— Разве благотворительное общество не выдало вам сапог? — спросил близорукий.

— У меня такие чувствительные ноги! — пояснил низкорослый.

— Тогда повесьтесь, — предложил человек у окна.

— У него такая чувствительная шея! — сказал Фабиан.

Юноша высыпал на стол несколько монет и подсчитал свое достояние.

— Половина денег регулярно уходит на заявления. Почтовый сбор. Оплаченный ответ. За неделю я раз двадцать переписываю и заверяю всевозможные справки. Назад никто моих бумаг не присылает. Ответа я тоже ни разу не получил. Эти конторские крысы, наверно, пополняют свои коллекции моими марками, которые я посылаю им для ответа.

— Но власти делают все, что могут, — сказал человек у окна. — Помимо всего прочего, они организовали бесплатные чертежные курсы для безработных. Это же истинное благодеяние, господа. Во-первых, научишься рисовать яблоки и бифштексы, а во-вторых, от одного вида их ты уже будешь сыт. Художественное воспитание как средство насыщения.

Низкорослый, видимо начисто лишенный чувства юмора, удрученно проговорил:

— Мне это ни к чему. Я сам чертежник.

Через приемную прошел один из здешних служащих, и Фабиан, наученный горьким опытом, спросил, может ли он рассчитывать, что здесь добьется наконец толку. Тот потребовал удостоверение районной биржи труда.

— Вы еще не вставали на учет? Это вам надо сделать прежде всего.

— Значит, мне снова идти туда, откуда я пять часов назад начал свое турне?

Но служащего уже и след простыл.

— Обхождение здесь хоть и вежливое, — сказал юноша, — но никогда нельзя с уверенностью утверждать, что они дают правильные сведения.

Фабиан сел в автобус и поехал на биржу труда своего района. Он уже истратил на проезд целую марку и теперь от ярости даже не смотрел в окно.

Когда он добрался до места, биржа была уже закрыта.

— Покажите-ка мне ваши бумаги, — сказал швейцар, — может, я могу быть вам полезен.

Фабиан подал славному малому целую пачку бумаг.

— Ага, — сказал швейцар, обстоятельно прочитав их. — Вы же вовсе не безработный.

Фабиан сел на одну из бронзовых тумб, украшавших подъезд.

— У вас вроде как оплаченный отпуск до конца месяца. Вы ведь получили деньги от вашей фирмы?

Фабиан кивнул.

— Тогда приходите через две недели, — предложил швейцар. — А до тех пор попытайте счастья по объявлениям в газетах. Большого смысла в этом нет, но чем черт не шутит.

Фабиан пожелал себе счастливого пути, взял свои бумаги и отправился в Тиргартен съесть две-три булочки. Но потом скормил их лебедям, плававшим с птенцами в Новом озере.

Вернувшись под вечер домой, он застал там свою мать. Она сидела на диване. Отложив в сторону нитки, мать сказала:

— Ты меня не ждал, мой мальчик? Они обнялись, и она продолжала:

— Мне необходимо было посмотреть, как ты живешь. Отец это время присмотрит за лавкой. Я очень беспокоилась о тебе. Ты перестал отвечать на мои письма. Не писал уже десять дней. Я себе места не находила, Якоб.

Он сел рядом с матерью, гладил ее руки, уверял, что ему живется хорошо. Она придирчиво его рассматривала.

— Может, я некстати явилась? Он покачал головой. Она встала.

— Белье я положила в шкаф. Твоя хозяйка могла бы здесь прибрать. Или ей это все еще не подобает? Угадай, что я привезла? — Мать открыла лубяную корзину и выложила на стол пакеты. — Фунт кровяной колбасы, — сказала она, — с Брейтенштрассе, ты знаешь. Холодный шницель. Будь у тебя кухня, я бы его разогрела. Ветчинный жир. Полбатона салями. Тетя Марта шлет тебе привет. Я вчера была у нее в саду. Несколько кусочков мыла из нашей лавки. Ах, если бы дела шли хоть чуточку получше. Похоже, что люди перестали мыться. А вот галстук. Нравится он тебе?

— Ты слишком добра, — сказал Фабиан. — Ну, зачем ты тратишь на меня столько денег?

— Чепуха какая! — ответила мать и сложила все съестное на тарелку. — Хорошо бы эта важная дама, твоя хозяйка, вскипятила нам немножко чаю. Я уж ей намекнула. Завтра вечером я уеду. Я приехала с пассажирским поездом. Время пролетело незаметно. В нашем купе ехал ребенок. Мы столько смеялись! А как твое сердце? Ты слишком много куришь! Всюду валяются коробки от сигарет.

Фабиан смотрел на мать. От волнения и растроганности она вела себя, как жандарм во время обыска.

— Я только вчера вспоминал, — сказал он, — как жил в интернате, а ты хворала, и я по вечерам удирал, чтобы посмотреть, как ты там. Один раз, я это ясно помню, ты двигала перед собою стул и опиралась на него, иначе ты не могла бы мне открыть.

— Ты много натерпелся со своей матерью, — сказала она. — Надо бы нам почаще видеться. А как дела на фабрике?

— Я придумал для них один конкурс. На нем они могут заработать четверть миллиона.

— За двести семьдесят марок в месяц! Вот разбойники! — возмущалась мать.

В дверь постучали. Фрау Хольфельд принесла чай, поставила поднос на стол и сказала:

— Опять пришел ваш дядя.

— Твой дядя? — изумилась мать.

— Я вот тоже удивляюсь, — поспешила сказать хозяйка.

— Надеюсь, это не пошло вам во вред, фрау Хольфельд, — ответил Фабиан, и обиженная дама удалилась.

Фабиан ввел изобретателя в комнату и сказал:

— Мама, это мой старый друг. Он вчера ночевал у меня на диване, и я назвал его дядей, чтобы поменьше было разговоров. — И повернувшись к изобретателю: — Это моя мать, милый дядя, лучшая женщина двадцатого столетия. Садитесь, пожалуйста. С диваном сегодня, конечно, ничего не выйдет. Но я приглашаю вас на завтра, если это вас устраивает.

Старик сел, откашлялся, напялил на ручку зонта свою шляпу и сунул в руку Фабиану конверт.

— Спрячьте это поскорее, — попросил он, — это моя машина. За мной следят. Моя семья хочет снова упрятать меня в сумасшедший дом. Они, верно, надеются заодно зацапать мои записи и превратить их в деньги.

Фабиан спрятал конверт.

— Вас хотят посадить в сумасшедший дом?

— И я ничего не имею против. Там можно отдохнуть. Великолепный парк. Главный врач — вполне сносный малый, сам немножко тронутый и отлично играет в шахматы. Я уже два раза там был. Если мне станет уж совсем невмоготу, я опять удеру. Извините меня, сударыня, — обратился он к матери, — я причиняю вам столько хлопот. Не пугайтесь, когда за мной придут. Они сейчас позвонят. Тут уж ничего не поделаешь. Мои бумаги надежно спрятаны. Я ведь не сумасшедший, а для своих дражайших родственников я даже слишком разумен. Друг мой, черкните мне несколько строк в Бергендорф, в лечебницу.

Раздался звонок.

— Это они, — воскликнул старик. Фрау Хольфельд впустила двух мужчин.

— Прошу простить за беспокойство, — сказал один и поклонился. — Мои полномочия, в которых вы легко можете убедиться, вынуждают меня изъять господина профессора Кольрепа из вашего общества. Внизу нас ждет машина.

— К чему столько церемоний, господин санитарный советник? Что-то вы похудели. Я еще вчера заметил, что вы напали на мой след. А, Винклер, добрый день. Что ж, полезем опять в вашу машину. Как поживает мое любезное семейство?

Врач пожал плечами.

Старик подошел к шкафу, открыл его, заглянул внутрь и снова прикрыл дверцу. Потом пожал руку Фабиану.

— Я вам очень благодарен. — Уже в дверях он обернулся к фрау Фабиан: — У вас замечательный сын, не каждый может этим похвастаться. — И вышел из комнаты.

Врач и санитар последовали за ним. Фабиан с матерью выглянули в окно. Перед домом стояла машина. Из подъезда вышли трое. Шофер помог старому изобретателю надеть, пыльник, а пелерину бросил на сиденье.

— Забавный человек, — сказала мать, — но он вовсе не сумасшедший.

Машина тронулась.

— А зачем, собственно, он заглядывал в шкаф?

— Я сегодня утром запер его в шкаф, чтобы хозяйка не заметила, — объяснил сын.

Мать налила себе чаю.

— Все-таки с твоей стороны это легкомыслие — пускать к себе ночевать совершенно незнакомого человека. Мало ли что может случиться. Надеюсь, он хоть не испачкал твои вещи в шкафу?