- Вот, - торжественно оторвав чек от корешка, произнес он и протянул бумажку мне. - Держите!
Я аккуратно принял чек. Да, мой пьяный посетитель действительно выписал мне чек на эту сумму. Пропись суммы на чеке была красивой, каллиграфической, а подпись владельца размашистой, едва ли не наполовину чека. Суслов смотрел на меня, наслаждался своим широким жестом и ждал от меня ответа. А я, повертел чек в руках, посмотрел на свет водяные знаки, а затем, стерев с лица льстивую улыбку, разорвал чек на две половины. Бросил их на стол перед посетителем. Такого Суслов от меня не ожидал.
- Что? Да как...!? - возмутился было он, а затем через секунду сделал новое предложение. - Девяносто тысяч, девяносто пять!
Я мотал головой, отрицая предложения. Даже та сумма, что он озвучивал, была, по моему мнению, явно недостаточна. Мое предприятие стоило дороже.
- Нет, уважаемый господин Суслов, предприятие не продается.
- Но почему? - не понял он.
- Мое предприятие стоит дороже, - ответил я и, предвосхищая новое предложение, поспешил добавить. - Но даже если вы мне дадите за него все свои двести тысяч, то я его все равно не продам.
- Но почему? - повторил вопрос Суслов.
- Потому что, я только на одних патентах больше заработаю.
- Патентах? - спросил он не понимая. - На каких патентах?
Я поправился:
- На привилегиях. За предприятием числится несколько зарегистрированных привилегий и еще несколько на подходе. И каждый из них обещает принести очень хороший доход. Во много раз превышающий ваше предложение. И именно поэтому я не желаю вам продавать свои акции. И к тому же я не единственный владелец.
- А может, вы тогда продадите мне свою долю? - попытался найти выход Суслов. - Сколько вы хотите?
Я медленно качнул головой:
- Нет.
Несостоявшийся покупатель сник, опустил плечи, отвернулся. Не глядя, сунул чековую книжку в карман пиджака. Совершенно убитый поднялся со стула и развернулся, намереваясь выйти.
- Подождите, - остановил я его.
Суслов встрепенулся с надеждой. Но я жестом показал на пропадающий накрытый стол и початую бутылку водки.
- Я вижу - вы хороший человек, - сказал я ему, - не расстраивайтесь. Давайте поговорим.
Он задумался и кивнул, соглашаясь. Вяло присел к столу. Подцепил вилкой кусок буженины, отправил его в рот и размеренно зашевелил челюстями. Я разлил еще по стопочке, пододвинул ему. Чокнулись, с выдохом выпили.
Суслов сморщился.
- Дрянь водка, - сообщил он, когда спазм в глотке прошел. - Мне не нравится. Я раньше только кагор пил.
- А почему?- поинтересовался я. - Странно, что вы никогда не пробовали раньше водку.
Суслов отмахнулся, пояснил:
- Я с одиннадцати лет при церкви был. Меня туда папенька отдали. Сначала коров пас, дерьмо из свинарника убирал. А потом диаконом стал, за имуществом следил. А в церкви только кагор. Мы его понемногу брали, пока никто не видел, водой разбавляли, чтобы не догадались.
- Неужто водочкой никто не баловался? - не поверил я ему.
Суслов усмехнулся.
- Ну как же, батюшка наш очень даже ее любил. Но другим строго настрого запрещал. Говорил, что от нее все беды, святым крестом бил того от кого пахло - а он у него тяжелый, из золота.
- Батюшка ваш был прав, - подумав, согласился я. - Так вы и сейчас диаконом?
Господин Суслов уже совсем пьяный мотнул головой.
- Нет, ушел я, - произнес он и, скривившись от нахлынувших воспоминаний. - Папенька у меня померли и мне половина наследства досталась. Так я и ушел. Батюшка уговаривал остаться, церкви пожертвовать.
- Однако ж, богатым человеком был ваш родитель. Чем он занимался?
- На бирже играл, зерном торговал. Миллионами ворочал. Эх, господин Чапаев, двести тысяч это не богатство - так, остатки. Когда моя матушка жива была - вот тогда было богатство. Миллионы были.
Суслов искренне печалился о своих умерших родителях. Он их любил, что отца - отдавшего его в услужение церкви, что мать, неизвестно когда умершую. От воспоминаний у него даже увлажнились глаза.
- За что же ваш отец так с вами поступил? Почему церкви отдал? - спросил я, пододвигая Суслову закуску. Пить ему уже достаточно - надо покушать.
Он вздохнул. Отправим в рот маринованный груздь, ответил:
- Маменька моя умерла, когда я был еще ребенком. Папенька потом другую себе жену нашел, а меня отослал подальше. Нет, вы не подумайте ничего такого, господин Чапаев, он меня любил. Всегда приезжал ко мне, общался, гостинцы приносил. Просто мачеха моя злая была, а он хотел мне только хорошего. А потом у него родилась дочка - сестра моя сводная. Вот наследство, папенька и завещал разделить между нами поровну, - он ехидно усмехнулся. С непривычки его совсем развезло. Его речь замедлилась, стала спотыкаться. - Говорят, что когда поверенный зачитывал завещание, моя мачеха верещала как свинья резанная, плевалась на всех. Поверенного даже поколотила. И папеньку моего проклинала на том свете. Не думала, что мне половина достанется.
После этих слов он, вдруг выпрямился, вперил в меня негодующий взгляд, а потом со всего маху ударил кулаком по столу, так, что посуда жалобно задребезжала:
- С-сука! Еще отдавать не хотела! - выкрикнул он, теряя над собой контроль.
Дальнейшего разговора у нас не получилось. Четвертушка, что принял на грудь Суслов, окончательно его подкосила. Его движения быстро теряли координацию, а взгляд терялся в пространстве - глаза так и бегали по комнате, не в силах на чем-либо сосредоточиться. Он попытался встать, но его повело в сторону - оперся руками о стол, опрокинул разнасолы, безнадежно испачкав свой пиджак. Рванул на груди ворот рубахи. Каким-то чудом смог сосредоточиться, поймал меня взглядом и с какой-то непонятной торжественностью в голосе, сообщил:
- Меня сейчас вырвет...., - и склонился над самой глубокой тарелкой, грозя выполнить обещанное.
Я поспешил ему на помощь, разворачивая бедолагу в сторону ведра для испорченных бумаг....
Вечером того же дня я имел беседу с Мишкой. В беседке, что стояла под старой березой, за чашкой ароматного чая. Благо на улице было еще тепло и солнечно. Рассказал ему все произошедшую историю с господином Сусловым. Мишка, поначалу ухмылявшись, задумался.
- Двести тысяч.... Огромные деньги. Нам бы они очень пригодились.
- Да, - согласился я, - но продавать ему акции? Я буду против.
Мишка кивнул.
- Да, я тоже. Но деньги нам необходимы. Наших средств недостаточно для быстрого развития.
- И что делать?
Мишка пожал плечами. Он думал, хлебая из чашки горячий чай, закусывая золотистым масляным блином. Я ему не мешал - у него опыта в таких делах поболее чем у меня.
Наконец, он отставил чашку в сторону, вытер жирные пальцы платком.
- Придумал? - спросил я его.
- Придумал, - ответил он. - Нам надо бы создать банк.
- Зачем? Что нам может дать банк? Какой от него прок?
- Зря ты, - укорил он меня, - очень многое что может дать. Вот ты скажи, сможем ли мы внедрить в производство все наши "изобретения"? До семнадцатого года?
Вопрос был риторический. В свое время мы исписали две тетради, вспоминая будущие изобретения. А потом еще несколько тетрадей исписали дополнениями к этим изобретениям, записывая все, о чем только могли вспомнить. И чтобы изобрести все это и тем более внедрить в производство нам даже жизни может не хватить. Успеть освоить хотя бы десятую часть....
- Ну, ладно, тут ты прав. А банк нам в этом деле как поможет?
- Ну, вот представь себе, - начал объяснять мне Мишка, - изобрели мы, допустим.... презерватив. Что нам надо будет для его производства? В первую очередь латекс, в качестве сырья. И не такой, каким его добывают с каучукового дерева, а жидкий. Такой, чтобы как тесто облеплял..., э..., заготовку. А его сейчас на рынке вроде бы нет. Значит и его тоже надо изобрести. И вот, допустим, мы налаживаем с тобой производство этого латекса, и на это дело у нас с тобой уходит огромная сумма денег. Потом мы налаживаем производство презервативов и худо-бедно начинаем торговать. Все хорошо, но, чтобы наше сырье нам стоило как можно дешевле, нам для этого нужны будут объемы. А для этого надо будет расширять производство этих ган..., пардоньте за мой французский, презервативов. И это опять деньги и опять немалые. И так по спирали - увеличиваем объем сырья, увеличиваем производство изделий. Есть рынок сбыта - опять увеличиваем производства сырья, а следом за ним изделий.