака.

«Следующий день — 10 сентября 1931 года,— по оценке одного из специалистов,— стал водоразделом, возможно, самым важным днем в

истории преступности в Америке, который изменил лицо и будущее Мафии»

2

...Едва в кабинете Маранцано закрылась дверь за людьми, представившимися полицейскими детективами, как он почувствовал что-то неладное. Он судорожно кинулся к письменному столу, где хранил пистолет, но было поздно. Затем убийцы поспешно удалились. На лестнице лицом к лицу они столкнулись с Бешеной Собакой, который прибыл в назначенное время...

В протоколе, составленном в полиции, говорилось:

«В 2 часа 50 минут дня 10 сентября 1931 года некто Сальваторе Маранцано, мужского пола, белой расы, подвергся нападению с применением огнестрельного оружия в помещении «Игл билдинг корпорейшн» по адресу: Парк авеню 230, комната 925 — 926. Нападение было совершено четырьмя неизвестными, выдавшими себя за полицейских. Жертве было нанесено четыре огнестрельных ранения и шесть ножевых, в результате чего наступила смерть».

Лучано настоял, чтобы Сальваторе Маранцано воздали традиционные посмертные почести. В последний путь босса провожала длинная вереница черных лимузинов. В надгробных речах превозносились заслуги и достоинства покойника. На могилу возложили гору букетов. Но едва погребли прах «босса всех боссов», как Лучано объявил: вместе с Маранцано отныне похоронена и его система «абсолютной монархии». Лучано хотел быть фактическим главой преступной организации, не присваивая себе формального титула, стать только первым среди равных. Это устраивало руководителей других банд и, по мысли Лучано, обеспечивало ему более прочные позиции.

Теперь, казалось, ничто не угрожало Лучано. Никто из руководителей местных организаций и объединений не имел ни желания, ни достаточных сил бросить ему вызов. Продолжали укрепляться и его связи с местными политическими заправилами обеих партий — демократической и республиканской. Лучано поселился в самом респектабельном и дорогом отеле Нью-Йорка — «Уолдорф тауэрс». В регистрационной книге он значился как Чарли Росс. Администрация знала, кто скрывается за этим именем, но предпочитала закрывать на это глаза. В годы глубочайшего в истории кризиса, массовых банкротств и крахов надо было дорожить клиентом, который за свои пятикомнатные апартаменты аккуратно вносил ежемесячно восемь тысяч долларов.

И вдруг грянул гром. Честолюбивый прокурор Томас Дьюи, пытавшийся сделать себе политическую карьеру, создав репутацию борца против гангстеров и рэкетиров, 1 апреля 1936 года объявил Лучано врагом общества номер один в Нью-Йорке. Суд длился несколько недель. «Лучано,— говорил Дьюи,— превратил проституцию в городе в хорошо организованный бизнес, который ведется как деловое предприятие». Выступавшие в качестве свидетельниц девицы легкого поведения рассказывали, что находятся на положении рабынь, сутенеры их избивали, отбирали все полученные деньги. Заставляли заниматься промыслом по четырнадцать часов в день, приучали к наркотикам.

Лучано пытался полностью отрицать все предъявленные ему обвинения. «Я никогда не имел никакого отношения к проституции,— говорил он на суде, обращаясь к присяжным.— Я не получил ни единого доллара от этого рэкета». Однако эти отрицания никого не убедили. 7 июня жюри присяжных вынесло вердикт: «Виновен по всем пунктам» — в организации принудительной проституции, вымогательстве и других преступлениях. Несколько дней спустя Лучано перешагнул двери одиночной камеры тюрьмы в Даннеморе, на севере штата Нью-Йорк. А торжествующий Томас Дьюи сделал важный шаг к губернаторскому креслу...

Сообщники Лучано начинают изыскивать пути его освобождения. Но проходят годы, а Лучано по-прежнему смотрит на мир, точнее, на кусок неба из окна тюремной камеры. Похоже, что счастье отвернулось от Счастливчика Чарли. Он, правда, надеется подкупить самого Дьюи. Честолюбивый прокурор намеревался добиваться на выборах 1942 года кресла губернатора штата Нью-Йорк и, естественно, нуждался в деньгах.

— Я пришел к выводу,— говорит Лучано своему адвокату Полакоффу,— что Дьюи был не лучше меня, с той лишь разницей, что он являлся как бы легальным гангстером, а я нет... Я считал, что Дьюи можно было бы подкупить, если бы за это дело взялся хороший посредник.

Но Лучано заблуждался. Момент для помилования главаря гангстеров был неблагоприятным. Дьюи не собирался рисковать своей политической карьерой даже ради крупной взятки.

— Если вы надеетесь,— разъяснил ему адвокат,— что, после того как Дьюи станет губернатором, он вас помилует, вы делаете большую ошибку. Его отстранят от должности, если он это сделает. Это лишит его всех шансов стать президентом, и он не намерен подвергать себя опасности независимо от того, будете ли вы оказывать ему поддержку на выборах или нет.

И тем не менее положение не было безвыходным. Надо было дать властям веские основания, точнее, видимость таковых, которые бы могли позволить им открыть двери тюрьмы Даннеморы перед Лучано. У заключенного и его дружков рождается, казалось бы, фантастический план сделать из короля гангстеров героя-патриота. В то время американские военно-морские власти опасались, что фашистские государства, используя «пятую колонну», будут устраивать акты саботажа в нью-йоркском порту. Поэтому план, разработанный в Даннеморе, предусматривал: усилить эти опасения военно-морских ведомств, организовав крупную диверсию, затем побудить их обратиться к Лучано с просьбой о помощи. Всем было хорошо известно, каким влиянием пользовались гангстеры в нью-йоркском порту. Брат одного из боссов Мафии, Альберта Анастасиа, Тони Анастасиа фактически заправлял профсоюзом портовых рабочих. Братья предложили устроить диверсию на стоявшем в порту французском пассажирском судне «Нормандия». Лучано одобрил эту «замечательную идею». «Несколько дней спустя я услышал по радио сообщение о пожаре на «Нормандии»,— вспоминал Лучано,— это была работа Анастасиа».

Вскоре штаб-квартира военно-морских сил поручила капитан-лейтенанту Чарльзу Хоффендену вступить в контакт с главарями Мафии. Так началась так называемая «Операция: преступный мир». В полночь в уединенном месте городского парка Хоффенден встретился с «царем» фултонского рынка Чарльзом Ланца. Тот обещал помочь в борьбе с «пятой колонной», но предупредил, что его влияние не выходит за пределы рынка и рыбаков, которые доставляют туда свой улов. Единственный человек, который мог бы повлиять на американцев итальянского происхождения, работавших в доках,— это Лучано.