Между тем расстояние быстро сокращалось. Уже отчетливо просматривался корпус корабля. Слышно было, как эсминец шкварчал избыточным паром, гудел вентиляторами. Пеленг резко бежал на нос. Алексеев чертыхнулся, вытер пот со лба. Надо же было так спутать карты! И тут проблема решилась сама собой. Эсминец пересек курс лодки в ста метрах по носу. Хорошо, что он не заметил эску. «Значит, атаковать транспорт», — решил командир.

Переговорная донесла басовитый голос Девятко, сообщавшего курс, скорость, дистанцию залпа. На прицеле все было установлено верно, сухогруз приближался.

— Аппараты! — командовал Алексеев.

Вслед за тем последовало короткое «пли!», и торпеды, оставляя за собой извилистый след, ринулись вперед.

Блеснула молния, осветившая полнеба, вслед за ней послышались раскаты грома. Транспорт с оружием и войсками валился на борт. Темнота сомкнулась, поглотила и тонущий корабль, и эсминец, и неспокойное, бушующее море.

Теперь не мешкать! По опыту Алексеев знал, что враг сейчас бросит все силы на поиск лодки. Надо уходить на глубину.

Предусмотрительность капитан-лейтенанта была своевременной: спустя пять минут после взрыва торпеды над лодкой прошел эсминец. Пронзительно гудели винты, охали глубинки. Враг метался в поисках лодки, сатанел от бессилия и злобы.

Только к утру противолодочные корабли оставили преследование. Эска в это время находилась в безопасной зоне. Люди смеялись, шутили. Шалаев снова бренчал на балалайке, свободные от вахты играли в шашки.

Уставшие, словно после тяжелой работы, собирались в кают-компанию на завтрак офицеры. По установившейся традиции победу надо чем-то отметить, устроить маленькое торжество. И кок Николай Акименко не подвел: испек пирог да еще и глазурью сверху расписал. Все оживились. Где, на какой подлодке встретишь другого такого повара? Нет на всем флоте подобных ему мастеров, Акименко один такой! — слышались отовсюду голоса.

А кое-кто и опечалился… Пирог был принадлежностью мирной жизни, той, от которой их оторвала война. И каждый из сидящих вспомнил ласковые, добрые руки жен своих, щебет детей за празднично накрытым столом, уют, давно потерянный и ставший чем-то нереальным.

Борис Андреевич поднял глаза от своей тарелки с нетронутым куском пирога и прямо перед собой увидел Петренко. Тот сидел задумчивый, почти угрюмый. Алексеев догадывался о причинах. Антон Лукич тяжело переживал, услышав по радио весть о том, что нашими войсками оставлена Полтава. В этом городе он родился, там жили его родные, друзья, его любимая Марина. Фашисты варварски разрушили город…

— Товарищи! — нарушил тишину Алексеев. — Фашисты бесчинствуют сейчас в родном городе лейтенанта Петренко. Но не только Антону Лукичу, всем нам тяжело оттого, что фашисты хозяйничают на нашей земле. Поклянемся же за этим столом без пощады громить ненавистного врага. И пусть сегодняшняя наша победа будет нашим отмщением за поруганную Полтаву. Мы победим, товарищи!

Завтрак после боя

Через приоткрытый люк переборочной двери слышались веселые голоса и дружный смех. Это неутомимый на выдумки доктор Мандрик, повторяя свое неизменное «так вот», рассказывал очередную — удивительную! — историю.

— Так вот… — начал было доктор, но тут же умолк. Из акустической сообщали о шумах винтов дизельных кораблей. Кают-компания тотчас опустела.

Вахтенный командир Темин выбрался наверх последним, когда капитан-лейтенант Алексеев уже всматривался. в мутный воздух, различая в нем еле видимый дымок.

— Торопитесь, вахтенный! — резко бросил командир, уступая место Темину.

Темин, затем инженер-механик Друзин поочередно припадали к окуляру, пробуя разгадать, что же там такое впереди; канонерские лодки, быстроходные катера, самоходные баржи… Дымит, словно большой пароход, но палубные надстройки отсутствуют. Утюги какие-то…

— Ваше мнение? — кивнул Алексеев вахтенному.

— Ничего не понимаю, Борис Андреевич, — растерянно проговорил Темин.

С-33 приготовилась атаковать из кормовых аппаратов. Несколько часов тому назад лодка удачно торпедировала транспорт, шедший на Одессу. И вот вторая встреча. Неизвестно только, что собою представляет противник.

Приблизившись, разгадали: это были специально оборудованные суда с замаскированным орудием, предназначенные для уничтожения подводных лодок. Они так и назывались — суда-ловушки. Атаковать их оказалось поздно, малый курсовой, а самонаводящихся торпед не было, израсходовали. Единственно оставалось нырять и ложиться на курс. Но с командой на погружение малость припоздали. Враг не зевал — с дальней дистанции выстрелил двумя торпедами. К счастью, они прошли мимо. Лодка уходила на глубину.

Беды начались позже, когда два судна начали молотить эску глубинными бомбами. От первых же взрывов посыпалась изоляционная пробка, все задрожало, замигало. Первая «ловушка» сбросила в течение пяти минут двенадцать глубинок, а после этого включила гидролокатор

[7]

. Винты застучали над самой головой, взрывы загрохотали совсем близко. Алексеев все время маневрировал, чтобы увернуться от смертельного удара. Трюмный Шалаев считал количество сброшенных фугасок. После двадцать шестой лодка клюнула носом и, отчаянно вращая винтами, покатилась вниз, как сани с ледяной горки.

Бомбежка не прекращалась. Тогда Алексеев приказал уменьшить ход, чтобы сбить с толку противника. Но «ловушки» упорно не отставали, не давали ей возможности оторваться, выйти из опасной зоны.

Ждали, прислушивались, что сообщит Мокроусов. Он поминутно докладывал обстановку, его мягкий ровный голос ободряюще действовал на членов экипажа. Вот когда можно по достоинству оценить роль акустика! В его руках судьба лодки, всей команды, он — глаза и уши командира. Такой себе неприметный матрос-тихоня, сидит в своей миниатюрной рубке, где тесно от приборов к предохранительных коробок. Сидит, прослушивает водную толщу, определяя, с какой стороны нужно ждать опасности.

— Первая «ловушка» подходит, увеличивает обороты до предельных. Вторая включила двигатели, приближается с кормы… будет бомбить…

Оглушающий удар. До полного рванули электромоторы. Заскрипел вертикальный руль. С-33 второй раз клюнула носом. Алексеев удачно отвернул лодку, но сила взрыва оказалась настолько велика, что без последствий не обошлось. В пятом отсеке выбило предохранитель масляного насоса, во втором — батарейный автомат. И хотя повреждения тут же исправлялись, обстановка при всем том складывалась тяжелая. Уклониться ходом и глубиной, очевидно, не удастся: фашисты поставили цель добиться своего, расправиться с советской подлодкой. Но если, как советовал штурман, залечь на грунт и выждать?

Перепады здесь до ста метров, враг не достанет, наконец, у него просто не хватит терпения. Израсходовав боезапас, он рано или поздно ретируется.

Тишина наступила внезапно. Разогнанная лодка с ходу уткнулась в ил на самой линии перепада глубин, немедленно были выключены все приборы, за исключением гирокомпаса. Минут через пятнадцать Мокроусов уловил посылки гидролокатора. Корпуса лодки они не доставали, спасали водоросли.

Значит, решение правильное, маневр удался, врага обвели вокруг пальца.

Требовалось какое-то время, чтобы экипаж пришел в себя. Многочасовое маневрирование, беспрестанная бомбежка измотали людей, даже самые выносливые валились с ног. Нужно было осмотреть также механизмы и аппаратуру.

Проверив, на месте ли вахта, Алексеев пришел в кают-компанию. Было такое ощущение, будто он тяжело работал на протяжении этих десяти часов. Хотелось прилечь, закрыть глаза. Однако начали сходиться офицеры: предстояло держать совет, как быть дальше. Впервые за время войны эска забралась на такую глубину. Долго здесь не протянешь, задохнешься, надо подниматься наверх.

Он чувствовал себя до того утомленным, что забыл, какое сегодня число.

— Двадцать седьмое декабря, — подсказал Темин. Видимо, Алексеева немного оглушило, потому что звуки до него почти не доходили, видел только, что шевелят губами. Он встал, с силой потер виски руками. Окинул взглядом присутствующих. Парторг Девятко, лейтенанты Петренко и Темин, старший лейтенант Костыгов, доктор Мандрик….