Лабуде поднял стакан и воскликнул:

— Желаю успеха!

Он выпил, поставил стакан и сказал:

— Сначала надо создать разумную систему, а люди уж к ней приспособятся.

Фабиан пил, ни слова не говоря. лабуде возбужденно продолжал:

— Ты с этим согласен? не правда ли? разумеется, согласен. но ты предпочитаешь воображать себе недостижимую идеальную цель вместо того, чтобы стремиться к менее идеальной, но к той, которую можно воплотить в жизнь. тебе так удобнее. ты начисто лишен честолюбия, в этом вся беда.

— В этом счастье. ты только представь себе: пять миллионов наших безработных не ограничиваются требованиями пособия. представь себе, что произошло бы, будь они честолюбивы!

Тут на барьер облокотились две дамы — два ангела в купальниках. одна дама была пышнотелая и белокурая, ее бюст лежал на плюшевом барьере, как на подносе. другая — тощая, при взгляде на ее лицо почему-то казалось, что у нее кривые ноги.

— Угостите сигаретой, — сказала блондинка. фабиан раскрыл пачку. лабуде поднес им огня.

Женщины закурили, выжидающе глядя на молодых людей, и тощая после некоторой паузы ржавым голосом констатировала:

— Ну да, так оно и есть!

— Может, и на водку раскошелитесь? — сказала полная.

Вчетвером они направились к стойке. путь к ней пролегал среди виноградных листьев из картона и тоже картонных огромных гроздьев. они сели в углу. на стене был намалеван замок под каубом. фабиан думал о блюхере, лабуде заказывал ликер. дамы шептались между собой. вероятно, делили кавалеров, так как вскоре полная блондинка одной рукой обняла фабиана, а другую положила ему на ногу, — она и вообще вела себя как дома. тощая залпом осушила свою рюмку, схватила лабуде за нос и захихикала дурацким смехом.

— Наверху есть ниши, — сказала она, разгладила на ляжках голубое трико и подмигнула.

— Почему у вас такие шершавые руки? — спросил лабуде.

Она погрозила ему пальцем.

— Ты совсем не то думаешь, — воскликнула она, поперхнувшись от чрезмерного лукавства.

— Паула раньше работала на консервной фабрике, — пояснила блондинка и, взяв руку фабиана, принялась водить ею по своей груди, покуда соски не набухли и не затвердели. — потом в отель? — спросила она.

— Я всюду бритая, — проговорила тощая, явно намереваясь наглядно доказать свое утверждение.

Лабуде с трудом удержал ее от этого.

— После этого лучше спится, — сказала блондинка фабиану и вытянула свои крепкие ноги.

За стойкой лоттхен наполняла бокалы. дамы пили так, словно целую неделю капли в рот не брали. музыка сюда доносилась приглушенно. возле бара какой-то парень гигантского роста хлестал вишневую наливку. пробор у него доходил чуть ли не до спины. позади замка под каубом горела электрическая лампочка, солнечным светом заливая рейн.

— Наверху есть ниши, — повторила тощая, и вся компания отправилась наверх. лабуде заказал мясное ассорти. когда перед девицами поставили блюдо с мясом и колбасой, они забыли обо всем на свете и принялись за еду. внизу, в зале, проводился конкурс на лучшую фигуру. женщины в облегающих купальниках двигались по кругу, растопыривая руки, и обольстительно улыбались. мужчины стояли, как на ярмарке скота.

— Первый приз — большая бонбоньерка, — не переставая жевать, объяснила паула. — только та, кому она достанется, должна отдать ее назад хозяину заведения.

— Я предпочитаю поесть, кроме того, они всегда говорят, что у меня слишком толстые ноги, — сказала блондинка. — а между прочим, толстые ноги — совсем не так уж плохо. я жила с одним русским князем, который и теперь еще шлет мне открытки.

— Ерунда! — буркнула паула. — у каждого свой вкус. я знала одного инженера, так он любил чахоточных. а у виктории друг — горбатый, она говорит, что ей этот горб жизненно необходим. и ничего уж тут не попишешь. самое главное — знать, что тебе по душе.

— Что верно, то верно, — подхватила толстуха, цепляя на вилку последний кусок ветчины. внизу в зале как раз объявили победительницу. оркестр грянул туш. распорядитель передал «лучшей фигуре» большую бонбоньерку. сияя счастьем, она поблагодарила его, поклонилась орущим, аплодирующим гостям и удалилась со своим призом, вероятно, понесла его назад хозяину.

— А почему, собственно, вы ушли с этой вашей консервной фабрики? — спросил лабуде. вопрос его прозвучал упреком.

Паула отодвинула пустые тарелки и, погладив себя по животу, сказала:

— Во-первых, это была вовсе не моя фабрика, а во-вторых, меня уволили. к счастью, мне было кое-что известно о директоре. он соблазнил четырнадцатилетнюю девочку. соблазнил, — пожалуй, сильно сказано. но сам он в это поверил. потом я каждые две недели названивала ему по телефону, мне, мол, нужно пятьдесят марок, не то я все разболтаю. а на следующий день ходила и получала в кассе свои денежки.

— Но ведь это вымогательство! — вскричал лабуде.

— Адвокат, которого директор на меня натравил, сказал то же самое. мне пришлось подписать какую-то бумаженцию, дали мне в зубы сотню марок, и только я и видела свою пожизненную ренту. вот теперь я здесь, перебиваюсь, чем бог пошлет.

— Это ужасно, — сказал лабуде фабиану, — а ведь если подумать, сколько директоров злоупотребляют своим служебным положением!

Толстуха закричала:

— Ах, господи, что ты там. мелешь! будь я мужчиной, да еще директором фабрики, я бы всегда пользовалась своим служебным положением. — она запустила пальцы в волосы фабиана, чмокнула его, схватила его руку и приложила к своему туго набитому животу. лабуде. и паула пошли танцевать. у паулы в самом деле были кривые ноги.

В соседней нише пьяным голосом запела какая-то женщина:

— Ну и штучка! — сказала толстуха. — она не нашего поля ягода, является всегда в дорогой шубе, но под шубой у ней что-то совсем прозрачное. должно быть, богатая дама, может, даже и замужняя. наведет себе в нишу молоденьких парней, платит за них и такое творит, что стены краснеют.

Фабиан встал и через невысокую перегородку заглянул в соседнюю нишу.

Там, в зеленом шелковом купальнике, сидела высокая пышная женщина и, распевая песни, пыталась раздеть отчаянно сопротивлявшегося солдата рейхсвера.

— Эй, парень! — кричала она. — не будь таким рохлей! покажи свое удостоверение!

Но бравый вояка оттолкнул ее. фабиану вспомнилась знаменитая супруга египетского министра, которая также бесстыдно докучала бедному иосифу, талантливому правнуку авраама. дама в зеленом купальнике поднялась, схватила бокал с шампанским и, шатаясь, пошла к барьеру.

Но это была не фрау потифар, а фрау молль. та самая ирена молль, чей ключ еще лежал в кармане его пальто.

Раскачиваясь, стояла она у самых перил, потом вдруг высоко подняла узкий бокал и швырнула его вниз, в зал. бокал разлетелся вдребезги. музыканты отложили инструменты. танцующие в испуге подняли головы. все взгляды устремились к нише наверху.

Фрау молль вытянула руку и закричала:

— Тоже мне, мужчины называются! не успеешь до них дотронуться, они уже расклеились! вот что, многоуважаемые дамы, я предлагаю посадить всю эту банду за решетку! многоуважаемые дамы, нам нужны мужские бордели! кто за, прошу поднять руку! — она с чувством ударила себя в грудь, отчего у нее началась икота. в зале послышался смех. распорядитель уже бежал наверх. ирена молль заплакала. тушь на ее ресницах расплылась, потекла и разлиновала все лицо.

— Давайте петь, — вопила она, икая и всхлипывая. — споем песенку про рояль! — она раскинула руки и запела: