- Сколько тебе было, когда... - непроизвольно начал Камюэль, но договорить не успел, на губах мерцающего проступила горькая ухмылка. Ни у одного из его мерцаний он такой не видел.

- Не очень много, как ты мог догадаться. Моя жена была моей первой и единственной возлюбленной. Наша дочь родилась за несколько лет до нашего общего совершеннолетия.

- Три восьмидесятилетия назад?

- Четыре.

- А куда потом делась эта выдающаяся женщина?

- Выдающаяся?

- Конечно, раз сумела подарить миру таких неординарных личностей, - сказал Камюэль, рассчитывая этими словами поддержать мерцающего. Он отчего-то решил, что с его женой случилось какое-то несчастье. И проникся к нему сочувствием, хотя раньше ничего подобного за собой не замечал. Но и на этот раз эльф ошибся.

- Она ушла от меня в другой мир, - сказал мерцающий тихо и просто.

Камюэль не успел хоть как-то среагировать на эту новость, через долю секунды Ефимисюкерус страстно целовал его. И эльф отвечал ему тем же...

Камюэль опомнился почти сразу, но не стал прерывать разошедшегося мерцающего. Не захотел. Помня, как непринужденно тот признался, что оказался в одной с ним постели только потому что ему этого захотелось, то есть всего-навсего пойдя на поводу собственных желаний, эльф испытал жгучее любопытство. Ему почти нестерпимо захотелось узнать, а как это хотеть, делать и наслаждаться, а не хотеть, думать, что из этого получиться и все контролировать от начала и до конца. Поэтому он решил воспользоваться подвернувшейся под руку возможностью удовлетворить свое любопытство.

Ефимисюкерус был опытным любовником. Для эльфа это стало очевидно, когда мерцающему легко удалось найти те рычаги, на которые стоило лишь слегка надавить, чтобы низвергнуть сдержанного по природе своей кардинала в водоворот удовольствий. Но низвергнуться окончательно эльф не спешил. Чутко прислушиваясь к собственным ощущениям, он следил за действиями мерцающего из-под ресниц. Особенно за его руками. Ефимисюкерус был настойчив, но в тоже время предупредителен. Скользя раскрытыми ладонями по мускулистой спине любовника, Камюэль решил уточнить заранее, раз уж представился подходящий случай:

- Это какая-то ваша природная способность? Чувствовать как лучше для партнера?

- Как приятнее, ты хочешь сказать? - хрипло отозвался мерцающий и выпрямился над ним на руках.

Эльф улучил момент и провел ладонью по его груди. Задержался в области живота, дразня и провоцируя. Потом решительно обхватил ладонью чужой член и одновременно с этим приподнялся, чтобы дотянуться до призывно приоткрытых губ.

- Ты не ответил, - напомнил кардинал, являя миру чудеса самообладания, когда мерцающий уже настойчиво толкался ему в ладонь и жадно посасывал острый кончик длинного эльфийского уха.

- Да, мы можем снимать с личности слепок, - невнятно пробурчал Фима, - И чем старше и опытнее мерцающий, тем четче слепок он получает.

Он оставил в покое изрядно обслюнявленное ухо и отстранился. Сел на пятки и весьма решительно попытался перевернуть болтливого эльфа лицом в подушку. Камюэль быстро осознал, что не зря, даже пребывая на вершинах блаженства, по привычке держал все под контролем.

- Ну и что это ты делаешь? - полюбопытствовал он, воспротивившись и не скрывая саркастических ноток в голосе.

И сразу же понял, что оно того стоило. То растерянное и в тоже время уязвленное выражение, которое появилось на лице мерцающего, надо было видеть. Оно сказало об этом существе намного больше любых слов и деяний. Так мог бы смотреть молодой человек, не обремененный грузом ответственности за чужие жизни, отвечающий только за себя самого. За свое удовольствие, за свое поведение, за судьбу, которую легко и непринужденно может перекроить взмахом руки или в некоторых случаях хвоста. Хочу быть сильным, мужественным и твердым - буду, а захочу стать слабым, легкомысленным и подвластным чужим желаниям - стану. Осознание этого шокировало и одновременно с этим разожгло еще больший интерес лорда-кардинала. Только поэтому он вдруг уступил, правда, далеко не сразу дал мерцающему это понять.

В ответ на его вопрос Ефимисюкерус запоздала произнес:

- Ты же уже спал с мужчинами, - причем в исполнении мерцающего это прозвучало, как обвинение.

Камюэль позволил себе кривую усмешку.

- И что? Они всегда оказывались подо мной, а не я под ними.

- Хорошо, - без промедления выдохнул мерцающий и без лишних слов попытался сам лечь на живот. Но Камюэль его перехватил, прижал к себе и выдохнул на ухо, лишь отдаленно напоминающее эльфийское:

- Не стоит.

Ефимисюкерус замер в его руках. А эльф, подарив мерцающему улыбку, за которую в любой другой обстановке можно было смело вызвать на поединок, потребовал:

- Убеди меня.

Тот все понял правильно. Задумчиво осмотрел будущее поле деятельности и вернул улыбку. Принялся убеждать. Уже через несколько минут Камюэль готов был признать, что не зря поддался порыву. Мерцающий был очень убедителен, особенно начиная с того момента, как не стал прибегать к традиционной смазке, а предпочел весь подготовительный процесс осуществить собственным языком и пальцами. Эльф, лежащий ничком, был вынужден кусать ладонь, чтобы не стонать так откровенно. Ничего подобного ни один из его любовников для него никогда не делал. И поражало в первую очередь то, что мерцающему все происходящее тоже нравилось. Не было ощущения, что он себя заставляет, например, для того, чтобы добиться от лорда-кардинала особого расположения. С самого начала в этой постели они были равны. Никакого скрытого подобострастия со стороны мерцающего не было и в помине. Осознав это, Камюэль вдруг испытал ни с чем не сравнимое чувство свободного полета. Отнял руку ото рта и больше не стал сдерживать стоны. И тут же почувствовал благодарный отклик со стороны мерцающего.

Ефимисюкерус накрыл его тело своим и нежно поцеловал в шею. Эльф все понял правильно. Приподнялся на локтях и повернул голову через плечо. То, как его целовал мерцающий, - это был ни с чем несравнимый чувственный опыт. Женщины так не целуют, нет той внутренней раскрепощенности, которую так легко перечеркнуть их природной стыдливостью. Но и мужчины, те, с которыми он спал раньше, были не способны на такое. В их ласках всегда присутствовал скрытый подтекст, некие тайные устремления и чаяния, которых они желал достичь, ублажая могущественного светлоэльфийского лорда. У Фимы не было скрытых мотивов, только одно всепоглощающее желание, искреннее и неприкрытое, актуальное для изменчивого только в этот конкретный момент, когда хмель страсти все еще бурлит в крови, а тело требует разрядки.

Камюэль с головой окунулся в вихрь новых ощущений. Им обоим помогал не малый опыт. Фима двигался в нем плавно, но решительно. Задавая размеренный ритм. Неглубокие толчки через равные промежутки сменялись глубокими, растянутыми во времени движениями. Камюэль неосознанно приподнимал бедра им навстречу, чтобы лучше почувствовать любовника. При этом Фима, как оказалось, был весьма кровожадной личностью. От чего в первую очередь страдали эльфийские уши Камюэля, которые мерцающий больше не пытался посасывать и облизывать, а довольно болезненно покусывал, от чего эльф под ним хрипло стонал и весь извивался от ранее незнакомого удовольствия. Когда после этой длительной пытки, тело вдруг приобрело удивительную и почти непостижимую чувствительность, когда член мерцающего глубоко внутри стал ощущаться, как продолжение собственного тела, и стало казаться, что, лишившись его, сразу умрешь мучительной и страшной смертью, Камюэль потерялся в пространстве и времени. Лишился рассудка и способности в любой ситуации связно мыслить, которой всегда так гордился. Он превратился в измотанное страстью тело, которое на краткий миг зависло где-то между пленом влажных от пота простыней и вечностью, без разума, без чувств, без самосознания. Без всего того, что раньше он считал для себя незыблемым. Что делало его самим собой. Не стало ни кардинала, ни эльфа, осталось только всепоглощающее желание выплеснуться, излиться и забыть себя, как страшный сон. Он кончил от того, что мерцающий сбивчиво рассмеялся у него над ухом и вдруг выдавил из себя: