Надя с Аней суетились у печки. Они готовили праздничный, обед. Осторожно вынули картофельные пирожки с грибами.

«Да они все рассыпались! — огорченно сказала Надя. — Я говорила, что без яйца не выйдет!»

«Ничего, — утешала Аня, — так тоже вкусно!»

Она смеялась, и Наде опять стало весело.

Засыпанные снегом, в избу ввалились Валя с Геней. Скоро от неудавшихся пирогов ничего не осталось.

Пообедав, ребята снова собрались на горку.

«Валя, зайди к почтальону! Вдруг от папы письмо есть… Сегодня — самый большой праздник в нашей стране. Отец наверняка послал нам поздравление!»

Дети всё время ждали известий от отца. Прошло уже больше трех месяцев, как Платоновы послали ему свой новый адрес. От него письма не было.

Ребята охотно побежали к почтальону. Через несколько минут, широко распахнув дверь, они влетели в избу. В обычное время им попало бы от сестры за выпущенное тепло, но сейчас в руках у Вали она увидела конверт.

«От папы, от папы!» — перебивая друг друга, кричали ребята. Надя схватила письмо.

«Почерк отца. Значит — жив!» — мелькнуло у нее в голове. Она быстро разорвала конверт. Брат и сестра прижались к ней.

«Ну, читай же!»

В первых строках были приветствия, и каждому отдельно. Дальше отец писал, что участвовал в двух сражениях, что у него сейчас другой номер полевой почты и поэтому их письма долго не попадали к нему. Теперь он даже от бабушки получил письмо и узнал ее адрес. Она живет недалеко от Боровичей. Отец расспрашивал, как они устроились, просил чаще писать ему.

Ребята хотели ответить сейчас же, да Валя вспомнила, что всех звали на собрание.

«И нас тоже!» — заявил Геня.

Радостно возбужденные вышли Платоновы на улицу. Аня, конечно, была с ними.

Перебравшись через сугроб, они попали на дорогу. Было уже темно. Только освещенная изба-читальня виднелась издалека.

«Откуда такой свет? Здесь же нет электричества! — удивлялась Надя. — Живем с коптилками…»

«Это со скотного двора фонари принесли и свечи новые вставили», — объяснил ей Геня.

«А тебе всё уж известно! Как ты это разузнал?» — обратилась к нему Аня.

«Видел!» — важно ответил мальчик.

Ярко горели красные флаги, освещенные двумя фонарями. На чем-то высоком, ближе к свету, стоял человек в военной форме. Он читал или говорил. Кругом столпились колхозники.

Аня тихонько спросила:

«Кто это?»

«Агитатор из города. Он привез свежую газету».

Надя слушала внимательно. Она не всё понимала, но войну и фронт как-то связала с отцом. Тогда многое становилось ей яснее.

«…чтобы наши колхозники, мужчины и женщины, работали на своих полях, не покладая рук, и давали бы фронту и стране всё больше и больше хлеба, мяса, сырья для промышленности…» — читал агитатор.

Колхозники заволновались. Аня шепнула: «Это про нас написано!».

Оратор сложил газету и обратился к собравшимся:

«Поздравляю вас, товарищи, с праздником Великой Октябрьской социалистической революции. Верьте, война окончится победой Советского Союза».

— После папиного письма нас всё радовало. А когда меня вызвали в правление и сказали, что на следующий день надо ехать за мамой, — наверно, счастливее меня не было человека на свете. Но вы представить не можете, Татьяна Васильевна, что мне пришлось пережить в тот день!

Рано утром, покрикивая на лошадку, я выехала за околицу. Снег кругом. Серое небо. Ветер. Но я не чувствую холода. Мне весело мчаться по укатанной дороге, хочется кричать от счастья: «Мама поправилась! Мама опять будет с нами! Теперь всё изменится к лучшему!»

Ехавшая со мной колхозница смеялась, глядя на меня: «Я и не знала, какой ты ухарь-ямщик!»

В городе какие-то дела задержали колхозницу. Подумав, она спросила меня: «А ты запомнила дорогу? Можешь одна довезти мать?»

«Понятно; не заплутаюсь!» — с гордостью ответила я.

Мы уложили маму в сани, укрыли ее одеялами и совсем засыпали сеном. Уж очень хотелось защитить больную от холода. Она так похудела за время болезни.

«Счастливо!» — крикнула колхозница. И вот, миновав город, мы уже в поле. Пять верст отмахали, еще десять осталось.

Поднялся ветер.

«Мамочка! Тепло ли тебе?» — Ответа нет. «Уснула, наверно!» — думаю я и гоню еще сильнее.

Лошадка понимает, что домой возвращается, — бежит, что есть силы.

Надвигается вечер. Крутится снег в поле. Мне тревожно.

«Только бы метель не застала нас здесь, на открытом месте. Скорей же, Серый! — уговариваю я коня. Он стрелой летит с горы, а ветер всё крепчает. Дорогу едва видно. Я вглядываюсь в даль, вижу огоньки, — мелькнули и исчезли. Догадываюсь, что это соседняя с нашей деревня. От нее еще верст пять останется.

Дорогу окончательно замело. Лошадь сама нащупывает путь. Я бессильна что-либо сделать. Приходится целиком довериться коню, и тот бежит в снежной тьме.

«Лишь бы мама не замерзла!» — думаю я. У самой руки и ноги совсем закоченели.

И вдруг — толчок. Розвальни опрокинулись. Мы с мамой вылетели в снег.

Я так испугалась, Татьяна Васильевна, так испугалась!.. Не знаю, что делать: кругом бело, ветер свистит, наметает на маму снег. Я думаю: «Скорей уложу ее в сани!». Стараюсь повернуть их — нехватает сил. Сани словно примерзли.

«Что делать, что делать?» — с отчаянием сказала я вслух. И слышу, что мама совсем тихо говорит: «А ты дерни лошадь…»

Я так и сделала. Розвальни приподнялись и встали на полозья. Я помогла маме снова улечься в сани, закутала ее. Говорю: «Мы скоро приедем, совсем скоро!».

И действительно, показались огни. Да и ржание лошади говорило о близости дома.

Аня встретила нас у ворот.

«Мама! Мамуленька!..» — кричал Геня. Валя бросилась раздевать мамочку.

«Отдохните с дороги!» — уговаривала ее Аня.

«Что ты, Аннушка, собираешься меня опять в постель уложить? Я прекрасно себя чувствую. Выспалась на воздухе. Даже не сразу заметила, когда Надя меня в снег вывалила!»

Все укоризненно посмотрели на меня. Я стояла, опустив голову, и думала: «Хорошо, что всё обошлось благополучно. А если б конь не нашел дорогу?.. А если б волки напали?.. А если б мама замерзла?.. И опять всему виной моя самонадеянность: «Сама сделаю!», «Сама довезу!».

«Вот так кучер! Возить не умеешь! Если б я поехал, не опрокинул бы маму!»

«Не хвастайся, Геня! — строго сказала мама. — В такую метель даже опытный кучер мог сбиться, а Надя нашла дорогу. Эдакий буран! Ничего не видно. Мы едва деревню свою не проехали».

«А письмо от папы ты получила?» — спросила Валя.

«Как же, — на другой день после праздника. Оно мне лучше всех лекарств помогло. Сразу как-то сильнее почувствовала себя».

«А что в городе о войне говорят?» — расспрашивала Аня.

«Я в больнице слушала радио. Ленинград окружен врагами. Какие лишения терпит там народ!..

Мы примолкли.

«Садитесь чай пить! — позвала Аня. — А то самовар совсем остынет».

«Мамочка, а у нас, на Шелони, тоже фашисты?»

«Да, весь район занят врагами».

Но я не могла поверить, что враг хозяйничает в нашем колхозе, что фашисты живут в наших домах. Да этому и нельзя было поверить! Правда; Татьяна Васильевна?..

Зорина в Ленинграде пережила блокаду. Она хорошо помнит страшные три года осады города. Чувство девочки, узнавшей об оккупации родного колхоза, понятно ей.

Глядя на завешенное окно, Надя о чем-то сосредоточенно думала. Татьяна Васильевна не прерывала ее мыслей. Заговорив, девушка скупо сообщила о своей жизни после возвращения матери.

Та тревожилась, что Надя не учится:

«Отец спрашивает, занимаетесь ли вы? А здесь только начальная школа. Валю отдадим в первый класс, а с тобой как? Неужели тебе за пятнадцать километров каждый день ходить? Ума не приложу, что делать!» — сокрушалась она.

Аня посоветовала Наде заниматься дома; «Учебники я тебе достану, а если что непонятно, — наша учительница тебе поможет».

Аня не только учебники, но и программу достала и с учительницей сговорилась. Сама она всеми силами старалась, чтоб у Нади оставалось больше времени для занятий. Она незаметно отобрала у нее стирку. Потом убедила Дарью Васильевну питаться из одного котла с ними и готовить поочередно.