— Что ж, надевай этакую красоту. — И тетя Даша подала Нине платье. — Сама виновата.

Вздыхая, Нина стала покорно переодеваться.

Мария Михайловна ушла к себе в кабинет. А когда снова вышла в коридор, ее окружили девочки:

— Мария Михайловна, простите Нину!

— Она не будет больше!

— Ну, что вам стоит!

— И колючку оставьте!

Но обычно снисходительная, Мария Михайловна на этот раз была неумолима.

— Не просите, колючке у нас не место, у нас маленькие дети есть… Мы вот ее возьмем и отвезем в Ботанический, и всё…

В коридор вошла Нина в голубом полинявшем платье. Она низко опустила голову, размазывая слезы по щекам.

— Вот, полюбуйтесь! — показала на нее Мария Михайловна.

Девочки примолкли. Нина причиняла им столько неприятностей, а все-таки жаль ее… Вот была бы Лида, она, может, и уговорила бы Марию Михайловну. Но Лида с начальником штаба Шурой Трушиной уехала в Дом пионеров.

— Я буду послушная… Я больше не буду рвать платья… Я не нарочно! — Нина прижала руки к груди. — Я ведь нечаянно зацепилась. Спросите у Жени — она меня отцепляла.

Нина оглянулась.

Жени не было. Она уже давно убежала в сад и спряталась за кустами сирени. Женя думала, что ее здесь никто не найдет. Но как только она уселась на скамье, к ней подошла Аля.

— Женя, не расстраивайся! — Аля села рядом. Другой раз лучше отдежуришь, только и всего. А в вестибюль, давай попросим, пускай нас назначат вместе. Я буду тебе помогать.

Женя, не отвечая, стала щепкой рисовать на песке дом — стены косые, окна кривые.

Аля засмеялась, отобрала у Жени щепку, начертила трубу и тучу дыма.

— Аля… — Женя помолчала, а потом нерешительно проговорила: — Я давно хотела спросить: почему вестибюль называют залом дяди Вани?

— Потому что он дяди Ванин, — ответила Аля, наклоняя голову к плечу и любуясь своим рисунком.

— А кто этот дядя Ваня? Почему он вам пишет?

— Потому, что он летчик.

И Аля рассказала, как дядя Ваня приехал к ним первый раз. Высокий, здоровый такой, в скрипучем кожаном костюме. Он вошел и сказал:

«Здравствуйте. А вот и я!»

Девочки сначала стеснялись незнакомого военного. Но потом они узнали, что это их шеф, летчик-истребитель Иван Васильевич Вершинин. Он вынул из кармана толстую пачку знакомых треугольников и показал девочкам. Эти письма они посылали шефам в авиационный полк.

Девочки обрадовались, повели гостя в зал, стали рассказывать, как они учатся, показывать свои игрушки.

Летчик вдруг почему-то сделался грустный такой. Глядя на него, даже самые маленькие притихли. И тогда он сказал, что у него были жена и две дочки.

«Вот вроде тебя. — Дядя Ваня показал на самую маленькую девочку. — Но теперь их нет».

«А почему нету?» — спросила Аля. Она сама тогда была еще маленькая — ведь Иван Васильевич первый раз приехал два года назад.

На Алю со всех сторон зашикали.

Летчик ответил:

«Их фашисты убили».

Девочки не решались его расспрашивать. А он проговорил:

«Теперь вы — моя большая семья. Хотите моими дочками быть?»

Все закричали: «Хотим! Хотим!»

— Дядя Ваня нам часто пишет, посылает подарки. Вот ты его увидишь… Орденов у него — вся грудь!

— Орденов? — в раздумье повторила Женя. Орденов… Аля, а что, если мне уйти надо? Одной, по делу… Отпустят меня или не отпустят?

Она быстро поднялась со скамейки.

Аля с удивлением посмотрела на Женю:

— Нет, ты же еще новенькая. А куда тебе надо? Почему одной? Расскажи!

Женя насупилась, буркнула:

— Потом, в другой раз…

И ушла из сада.

«Чистые пруды, двенадцать «а». Конечно, так! Только не отпустят меня, вот несчастье!»

Женя шла по коридору. В вестибюле столпились девочки.

— Что случилось?

— Мария Михайловна Нину отчитывает, — шопотом объяснила Маня Василькова. — И велела колючку выбросить.

Женя приподнялась на цыпочки. Через головы девочек она увидела Нину, которая стояла возле кабинета директора заплаканная, в линялом платье. Вихры ее на макушке торчали во все стороны. Рука комкала и без того смятый воротничок.

— Ой, простите ее! — вырвалось у Жени.

Девочки оглянулись, расступились. И она вдруг очутилась перед директором.

От смущения у Жени загорелись щеки. Директора она почти не знала. Когда Мария Михайловна приезжала, Женя старалась не попадаться ей на глаза. «Начнутся расспросы!» — думала она и отсиживалась где-нибудь в саду или в укромном уголке в пионерской комнате. А сейчас Мария Михайловна и Женя стояли друг против друга, лицом к лицу. Девочки с любопытством смотрели на них. До сих пор новенькая голоса не подавала, а тут вдруг…

— Мария Михайловна, я вот что… — сказала Женя и смутилась еще сильнее. — Ну, пожалуйста, простите Нину! Последний раз!

Мария Михайловна покачала головой и свернула в коридор.

Женя тоже пошла по коридору, стараясь идти с ней в ногу. За ними гурьбой двигались девочки.

— Нет, Нина будет наказана, а колючка выброшена, — проговорила наконец Мария Михайловна, вспомнив истерзанное синее платье, которое обновили совсем недавно.

— Мария Михайловна! Нет, как же так… Нет, без колючки нельзя! — Женя уже пришла в себя, только лицо ее все еще горело. Говорила она громко, ее все слышали.

— Так без колючки, говоришь, никак нельзя? Вот беда-то! — произнесла Мария Михайловна и поверх очков покосилась на Женю. — И все-таки… Что, дежурные убрали колючку? Майя, Галя, я вас спрашиваю.

По правде говоря, дежурные колючку не убрали. Галя Платонова уже три года жила в детском доме и хорошо знала директора. Вспыхнет, рассердится, а отойдет — и простит. «Ничего, мы ее упросим», — думала Галя. И сейчас она поняла, что Мария Михайловна уже не сердится, раз поверх очков смотрит. И грозится она просто так, для порядка.

А насмешница Майя, прячась за девочек, задорно отозвалась:

— Мария Михайловна, это «военный приказ» или на наше усмотрение?

И выдумает же эта Майка! «Военный приказ»!

Все засмеялись. Мария Михайловна тоже засмеялась.

Женя посмотрела прямо в глаза директору:

— Мы всё сделаем! И платье починим! Сегодня же! Вы только простите Нину!

Мария Михайловна остановилась возле библиотеки и открыла дверь. Почти все время живя в Звенигороде — там для девочек строили пионерский лагерь, и приходилось наблюдать за работой, — она новенькую видела редко и всего лишь один раз с ней говорила. Но на все ласковые слова Женя тогда отвечала односложно, как бы нехотя: «да», «нет», «не знаю», и все хмурилась. А тут вдруг берется починить платье, которое явно не починишь! Дежурила она плохо, замечание получила, но, видно, это ее не очень-то смущает. «Может, Тамара Петровна ей слишком много воли дает на первых порах? «Мы платье починим». Что ж, пусть попробует!»

— Хорошо, — сказала Мария Михайловна, — вы все просите за Нину, и я ее прощаю. Колючку вынести в пионерскую комнату и хорошенько отгородить стульями… А ты, Женя, когда платье будет готово, принесешь его мне в кабинет.

Мария Михайловна вошла в библиотеку и закрыла за собой дверь.

А в это время Лида с Шурой Трушиной возвращались из Дома пионеров. Они ходили туда записывать Алю на курсы горнистов.

— Через месяц у нас будет отличный горнист! — радовалась Лида. — Видишь, а ты боялась идти: «Поздно! Не выйдет, не запишут!»

— Так ведь вышло потому, что ты со мной была, — отвечала Шура. — Одна бы я ни за что не сумела…

До сих пор, целых два года, начальником штаба была Лида, и их дружина считалась лучшей во всем районе. Но недавно Лиду выбрали председателем детского совета, а вместо Лиды выдвинули незаметную, скромную Шуру Трушину. «Девчата, да какой же я начальник! — отказывалась она. — Начальник распоряжаться должен и даже командовать, а я не умею!» Но пионервожатая Валя Малыгина вмешалась: «Мы все знаем, что на Шуру можно положиться. Что ей ни поручи — никогда не откажется. И сделает так, как надо. Правда, ей, как художнику редколлегии, распоряжаться не приходилось. Но она научится! А как она в Москву приехала, помните? С маленьким братишкой, зимой, в стужу…» А Лида заявила, что новому начальнику она будет во всем помогать. Вот и сегодня она с Шурой пошла в Дом пионеров.