Мальчик покраснел и отвернулся. Поковырял каблуком мягкий асфальт и сказал:

— Женя, приходи к нам на стадион. В воскресенье игра будет. Я вратарем. Против наших «Чистых прудов» знаешь кто? Сборная «Воронцово поле». Дело будет! Приходи.

— А нам можно? — пропищала из окна Майя.

— Мы все придем! — пробасила Аля.

Девочки подхватили:

— Все! Все!

— И пожалуйста, приходите! — Витя повернулся и, не оглядываясь, пошел по раскаленной улице.

Девочки выскочили на крыльцо. Испугался! А еще мальчишка! Вот смешной!

— Кто это, Женя, кто?

— Это… — Женя засмеялась. — Это Хомич с Чистых прудов, вот кто!

Московский поезд прибыл на станцию Минск вечером. Анна Игнатьевна Журавлева с чемоданом в руках обогнула заново отстроенный вокзал. У подъезда стояли машины. Водитель старенькой, видавшей виды «эмки» заметил женщину-подполковника и спросил:

— Товарищ Журавлева? Я за вами.

Он распахнул дверцу.

Анна Игнатьевна сунула чемодан в глубину машины, на покрытый ковровой дорожкой пол, а сама села рядом с водителем.

— Прикажете в гостиницу?

— А разве у вас гостиницы восстановлены?

— Не шикарно, но жить можно. Номер для вас заказан.

Анна Игнатьевна не выспалась, в ушах все еще отдавался стук колес. «Хорошо бы отдохнуть… Нет, сначала дела», — подумала она и коротко сказала:

— Поехали в управление.

Машина пересекла площадь и очутилась на широкой пустынной улице. Многоэтажные дома застыли в мрачном молчании.

«Эмка» поравнялась с огромным угловым зданием. В его окнах не было не только стекол, но и рам. Двери сорваны. Сквозь них виднелся не потолок и не крыша, а затянутое облаками вечернее небо.

— Это он, отступая, все повзрывал, — хмуро проговорил водитель.

Гнетущее чувство охватило Анну Игнатьевну. В столице Белоруссии, в этом красивом, большом городе, она бывала до войны несколько раз. И сейчас, глядя из машины, она с ужасом думала: что наделали фашисты!

Машина пронеслась мимо наполовину вырубленного сада. Дальше начался квартал бесформенных каменных развалин. Среди руин за широкими сводами ворот приветливо светились окошки нового двухэтажного здания.

— Детский дом, — сказал водитель. — Его отстроили еще год назад. Сразу как паши освободили город.

Огоньки горели ярко и весело. Они как бы говорили о том, что свет и жизнь победили мрак и смерть. И на душе у Анны Игнатьевны полегчало. Как это хорошо и как справедливо, подумала она, что одно из первых зданий, отстроенных в этом израненном городе, именно детский дом!

— А вот Дом правительства. Целехонек! Фашисты не успели его взорвать, — сказал водитель. — А жилые дома, вон те, только что восстановлены. А там дальше — корпуса, их тоже возводят заново.

Анна Игнатьевна повсюду видела леса, подъемные краны, экскаваторы. Крепко, видно, взялись… Через год-другой Минск будет, пожалуй, красивее прежнего.

Возле нового, только что покрашенного, как и все его соседи, здания автомобиль остановился. Анна Игнатьевна вошла в вестибюль. Здесь тоже все было с иголочки. На стенах и потолке — свежая краска. Диван, стулья, стол — из светложелтого, не успевшего потемнеть дерева.

Дежурный у входа откозырял:

— Кабинет начальника прямо по коридору.

В кабинете тоже еще пахло краской.

— Здравствуйте, товарищ Гаврилюк!

Невысокий майор милиции торопливо поднялся из-за стола навстречу Журавлевой. Анна Игнатьевна протянула ему свою маленькую крепкую руку:

— Так вы знаете, зачем я приехала? За Зиной Максимовой.

— Да… но, товарищ Журавлева…

Анна Игнатьевна сделала вид, будто не замечает его смущения:

— Так-так, я слушаю.

Майор остановился посреди комнаты:

— Товарищ Журавлева, вы же сами знаете. — Он провел рукой по своим светлым, зачесанным назад волосам. — Мы эту девочку, к сожалению, не нашли. Я вам писал… Придется запастись терпением.

— Терпением? — горячо сказала Анна Игнатьевна. — Да ведь сестренку-то ищет маленькая девочка! У нее не осталось никого из родных. Вы это понимаете?

Анна Игнатьевна взялась за высокую спинку стула. Но вместо того чтобы сесть, она вдруг резким движением отставила его в сторону и повернулась к майору:

— Активнее надо искать, товарищи!

— Мы ищем!

Майор вынул из письменного стола толстую кипу бумаг и подал Журавлевой.

Анна Игнатьевна принялась рассматривать бумаги, папки, раскрывать конверты, перебирать пожелтевшие от времени, покрытые почтовыми штемпелями открытки.

Майор объяснял:

— Мы сначала спрашивали жительниц, у которых отчество Васильевна. А когда это ни к чему не привело, подумали: да, может, отчество-то здесь ни при чем, может она просто из Василева! И опросили все село Василево. Это ничего не дало. Вот здесь, — он раскрыл длинный список, — Зины Максимовы — те, что находятся в детских домах, и усыновленные. В этой папке — тетя Паша, к которой сходятся все нити. Но о ней ничего нового нет. Все тот же тупик! Она скорее всего погибла… Я уж не говорю о том, что мы опросили всех взрослых жителей Залесья и другие районы обшарили… Да вы почитайте, посмотрите сами.

Майор, видимо, ожидал, что строгий подполковник на этот раз скажет хоть слово одобрения. Ведь целый год искали, да розыск и сейчас продолжается.

Анна Игнатьевна молча попыхивала папиросой.

Майор не выдержал:

— Мне кажется, я делаю все, что возможно, товарищ подполковник!

Журавлева снова затянулась папиросой и в раздумье, медленно проговорила:

— Да ведь понятие о возможном у каждого свое. Я, например, так понимаю: когда найдем, тогда скажем — сделали все возможное.

Продолжая курить папиросу за папиросой, Анна Игнатьевна снова и снова перелистывала бумаги.

Дело маленькой девочки Зины Максимовой было необычайно трудное. За какую нитку ни потянешь все не то! Потому его и поручили подполковнику Анне Игнатьевне Журавлевой, одному из самых опытных работников Главного управления. Анна Игнатьевна считала, что безнадежных дел нет, и не было случая, чтобы она не довела поисков до благополучного конца. Но такого запутанного дела ей еще не приходилось встречать. Находясь в Москве, Журавлева не только знала, как идут розыски, но и сама в них участвовала: обдумывала и находила новые и новые варианты, обсуждала их вместе с майором Гаврилюком, работником Белоруссии. И после целого года тщательных, но напрасных поисков, когда казалось, что уже все исчерпано, она срочно выехала на место.

И сейчас, вчитываясь в документы, собранные белорусскими работниками, она думала: «Гаврилюк молодец, свое дело знает, ценные сведения собрал! И девочку бы уже нашли, но беда в том, что Зина давно не Зина, теперь это совершенно очевидно. Она забыла свое имя и своих родных. Она, может быть, где-нибудь совсем рядом. Да что, она может жить в одном детском доме со своей сестрой, но об этом никто не догадывается… А мы должны вернуть девочку ее старшей сестре!»

Журавлева с силой придавила папиросу в плоской металлической пепельнице, полной окурков.

В раскрытое окно было видно, как по опустевшей ночной улице, погромыхивая листами железа, пронесся грузовик. Со скрипом проплелась телега. Чьи-то голоса не очень стройно, но с задором выводили:

Песня все приближалась. И вот уже эти юные, задорные голоса зазвенели под самыми окнами, ворвались в комнату:

Анна Игнатьевна вернула бумаги майору.

— Завтра я с вашим сотрудником выеду в Залесье, — проговорила она. — На месте виднее будет.