Профессор Григорьев не мог нарадоваться, как успешно проходило лечение Вовки. Собственно, мальчика уже можно было выписывать. Но профессор медлил: он не знал, как быть с Вовкой. Посылать мальчишку одного на Сахалин — страшно. Оставить его у себя? Вряд ли Вовка согласится.

Григорьев решил дожидаться письма от Кошубы. Но прошел уже месяц, как он написал доктору, а ответа все не было…

И вдруг сегодня Григорьев встретил Галю! Он увидел ее из окна трамвая, принялся стучать в стекло, потом пробрался к выходу, стал упрашивать вожатого остановить вагон. Но трамвай все ехал, и догонять девушку было бесполезно.

Во дворе госпиталя Григорьева ждал Вовка.

— Дядя Сережа, когда же вы меня выпишете?

Григорьев усмехнулся, начал медленно протирать очки, а потом весело сказал:

— Сейчас же, раз тебе здесь надоело.

— Ура! Ура! — закричал Вовка. — Дядя Сережа, — перешел он на озабоченный тон, — а в этой пижаме вы позволите домой уйти? А то ведь моя одежда сгорела. Я пижаму потом принесу.

— Ну, там посмотрим, — загадочно ответил Григорьев.

В комнате, где обычно переодевались выписывающиеся из госпиталя, мальчика ждал сюрприз, приготовленный генералом Тюриченко. Сестра-хозяйка выдала ему полный комплект парадной формы кубанских казаков. Уже давно под видом медицинских осмотров с мальчика сняли все мерки. Темно-синяя черкеска с серебряными газырями, шаровары, золотистого бухарского курпея шапка-кубанка, алый башлык, мохнатая казачья бурка сшиты на него! Вовка не верил своему счастью. Но на этом сюрприз не кончался. Когда мальчик оделся, сестра-хозяйка вынула из шкафа старинную казачью шашку в серебряных ножнах. Тончайшей чернью был нанесен на них замысловатый рисунок. На богатом наборном поясе висел небольшой кинжал в точно таких же ножнах.

Оробевший от неожиданности, мальчик взял в руки оружие. В ножны и кинжала и шашки были врезаны небольшие золотые пластинки с надписями. «Пионеру Владимиру Кошубе, — прочел Вовка, — за храбрость и отвагу от командования Кубанского Краснознаменного казачьего корпуса».

— А вот документы, Вовочка, — сказала сестра-хозяйка, пожилая добродушная тетя Даша. — Генерал велел передать. Это разрешение на оружие, но ты лучше его не носи. Зачем этакая страсть? Еще обрежешься иль кого заколешь ненароком.

— Что вы, тетя Даша! Разве можно мне теперь оружием баловаться? Вот если б я мог еще десять фашистских самолетов сбить…

— Да что ты говоришь! — всплеснула руками тетя Даша. — Одного проклятого аспида сбил, и то чуть не сгорел, а то еще десять!

— Эх, — вздохнул мальчик, — не понимаете вы меня!..

Провожал Вовку весь госпиталь. Целой толпой вышли за ворота врачи и сестры, технические работники, раненые. Из окон приветливо махали те, кто не мог еще выходить из палат. Всем хотелось сказать на прощанье что-нибудь теплое отважному мальчику. Даже интендант госпиталя, желчный человек, никогда не разговаривающий ни на какие темы, кроме служебных, ласково похлопал Вовку по плечу и предложил подвезти его до дому на машине. Но Вовка отказался. Уж очень хотелось, не торопясь, пройти по главной улице в форме, с шашкой и кинжалом, а главное — с орденом. С таким орденом, каким были награждены Ленин, Котовский, Пархоменко.

Вовка медленно шел по тротуару, и его лицо невольно расплывалось в широкую мальчишескую улыбку. Пожалуй, не было ни одного встречного, который не приостановился бы и не посмотрел на казачонка с орденом Красного Знамени, у себя за спиной Вовка слышал шепот, а то и громкие возгласы.

Два молодых, безусых солдата в стоящих коробом гимнастерках, издали увидев Вовку, взяли под козырек и твердо отбили шаг. Еще больше расплываясь в улыбке, Вовка в ответ тоже приложил ладонь к кубанке. Позади себя он услышал:

— А ведь мы, кажется, не должны его приветствовать. Петлиц нет, значит, не военнослужащий.

— Ну как не приветствовать! — возразил другой. — Тоже скажешь! Видал орденок — Красное Знамя!

Сзади на почтительном расстоянии следовала все увеличивающаяся группа ребят. С нескрываемым восторгом разглядывали они орден, шашку, кинжал, шпоры. Мальчика с оружием и орденом еще никому не доводилось видеть. Заговорить с ним пока никто не решался, хотя многие знали, что это Вовка Кошуба, который живет на улице Шаумяна и учится в седьмом классе. Но вот из-за угла вышел высокий смуглый парнишка в украинской рубашке.

— Ой, Вовка!

— Семен!

Это был одноклассник и сосед Вовки.

Несколько минут слышались одни междометия. Наконец разговор стал более определенным.

— А я читал о тебе в газете. Но ты сам расскажи.

Стайка ребят обступила друзей.

— Это ты фашистский самолет сбил? — осмелев, спросила маленькая девочка.

— Я, — просто ответил Вовка.

— Папа говорит, что ты молодец.

— «Папа говорит», — передразнил ее Сеня. — Ему орден дали, а ты — «папа»!..

— У нее отец вместе с Буденным воевал, целым полком командовал, — вмешался один из ребят. — Он бы и сейчас воевал, да у него ноги нет… Расскажи, как ты фашиста сбил, — попросил он Вовку.

— Расскажи! Интересно! — загомонили ребята.

— Вот чудаки! — ответил Вовка. — Чего ж я вот так, посреди улицы буду рассказывать? Да я еще дома не был.

— Правда, Вова, расскажи! — сказал Сеня. — Вот пойдем в тот сквер и расскажешь. Чего тебе стоит? Взял и быстро рассказал. А дома у тебя все равно никого нет: отец на фронте, брат тоже, и Галя уехала.

Вовка решил, что торопиться ему действительно некуда, и во главе стайки ребят направился к скверу. Ребята расселись вокруг и сразу стихли. Вовка начал рассказывать.

Галя и Качко объехали все краснодарские госпитали. Не были они только в том, который разместился в педагогическом институте. Галя объяснила Качко, что начальник этого госпиталя, профессор Григорьев, — близкий друг ее отца и известил бы ее.

Расстроенная неудачными поисками братишки, Галя медленно поднималась на крыльцо.

Из двери падала полоска света. В квартире кто-то был. Девушка торопливо открыла дверь.

— Вовка!

Мальчик бросился к Гале.

Прижав к себе голову брата, Галя шептала:

— Вовка! Братишка мой дорогой. Вернулся!.. Живой вернулся!

— Галка, ну чего ты? Чего ты плачешь? Ну перестань. — Вовка не выдержал и тоже заплакал.

Галя заставила братишку подробно рассказать обо всем.

Потом они долго разговаривали об отце и Юрии, читали их письма.

— Страшно за них, Вовка, — прошептала Галя.

Впервые девушка говорила с младшим братом как с равным. Она заметила, что Вовка очень переменился: стал взрослее, серьезнее.

Вовка почувствовал, что сестра отнеслась к нему по-новому, и очень обрадовался.

Верный все время чинно сидел у ног Гали. Девушка догадалась, что пес не знает, как относиться к Вовке: нужно ли охранять от него хозяйку. Она сказала об этом брату, и оба стали приучать Верного слушаться Вовку. Пес быстро понял, чего от него хотят, охотно стал брать из рук мальчика пищу, подавал голос, прыгал через стулья, шел у ноги, ложился — словом, выполнял все команды.

— Это очень хорошо, что он тебя сразу признал, — сказала Галя. — Со временем привыкнет и перейдет на твое попечение. Мне с ним трудно: я теперь всегда занята. Я уже занималась с ним в питомнике служебного собаководства, а теперь ты продолжай дрессировать. Верный — способный ученик. Только смотри, чтобы эти занятия тебе учиться не мешали.

Вовка сразу стал серьезным.

— Знаешь, Галка, займись со мной русским. У меня только «посредственно», — он сокрушенно вздохнул, — а мне теперь, знаешь, как учиться нужно! — Мальчик кивнул на грудь.

Галя опять — в который уж раз за этот вечер — стала рассматривать его новенький, сияющий золотом и эмалью орден.

Утром Вовка узнал, что Галя уходит встречать эшелон раненых. Он решил было пойти вместе с ней, но когда Галя сказала, что в дружине одни девушки, раздумал.