Персонажи маркиза де Сада восстают против этих попыток, и они практически ничем не хотят ограничивать себя. Достаточно заглянуть в учебник по сексопатологии, и там найдется все, что есть в произведениях маркиза. И последний уверен, что в этой сфере человек должен быть абсолютно свободным.

Именно поэтому, кстати, поэт-сюрреалист Поль Элюар в свое время посвящал восторженные статьи де Саду и называл его "апостолом самой абсолютной свободы".

А вот Симона де Бовуар утверждает, что отклонения маркиза де Сада от нормы "приобретают ценность, когда он разрабатывает сложную систему их оправдания". Может быть, это и так, но вот как тогда объяснить тот факт, что "кровожадный маркиз", как в конечном итоге выяснится, вовсе не был повинен в тех ужасах, что в деталях описаны в его книгах. И более того — став членом революционного трибунала, он не вынесет ни одного смертного приговора.

А тем временем наступил 1789 год, и вокруг Бастилии, окруженной многовековой ненавистью французов, стало зреть восстание.

Из газет и журналов, а также от излишне разговорчивых тюремщиков узникам было известно все, что происходит; и ожидание скорой свободы в конечном итоге вывело многих из них из повиновения.

Всеобщее возбуждение зашло так далеко, что комендант Бастилии маркиз де Лонэ счел своим долгом запретить заключенным прогулки по открытым площадкам, откуда они могли своими криками волновать находившийся за крепостными стенами народ. Естественно, ни один из заключенных не был так возмущен принятой мерой, как маркиз де Сад. Он расталкивал караульных, охранявших выходы на башни, что-то кричал, и увести его в камеру смогли лишь после того, как к его груди приставили стволы заряженных ружей.

Несколько дней спустя маркиз воспользовался жестяной трубой, которую ему дали для выливания в ров из камеры жидких отбросов. Взяв эту трубу и использовав ее в качестве рупора, он принялся кричать в окно своей камеры, которое выходило на улицу Сент-Антуан, что узников Бастилии злодейски убивают, и надо немедленно прийти к ним на помощь. В результате собралась огромная толпа, привлеченная этим диким криком; и маркиз де Лонэ, хорошо понимая, как возбуждены все умы, серьезно обеспокоился…

Придуманный портрет маркиза де Сада. Художник М. Рэй

Происходило это 2 июля 1789 года, а через два дня маркиза перевели в Шарантон, запретив ему при переезде захватить с собой наиболее важные книги и рукописи, среди которых, в частности, находилась и рукопись романа "120 дней Содома". Ее, как мы уже говорили, обнаружили лишь в начале XX века.

Шарантон — это была закрытая клиника для душевнобольных, находившаяся в городке Сен-Морис, что на юго-востоке от Парижа. Ну, а продолжительность заключения маркиза де Сада в Бастилии составила 5 лет и 5 месяцев.

Ну, а дальше происходило то, что сейчас описано в любом учебнике истории. 13 июля 1789 года, в одиннадцать часов утра, революционеры собрались в церкви Септ-Антуан, и в тот же день вооруженном толпой были разграблены Арсенал, Дом Инвалидов и городская Ратуша.

На следующий день, когда все было подготовлено для нападения, революционный комитет послал своих представителей к Бастилии с предложением открыть ворота и сдаться.

Ироничный Шатобриан описывает события у Бастилии следующим образом:

"Это наступление на крепость, обороняемую несколькими инвалидами да боязливым комендантом, происходило на моих глазах: если бы ворота не отперли, народ никогда не ворвался бы в нее".

Гарнизон крепости действительно состоял из 82 инвалидов и 32 швейцарцев при 13 пушках. После отрицательного ответа коменданта маркиза де Лонэ на сделанное ему предложение о добровольной сдаче, народ около часу дня двинулся вперед. Легко проникнув на первый наружный двор, разрубив топорами цепи разводного моста, он ринулся во второй двор, где помещались квартиры коменданта и службы.

Маркиз де Лонэ, отлично зная, что ему нечего рассчитывать на помощь из Версаля, решил взорвать крепость. Но в то самое время, когда он с зажженным фитилем в руках хотел спуститься в пороховой погреб, два унтер-офицера, Беккар и Ферран, бросились на него и, отняв фитиль, заставили созвать военный совет. Почти единогласно было постановлено сдаться. Был поднят белый флаг, и несколько минут спустя, но опущенному подъемному мосту огромная толпа восставших проникла во внутренний двор крепости.

Тут дело не обошлось без зверств: несколько офицеров и солдат были сразу же повешены. Что касается маркиза де Лонэ, то его повели в Ратушу. Дальнейшие события описывает историк Томас Карлейл:

"Его ведут сквозь крики и проклятия, сквозь толчки и давку и, наконец, сквозь удары!.. Несчастный де Лонэ! Он никогда не войдет в Ратушу, туда будет внесена только его окровавленная коса, поднятая в окровавленной руке, ее внесут как символ победы. Истекающее кровью тело лежит на ступенях, а голову носят по улицам, насаженную на пику. Омерзительное зрелище!"

Таким образом, ненавистная Бастилия пала под ударами "восставшего народа", глазам которого представилось удивительное зрелище — всего семь находившихся там заключенных, этих несчастных жертв "кровавого деспотизма короля". На самом деле, все они были государственными преступниками, все проходили по уголовным делам. Среди них были четыре фальшивомонетчика, два сумасшедших, и один граф, брошенный в тюрьму по настоянию его семьи. Остальные камеры пустовали. Впрочем, парижская чернь вовсе и не собиралась никого освобождать. Восставшие хотели поживиться неплохими продовольственными запасами крепости, что они успешно и сделали. На заключенных же они вообще набрели случайно.

Тем не менее революционный комитет поспешил уведомить Национальное собрание об этом "подвиге народа".

Бастилия 14 июля 1789 года. Гравюра XVIII в.

Совершенно очевидно, что план состоял в "штурме" Бастилии не с целью освобождения сотен "репрессированных политических заключенных", якобы содержавшихся там, а с целью захвата необходимого для начала революции оружия.

Так называемый "штурм" Бастилии 14 июля 1789 года стал началом Великой французской революции.

Почему так называемый? Да потому, что никакого штурма, по сути, и не было. Да и "зловещей тюрьмы" в Бастилии тоже, по сути, не было. В действительности это было довольно роскошное заведение: с окнами во всех камерах, мебелью, печками или каминами для обогрева. Немногочисленным заключенным, как мы теперь знаем, разрешалось читать книги, играть на различных музыкальных инструментах, рисовать и даже ненадолго покидать застенки. Питание было неплохим, и его всегда хватало.

При этом революционные агитаторы умышленно распаляли страсти, утверждая, что подвалы Бастилии полны громадных крыс и ядовитых змей, что там годами страдают закованные в цепи политические заключенные, что там есть камеры для пыток и т. д. и т. п. Разумеется, все это было чистой воды вымыслом.

Но даже несмотря на это, "штурм" прошел почти незаметно: из восьмисот тысяч парижан всего лишь около тысячи принимали в нем хоть какое-то участие. Никто из них практически ничем не рисковал: король дал распоряжение войскам ни в коем случае не стрелять в народ и не проливать кровь. То, что происходило после "великой победы", весьма красочно описывает все тот же Шатобриан:

"Покорители Бастилии, счастливые пьяницы, кабацкие герои, разъезжали в фиакрах; проститутки и санкюлоты, дорвавшиеся до власти, составляли их свиту, а прохожие с боязливым почтением снимали шляпы перед этими триумфаторами, иные из которых падали с ног от усталости, не в силах снести свалившийся на них почет".