Аустра, сторонясь соседей, держалась вдали от жизни поселка; она не интересовалась происходящим вокруг, ни к кому не ходила и не старалась завязать знакомство с соседками. Когда к Рудите приходили подруги, Аустра удалялась в свою комнату и ничем не выдавала своего присутствия. И у жителей поселка сложилось о жене Зандава мнение, что она гордячка и негостеприимная. Оскорбленные тем, что она не искала их дружбы, они мысленно исключили ее из своего круга, предоставив ей наслаждаться одиночеством и капризами.

Единственный человек, с которым Аустра сблизилась, была Рудите. Ровесницы, они стали подругами, хотя до искренней дружбы и полной откровенности было далеко. В этом опять-таки была виновата Аустра. Если бы она держалась немного проще, говорила о том, что чувствует и к чему стремится, Рудите поняла бы ее, но Аустра и с ней была замкнута. Оставался еще Алексис. В нем Аустра видела единственное прибежище и спасение. Когда он находился дома, Аустра чувствовала себя менее покинутой, она была с ним трогательно нежна. Но он не понимал ее. Приветливый и, как всегда, заботливый, он ласкал ее, произнося привычные слова, откровенно радовался ее привязанности и засыпал как убитый.

А Лаурис Тимрот видел и понимал все, что не видел Алексис. Ничтожный признак, незначительное изменение лица, случайно вырвавшийся вздох — и у него рождалось представление о том, что происходило в душе Аустры. И чем грустнее и сумрачнее выглядела она, тем смелее и увереннее смотрел он в будущее.

Не было в поселке человека, который не знал бы, что Лаурис жених Рудите. И это позволяло ему довольно часто навещать Зандавов. И чем больше он наблюдал за любимой женщиной, тем сильнее становилось его влечение. Он любил ее тайно от всех, его помыслы и во сне и наяву принадлежали ей одной. Благоразумие, дружба к Алексису, чувство долга по отношению к Рудите — все восстало против его страсти, но она оказалась сильнее и одержала верх. Теперь он ни в чем не упрекал себя, а лишь выжидал благоприятного стечения обстоятельств, когда можно будет заговорить. Он верил, что такое положение не может продолжаться вечно, при котором ему придется лишь тосковать и мечтать об Аустре, а он так и не узнает никогда, как она относится к нему.

Да, он проводил у Зандавов все свободное время, но больше никогда не заикался о женитьбе. Болтая с Рудите, он украдкой поглядывал на Аустру. Нередко ему за целый вечер приходилось довольствоваться лишь мимолетным взглядом, потому что Аустра не хотела мешать молодым людям, иногда она просто не показывалась. В таких случаях Лаурис нервничал, становился рассеянным и вскоре уходил.

Однажды он пришел, когда Аустра дома была одна. Алексис отправился к лесничему узнать насчет леса для постройки нового дома, Рудите ушла в лавку за продуктами.

— Подождите, может быть, они скоро придут, — сказала Аустра.

И Лаурис остался.

— Я вам помешал? — спросил он, сев к окну в бывшей комнате Томаса.

— Нет, ничего… — ответила Аустра.

За окнами завывал колючий восточный ветер — предвестник приближающейся зимы. Он срывал с деревьев запоздалые листья и торопил к отлету в теплые края перелетных птиц. Пустынное серое небо, застывшая земля. Развевались на ветру растянутые на кольях сети, временами принимая почти горизонтальное положение. Качались сосны, над дюнами вихрился песок, вороны, бессильно махая крыльями, боролись с ветром.

— Неприятная погода, — заговорил Лаурис. — Теперь начнется самое скучное время. Нам придется торчать на берегу.

— Да… — произнесла Аустра, взглянув в окно. — Я удивляюсь, как эти лачуги выдерживают такой сильный ветер, не падают.

Лаурис помедлил немного с ответом.

— Вам, вероятно, здесь кажется все неприветливым. Какими суровыми вам должны представляться наши места по сравнению с вашей родиной!

— Там все было иным… — тихо проговорила она. — И не только дом и луга… даже люди. Здесь мне все время холодно.

— Я понимаю, — продолжал Лаурис. — Я здесь родился и вырос и все же с наступлением осени места себе не нахожу. Так бы и убежал куда-нибудь от этой пустыни, к свету, к веселью.

— А уйти не можете?

— Не знаю, вероятно смог бы. Да только куда? Меня нигде не ждут, везде я буду чужим. Может быть, так лучше, когда ничего нет и не было, — по крайней мере не надо ни от чего отказываться. Вам гораздо труднее, чем мне.

— А если это на самом деле так? — Аустра взглянула на Лауриса. — Вам это не показалось бы неестественным?

Он грустно улыбнулся.

— Нет, это вполне естественно. Я понимаю вас и могу представить ваше состояние.

Как мог этот человек так верно разгадать все? Аустра смотрела на него со страхом и в то же время с благодарностью за то, что он так чутко подошел к самому сокровенному. Его взгляд отвечал ей спокойно, ободряюще: «Я понимаю вас, не пугайтесь…» Она, не подавляя вздоха, с волнением спросила:

— Но как же быть? Признаюсь: мне не хотелось сюда ехать.

— Не следовало приезжать.

— А что мне оставалось делать?

— Жить там, где вам было хорошо. Ни один человек не вправе требовать от другого такой огромной жертвы.

— Но если он, отказываясь от этой жертвы, сам должен принести такую же?

— Тогда… Нет! Я не могу этого сказать.

— Говорите! Раз уж мы завели этот разговор.

— Тогда не следовало соединять свои судьбы.

Они замолчали, продолжать разговор становилось опасным, ибо дальше начиналось запретное, куда постороннему не полагалось проникать. Но взбудораженные мысли остановить было невозможно. Аустра только теперь увидела по-настоящему Лауриса.

Ей показалось, что она нашла друга, понимающего ее и сочувствующего ей. После этого разговора в присутствии Лауриса она забывала свое угнетенное состояние и относилась к нему дружески. Заметив это, он почувствовал себя счастливым, но ему все труднее было владеть собой.

Пришла зима — самое трудное время на побережье. Если прежде Аустра изредка выходила на взморье встречать возвращавшегося после лова Алексиса, то теперь избегала этих встреч, жалуясь на холод, и жила затворницей в стенах своего дома. В тихую погоду она все же отваживалась выходить на берег. Над морем висел холодный туман, и казалось, что море таит в себе что-то призрачное, пугающее, в сгустившемся воздухе слышались крики невидимых птиц; точно черные чудовища, вылезшие из морских пучин, двигались рыбачьи лодки, что-то разыскивая в клубящемся сером мраке. Случалось, что в такую погоду возле берега слышались голоса людей, в призрачной мгле появлялось расплывчатое темное пятно, оно постепенно сгущалось, вырисовывались гигантские тени, превращавшиеся, наконец, в лодки с людьми. Рыбаки с хмурым удивлением смотрели на вынырнувшую из облаков тумана одинокую женщину, прошедшую мимо них.

Уже несколько раз выпадал снег и каждый раз таял. Над дюнами с завыванием носился ветер, прижимая к самой земле чахлый чертополох, ломая сухие ветки сосен и засыпая песчаным дождем устье речонки; после каждого шторма речке приходилось пробивать новый выход к морю.

Даже люди, казалось, стали теперь суровее, грузнее, надевали на себя плотную, теплую одежду, озябшие лица их заострились и стали какими-то сердитыми, уже не с прежней охотой останавливались рыбаки поговорить друг с другом. А когда налетала буря, все кругом содрогалось от мощного гула волн. Море бушевало с такой дикой страстью, огромные водяные валы обрушивались на берег с такой силой, точно собирались вдребезги разбить берег.

Рудите учила Аустру чинить сети, но та оказалась настолько непонятливой ученицей, что сама стыдилась «куриных лап», выглядывающих из каждой заплаты. Если случалось во время этой работы зайти кому-нибудь из посторонних, она немедленно откладывала коклюшки и исчезала в своей комнате, но люди все равно говорили, что жена Алексиса Зандава не умеет чинить сети. Это было достаточным поводом для насмешек. До Алексиса с Аустрой эти слухи не доходили, но Лаурис слышал все, что говорили в поселке про Аустру. К щемящему чувству любви прибавилось нежное сочувствие и все растущее желание подойти к ней, подбодрить, согреть словом и помочь. Но им редко удавалось говорить вдвоем, потому что в дни, когда Лаурис мог прийти к Зандавам, Алексис находился дома, а Рудите по своей наивности думала, что Лаурис ищет только ее общества. После того разговора все-таки произошел некоторый сдвиг: Аустра при появлении Лауриса уже не спешила уйти в свою комнату, а принимала участие в общей беседе, пока золовка не начинала нервничать. Лаурис был благодарен Аустре за каждую минуту, отвоеванную ею у Рудите, которая эгоистически старалась уединиться с ним. Его только страшило, что Аустра по простоте душевной может обнаружить перед всеми зародившуюся между ними дружбу. Чтобы этого не случилось, следовало или идти дальше, и тогда их отношения станут опасной, но желанной для Лауриса тайной, или все покончить.