— Благодарю, вы очень неплохо танцуете… — сказала Аустра, когда он проводил ее к Алексису.

— Еще бы, ведь он у нас считается первым танцором, — заметил Алексис.

Сдержанно улыбаясь, Лаурис отошел в сторону. Он заметил, что Рудите танцует с одним из местных парней, но не придал этому никакого значения. Пользуясь сутолокой, Лаурис незаметно выбрался из комнаты и вышел во двор. Метель все больше свирепела. Приятно было стоять на ветру и чувствовать, как по лицу струятся снежинки. В голове прояснилось, и мозг пронзила безжалостная мысль, терзавшая его вот уже две недели: «Она будет принадлежать ему… ему, а не мне…»

Лаурису стало холодно. Хоть бы скорее все кончилось, чтобы уехать и ничего не видеть! Может быть, со временем он даже забудет ее… Он жадно глотал холодный воздух. Только это не принесло облегчения. Тогда он попытался обмануть себя, стал думать о повседневных делах, сосредоточивая внимание на мелочах, но ничего не помогало. Он мучился так еще несколько часов, пока молодых не увели в спальню. И тут терпению его пришел конец. Он задыхался в стенах этого дома.

И случилось невероятное: Лаурис Тимрот сбежал со свадьбы своего лучшего друга. Чтобы предупредить возможную тревогу, он, уходя, вызвал во двор старого Яна и сказал ему:

— Передай Алексису, что я должен был спешно вернуться домой, пусть он извинит меня. Ты скажешь ему об этом завтра утром.

На следующий день Алексис долго старался разгадать причины, вызвавшие столь внезапный отъезд Лауриса. Рудите чувствовала себя глубоко несчастной, считая, что во всем виновата она. «Почему он ничего не сказал, я бы ни с кем не танцевала, если ему это неприятно…»

Три часа добирался Лаурис до станции, расположенной в восьми километрах. Первую половину пути он шел сумрачными полями под завывание метели. Затем его окружил лес — непроницаемой черной стеной. Внизу под деревьями вьюга ощущалась не так сильно, зато в вершинах она бесновалась с хищной силой. Когда Лаурис вошел в молодой лесок, стройные сосенки все до одной склонились в его сторону, словно гигантская волна, готовая захлестнуть его. Мгновение они оставались в таком положении, затем медленно выпрямились, чтобы в следующую минуту вновь с глухим стоном угрожающе ринуться на одинокого путника. Временами в лесу раздавался треск и шум падения сломленных ветром сучьев. Небо скрылось за снежной мглой, сквозь которую не проглядывала ни одна звездочка. Если бы Лаурис ехал на лошади, он гнал бы ее галопом до полного изнеможения. Но он, пешеход, слишком устал, чтобы стремительной ходьбой унять волнение. По мере того как он трезвел, все тягостнее и мучительнее представлялось ему случившееся. Его жизнь сейчас была похожа на этот темный лес, в котором есть лишь один-единственный путь — обреченно двигаться вперед, не зная и не спрашивая, куда он приведет. Да и зачем знать, если нет больше желаний, нет заветной цели? Единственное существо, которое могло бы стать целью его жизни, осталось где-то за белой мутной метелью.

Он пытался оценить случившееся со стороны, спокойно, но это ему никак не удавалось. Вместо того чтобы смотреть на события глазами постороннего, он находил силы лишь оглянуться на себя и собственную жизнь. Какой жалкой и убогой она представлялась! Он родился не там, где следовало бы. Надо было бы ему стать кем угодно, только не рыбаком. Вполне достаточно, если бы из четырех сыновей трое продолжали отцовское занятие, а четвертый мог бы стать кем-нибудь другим. Но старый Тимрот придерживался иного мнения.

Наклонности и способности Лауриса проявились уже в детстве, и четырем взрослым мужчинам не стоило бы большого труда дать образование пятому, самому младшему. В среднюю школу его не отдали, а впрягли с двенадцати лет в суровую морскую работу, от которой он уже не мог больше освободиться. Справедливости ради нужно сказать, что его музыкальные способности, конечно, льстили самолюбию родственников, но не заставляли заботиться об их развитии. На что его музыкальность! Она действительно никому не нужна. Однажды Лаурис заикнулся о морском училище, но старый Тимрот заявил, что рыболовному баркасу капитан не нужен. И тогда Лаурис, отказавшись от своих мечтаний, попытался подчинить свои интересы реальной обстановке поселка Песчаного. И ему казалось, что он достиг этого. Он стал закаленным рыбаком, научился всему, что знали отец и братья, и не обижался, если иногда на его долю приходилось меньше, чем на долю других. Не находя в родной семье настоящего тепла, без которого не может обходиться ни одно живое существо, он нашел его в дружбе с Алексисом. Это была настоящая, бескорыстная дружба, без признаков эгоизма или выгоды. Ни тот, ни другой не старался возвыситься, и все же Лаурис всегда оставался немного в тени. На первом месте всегда был Алексис. Он превосходил Лауриса в силе, сообразительности, в работе, был более активным и потому пользовался авторитетом среди жителей, к его мнению прислушивались и с ним считались. Взоры девушек и женщин чаще останавливались на нем, чем на Лаурисе. Он был постоянным победителем в состязаниях между парнями и в молодежных играх, и Лаурису приходилось довольствоваться вторыми ролями. Да, такова его судьба — быть на втором плане. Он не завидовал Алексису, но неизменная благосклонность судьбы к одному и такая же постоянная неблагосклонность к другому могла в конце концов показаться несправедливой самому невзыскательному человеку. Пока он не встретил Аустру, это не огорчало его.

«Почему она досталась именно Алексису? Он отнял у меня ее… Отнял? Нет, Лаури, он взял то, что принадлежало ему по праву».

Просидев два часа в зале ожидания, затем полчаса в душном вагоне, он сошел с поезда, когда уже рассветало. Метель стихла, но дорогу сильно замело, и, пока Лаурис добрел по сугробам до поселка Песчаного, соседи уже были на ногах. Узнав Лауриса, они пытались расспросить его, услышать новости о свадьбе, но он, словно не замечая их, шел вперед. Мимо Дейниса Бумбуля ему все же не удалось пройти. Тот, стоя в воротах, еще издали крикнул:

— Разве свадебные гости уже вернулись? А мы ждали вас только послезавтра.

— Другие остались, — пробормотал Лаурис, собираясь пройти мимо, тем более что в дверях показалась фигура Байбы, но Дейнис загородил ему дорогу.

— Да постой ты! Куда тебе спешить? Расскажи, как там было?

— Как и на всякой свадьбе. Пили, ели, танцевали…

— Много гостей собралось? — интересовалась Байба.

— А что у них за родня? Какое-нибудь начальство видел? — допытывался Дейнис.

— Гостей был полный дом. Разве всех заметишь.

— А почему ты так скоро вернулся? — не унимался Дейнис. — Или случилось что?

— Да нет же, нет. Мне просто немного нездоровится, вот и все.

— При полном освещении венчали? — спросила Байба.

Выждав удобный момент, Лаурис проскользнул мимо Дейниса, и, зашагав быстрее, избавился, наконец, от обоих. А Байба и Дейнис, оставшись вдвоем, обсудили услышанное.

— Тут что-то не так, наверно что-нибудь случилось, — рассуждала Байба. — С какой бы стати ему удирать со свадьбы?

— Услышим, услышим, — сказал Дейнис. — Вот приедет Томас, и узнаем…

У Тимротов внезапное возвращение Лауриса тоже вызвало удивление. Сославшись на единственно правдоподобную причину — болезнь, Лаурис поднялся к себе в комнату и закрылся. Когда мать постучала в дверь, он притворился спящим. Но за ужином расспросы возобновились. Его не оставили в покое до тех пор, пока он подробно не рассказал, что гости пили и ели и как родня невесты относится к Алексису.

На следующее утро возвратились старый Зандав и Рудите, и мужчины сразу же собрались во дворе Дейниса. Томас еще находился под хмельком, в праздничном настроении и, не скрывая своего восторга, хвастался без конца:

— Вот это дом! А какой скот! Алексис там скоро будет вершить всеми делами. По сравнению с ним мы все теперь мелкота. И подумайте, в какое время это происходит: во всем мире свирепствует кризис, в нашей Латвии не знают, куда девать безработных, а Алексис идет в гору. Такого сына стоило растить…