С раннего утра до поздней ночи я странствовал с места на место, и повсюду меня ожидали огромные сборища, а в промежутках между выступлениями, в пути, мне приходилось неоднократно останавливаться там, где меня встречали, чтобы приветствовать, терпеливые крестьяне. Эти импровизированные встречи нарушали мое перегруженное расписание и задерживали все последующие выступления, но мог ли я проехать мимо, не уделив внимания этим скромным людям? Опоздание добавлялось к опозданию, и на многолюдных собраниях, происходивших под открытым небом, немало минут уходило у меня на то, чтобы пробраться сквозь толпу к трибуне, а затем выбраться обратно. Каждая минута имела значение. Они нагромождались одна на другую, превращаясь в часы, так что к вечеру оказывалось, что я опаздываю на несколько часов. Но толпы людей ожидали терпеливо, хотя была зима и они под открытым небом в своей жалкой одежде дрожали от холода. Моя дневная программа растягивалась, таким образом, на восемнадцать часов, и мы заканчивали свои дневные разъезды только в полночь, а то и позже. Однажды в середине февраля в Карнатаке мы перешли все границы и побили свои собственные рекорды. Программа этого дня была очень насыщенной, а нам пришлось пробираться через горы, поросшие необыкновенно красивым лесом, по извилистым и не очень удобным дорогам, по которым двигаться можно было лишь очень медленно. Мы побывали на нескольких чрезвычайно многолюдных митингах и на множестве небольших. Наше первое выступление в этот день состояло(|ь в восемь часов утра, а последнее — в четыре часа ночи (оно должно было состояться семью часами ранее), после чего нам еще пришлось проделать 70 миль, прежде чем мы достигли места нашего ночлега. Мы прибыли туда в семь часов утра, покрыв за эти сутки 415 миль и побывав на множестве митингов. Это был двадцатитрехчасовой рабочий день, а час спустя мне уже надо было приступать к программе, намеченной на следующий день.

Кто-то потрудился подсчитать, что в эти месяцы на митингах, где я выступал, присутствовало около десяти миллионов человек, не считая тех миллионов людей, с которыми я так или иначе соприкасался в пути. На наиболее многолюдных собраниях присутствовало до ста тысяч человек, а двадцатитысячныо аудитории были довольно обычным явлением. Иногда, проезжая через какой-нибудь небольшой городок, я с удивлением замечал, что в нем почти не видно людей, а все магазины закрыты. Все становилось ясно, когда я узнавал, что почти все население городка — мужчины, женщины и даже дети — собралось в другом конце города, в месте, назначенном для митинга, терпеливо ожидая моего прибытия.

Сейчас мне просто непонятно, как я мог физически выдержать все это. Поистине это было чудо физической выносливости. Видимо, мой организм постепенно приспособился к этой бродячей жизни. Между двумя митингами я крепко засыпал на полчаса, сидя в автомобиле, и мне трудно было проснуться. Но надо было подниматься, и при виде огромной толпы, приветствующей меня, я окончательно сбрасывал с себя сон. Я свел свои трапезы к минимуму и часто вообще обходился без еды, особенно по вечерам, чувствуя себя от этого только лучше.Что меня поддержпвало и придавало мне силы, это энтузиазм и любовь, которые меня окружали и которые я встречал повсюду. Я привык к этому и все же никогда не переставал этому удивляться, и каждый новый день приносил с собой какую-нибудь новую неожиданность.

ВСЕПНДИШСКПЕ ВЫБОРЫ

Мое турне было непосредственно связано с предстоявшими выборами по всей Индии. Однако я не признавал обычные приемы и ухищрения, практикуемые во время предвыборной кампании. Выборы составляли существенную и неотъемлемую часть демократического процесса, и обходиться без них было невозможно. Однако они нередко вели к проявлению дурных сторон в человеке, и было очевидно, что на выборах далеко не всегда побеждает тот, кто лучше. Люди щепетильные и неспособные действовать напролом оказывались в невыгодном положении и предпочитали уклоняться от участия в этих состязаниях. Но означало ли это, что демократия должна стать монополией тех, кто обладает толстой кожей, громким голосом и податливой совестью?

Все эти пороки выборов особенно давали себя знать в тех случаях, когда контингент избирателей был мал, в тех же случаях, когда он был велик, многие из этих пороков исчезали или, по крайней мере, не были так явны. Правда, даже самый большой контингент избирателей можно было сбить с толку каким-нибудь фальшивым лозунгом или апелляцией к религиозным чувствам (в чем мы и убедились впоследствии), но обычно имелись некоторые уравновешивающие факторы, позволявшие предотвратить худшее зло. Мой опыт укрепил мою веру в необходимость максимально широкого избирательного права. Я склонен был гораздо больше доверять широкому кругу избирателей, нежели ограниченному кругу, определяемому на основании имущественного или даже образовательного ценза. Имущественный ценз заслуживал безусловного осуждения, что же касается образования, то оно, разумеется, бдаю желательным и необходимым. Однако я не обнаружил у грамотного или получившего некоторое образование человека каких-либо особых качеств, которые заставляли бы считаться с его мнением больше, чем с мнением какого-нибудь неотесанного крестьянина, неграмотного, но в избытке обладающего пусть несколько ограниченным, но здравым смыслом. Во всяком случае, в тех вопросах, которые затрагивают главным образом крестьянина, его мнение несравненно важнее. Я твердо убежден в необходимости предоставления избирательного права всему взрослому населению, как мужчинам, так и женщинам, и хотя я отдаю себе отчет в том, с какими трудностями это связано, я уверен, что возражения, выдвигавшиеся против введения всеобщего избирательного права в Индии, не имеют под собой серьезной почвы и основаны на опасениях привилегированных классов и групп.

Выборы 1937 года в провинциальные законодательные собрания происходили на основе ограниченного избирательного права, которое распространялось приблизительно на 12 процентов населения. Но даже это было большим шагом вперед в сравнении с прежним избирательным законом. Около 30 миллионов человек по всей Индии, не считая индийских княжеств, пользовалось теперь правом голоса. Зона, охваченная этими выборами, была чрезвычайно широка: она включала всю Индию (без княжеств). Каждая провинция должна была избрать свое провинциальное законодательное собрание, причем

Культура долины Инда.

В 1921 году, когда начались раскопки в Хараппе, был обнаружен неизвестный дотоле центр древней культуры. Наряду с Египтом и Месопотамией долина реки Инд также является колыбелью древней цивилизации. Район, на который распространялась эта цивилизация, простирается от Аравийского моря до того места, где река Сатледж вытекает из гор Симла. На настоящей карте отмечено местоположение раскопок, где обнаружены керамические изделия, относящиеся к периоду этой древней цивилизации Хараппы.

Капитель колонны с надписью Ашоки из Сарнатхи. 3 век до н. э.

в большинстве провинций эти собрания состояли из двух палат, и, таким образом, выборы в каждую палату проходили отдельно. Число кандидатов достигало нескольких тысяч.

Мой подход к этим выборам, а также, до известной степени, подход большинства деятелей Национального конгресса, не был обычным. Я не заботился об отдельных кандидатах, а скорее стремился создать по всей стране атмосферу сочувствия нашему национальному освободительному движению, представителем которого выступал Национальный конгресс, ц.программе, изложенной в нашем предвыборном манифесте. Я считал, что, если мы добьемся успеха в этом, все будет хорошо; в противном случае не так уж было важно, будет избран тот или иной кандидат, или нет.

Я подходил к вопросу с идеологической стороны и редко говорил о кандидатах иначе, как о знаменосцах наших идей. Многих из них я знал, но было среди них немало и неизвестных мне людей, и я не видел никаких оснований обременять свою память сотнями имен. Я призывал голосовать за Национальный конгресс, за независимость Индии и за борьбу, которая ведется во имя завоевания этой независимости. Я не давал никаких обещаний, кроме обещания продолжать неустанную борьбу до тех пор, пока свобода не будет завоевана. Я призывал людей голосовать за нас лишь при условии, если они понимают, в чем заключается наша цель и наша программа, и готовы их поддержать; я требовал, чтобы они не голосовали за Национальный конгресс, если они не одобряют его цель и программу. Мы не нуждались в фальшивых голосах, в голосах, отданных тем или иным лицам по мотивам личной симпатии. На одних только выборах далеко не уедешь: они были всего лишь первым шагом, началом далекого пути, и успокаивать себя тем, что избиратели голосуют за наших кандидатов, хотя и без ясного понимания того, что это означает, и без готовности к последующим действиям, значило обманывать себя и свою страну. Для нас значение имели не отдельные личности — хотя мы и хотели, чтобы нас представляли достойные и порядочные люди,— а наше дело, организация, которая его представляла, и народ, за свободу которого мы поклялись бороться. Я рассказывал о том, что означает свобода и что она должна принести сотням миллионов наших соотечественников. Мы стремились не к тому, чтобы заменить белых властителей темнокожими, а к истинно народному правлению — правлению народа и в интересах народа — и хотели положить конец нашей бедности и нищете.