— Убирайтесь с этой дрянью туда, откуда пришли!

Бара не заставила просить себя дважды, позвала Лишая, которого Влчек как следует огрел палкой, и убежала без оглядки.

Иозефек звал ее обратно, но она, покачав головой, сказала:

— Хоть телку мне давай, я все равно к вам больше, не пойду.

И не пошла, хотя Иозефек долго ее упрашивал, уверяя, что мать ее хорошо примет, если только она оставит собаку дома. Не пошла — и все. С той поры Бара перестала любить и уважать Влчкову, но с Иозефом дружила по-прежнему:

Раньше Бара думала, что церковный служитель такое же важное лицо, как священник, поэтому относилась к нему с большим почтением: ведь он одевался точно так же, как священник, а в костеле распоряжался как дома, и если он давал подзатыльник какому-нибудь мальчишке-непоседе, тот не смел и пикнуть; если же соседям что-нибудь было нужно у священника, они всегда сначала советовались с кумом Влчком. «Церковный служитель, должно быть, очень хороший человек»,— думала всегда девочка, но с той поры, как он невежливо показал ей на дверь и так ударил Лишая, что пес, визжа, полдороги скакал на трех лапах, она, встречая Влчка, говорила про себя: «Нет, ничего хорошего в тебе нет».

Все выглядело по-другому, когда в четверг или в воскресенье Бару приглашала к себе Элшка. Как только раздавался звонок, служанка открывала дверь, впускала девочек, а если нужно, то и Лишая — хозяйская собака была с ним в дружбе. Подруги потихоньку проходили в людскую и влезали на печку, где хранились Элшкины игрушки и куклы. Сам священник, пожилой уже человек, обычно сидел на лавке за столом, на котором лежали трубка и синий носовой платок, и, прислонившись к стенке, дремал. Только однажды они пришли, когда он не спал; Бара подбежала к нему, чтобы поцеловать руку, а он погладил ее по голове и сказал:

— Ну, я знаю, что ты хорошая, идите, девочки, играть, идите.

И Пепинка, сестра священника, тоже была очень добрая и приветливая. Она, правда, не много разговаривала с Барой, хотя и любила поболтать с соседками, но всегда давала ей к полднику кусок пирога или хлеба с медом побольше, чем Элшке.

Природа обделила Пепинку. Это была маленькая, толстая, краснолицая женщина, с бородавкой на подбородке и чуть слезящимися глазами. Впрочем, в молодости, как уверяла сама Пепинка, она была хороша собой, и это всегда подтверждал церковный служитель. Пепинка носила длинное господское платье с коротким лифом, широкий передник с большими карманами и связку ключей на поясе. Свои седые волосы она гладко причесывала, в будни повязывала голову коричневым платком с желтой каемкой, а по воскресеньям — желтым платком с коричневой каемкой.

Обычно Пепинка хлопотала по хозяйству в доме либо в поле, пряла или, нацепив на нос очки, что-нибудь чинила; но в воскресенье после обеда была не прочь немного вздремнуть, а после вечерни любила поиграть с братом и господином Влчком в карты. Но она редко называла священника «уважаемый брат», обычно —«ваше преподобие».

Пепинка была главой в доме, и все делалось так, как она хотела; все, что она говорила, все должны были принимать за чистую правду; к кому она благоволила, к тому благоволили все.

Элшка была любимицей Пепинки и его преподобия, и чего хотела Элшка, того хотела и Пепинка, кого Элшка любила, тот и у Пепинки был в милости. По этой причине в доме священника на Бару никто не косился, терпели и Лишая; даже церковный служитель, который вообще не выносил собак, не раз пытался погладить пса, но тот не мог преодолеть своей неприязни к Влчку и всегда на него рычал.

В доме священника Бара чувствовала себя счастливой. В комнатах все блестит, постели высокие, чуть не до потолка, красивые картинки, сундуки с инкрустацией,[5] в саду множество цветов, вкусных фруктов и овощей. Двор полон домашней птицы, а на скот в хлеву любо-дорого посмотреть. Пастуху Якубу коровы священника доставляли самую большую радость. А сколько было красивых игрушек в людской на печи! Элшка никогда не месила калачей из глины и не посыпала их известью или натертым кирпичом,—у нее всегда было много вкусных вещей для приготовления обеда, и все, что девочки варили сами, они съедали.

Как же могла Бара не любить такой дом? Но милей всех ей была Элшка, и Баре иной раз казалось, что она любит ее больше, чем отца; живи Элшка даже в хлеву, Бара и тогда бы с удовольствием к ней ходила. Элшка никогда не смеялась над Барой и делилась с ней всем, что у нее было; часто, обнимая Бару, она говорила:

— Бара, я тебя очень люблю.

«Она меня любит, такая красавица, племянница священника, все ей говорят «вы» — и учитель и церковный служитель,— а надо мной все смеются»,— повторяла Бара про себя, мысленно обнимая и целуя Элшку за ее ласку, но на самом деле стесняясь это сделать, хотя и рада бы была высказать свое горячее чувство.

Когда они бегали по лугу и у Элшки расплеталась коса, Бара просила:

— Давайте, Элшка, я заплету вам косу, она у вас такая мягкая, как лен, я люблю ее заплетать.

Девочка охотно позволяла, и Бара перебирала шелковистые волосы, любуясь их красотой. Заплетя их, Бара перекидывала через плечо свою толстую косу и, сравнивая с Элшкикой, говорила:

— Какая разница!

Да, Элшкины волосы были похожи на золото, а Барины — на вороненую сталь. Однако Элшке не нравились свои волосы, ей хотелось, чтобы они были такие же черные, как у Бары.

Иногда Элшка забегала к Баре, и, если они были уверены, что их никто не увидит,— шли купаться. Но Элшка боялась воды и не решалась заходить в речку дальше, чем по колено, как Бара ни уверяла, что с ней ничего не случится и что она будет ее держать и научит плавать. После купанья Бара охотно вытирала Элшке ноги своим грубым передником, потом, потрогав ее маленькие белые ножки своей сильной рукой, говорила со смехом:

— Боже, какие мягкие и маленькие ножки! Что с ними стало бы, если бы вам пришлось ходить босиком! Смотрите! — добавляла она, сравнивая свою загорелую, поцарапанную, всю в мозолях ногу с Элшкиной белой ножкой.

— И тебе не больно? — с состраданием спрашивала Элшка, дотрагиваясь до твердой кожи на ступне Бары.

— Было больно, пока кожа не стала как подошва, но теперь я даже огня под ногой не почувствую,— почти с гордостью отвечала Бара, чему немало удивлялась Элшка.

Так развлекались эти девочки. Часто к ним присоединялся Иозефек; когда они устраивали пир, он должен был приносить все, что было нужно, крошить и резать во время стряпни; когда играли в волка, он был овцой; когда играли в торговлю — возил горшки. Но Иозефек охотно все выполнял, и ему очень нравилось играть с девочками.

Когда детям пошел двенадцатый год, кончились их детские радости. Церковный служитель отправил Иозефа в город учиться, он хотел, чтобы его сын стал священником. Элшку Пепинка отвезла в Прагу к богатой бездетной тетке, чтобы девочка научилась там хорошим манерам и чтобы тетка не забыла своих деревенских друзей. Бара осталась одна с отцом и Лишаем.

Жизнь в деревне течет тихо, без шума и волнений, как река по равнине. Прошло три года с тех пор, как Элшка уехала в Прагу. Сначала ни Пепинка, ни сам священник не могли привыкнуть и сильно тосковали без Элшки. Однако, когда церковный служитель спрашивал Пепинку, зачем она отправила племянницу в Прагу, Пепинка очень мудро отвечала:

— Милый Влчек, человек должен думать не только о сегодняшнем дне, но и о завтрашнем. Мы вот с божьей помощью как-нибудь скоротаем своей век. А Элшка молода, о ней нужно позаботиться. Скопить для нее деньги – видит бог– не из чего. Несколько перин да небольшое хозяйство — вот все, что когда-нибудь ей останется после нас, а этого мало. Свет держится вот на чем (при этом Пепинка делала так, будто считает деньги), а у пражской тетки их и не перечтешь. Элшка ей, наверно, понравится; мы отправили девочку в город только для ее же блага.