Острый холодок страха обдал Черского. Что будет с женой и сыном, когда он умрет? Ведь он же знает: скорая смерть его неизбежна. Болезнь пока притаилась где-то под сердцем, но она вот-вот вырвется и искогтит его тело. Нет, лучше не думать о смерти, когда впереди лежит неизведанный, почти не открытый край.

А кто же третий?

Им был Гаврила Андреевич Сарычев.

Знаменитый гидрограф. Адмирал русского флота. Человек нежной души и отчаянной храбрости. Совместно с Беллингсом он обследовал и нанес на карту берега Северо-Восточной Сибири.

Это он, изучая течение северных рек, ровно семь лет путешествовал по Индигирке и Колыме. Он составил карту Индигирско-Охотского края. И карта эта дала возможность географам мира получить первое представление о русском Севере.

Сарычев не завершил всего задуманного. Подобно своим предшественникам, он погиб под северным сиянием, в неодолимых метелях Колымы. Но, смертью смерть поправ, встает его живое имя…

Черский выпрямился на стуле и оглядел темную избушку. Спят все. Спят жена, сын, проводник, спит безалаберный Генрих.

Мысли снова перенесли его к великим землепроходцам.

А четвертым своим предшественником он назовет Фердинанда Петровича Врангеля.

Из всех адмиралов русского флота он был самым удивительным. Он участвовал в кругосветном плавании Головнина, был начальником экспедиции, что искала для Русской империи новые земли у берегов Чукотки. Четыре года плавал он у северных берегов Азии. Впервые в истории русской географии его экспедиция проводила навигационные, геомагнитные, климатические исследования. Сто пятнадцать астрономических пунктов на северных берегах поставил Врангель.

Фердинанд Петрович много лет был правителем русских колоний на Аляске. Он боролся с хищниками, уничтожающими там пушного зверя, заботился о русских колонистах, индейцах и эскимосах. Когда Врангель узнал, что царь продает Аляску американцам, он послал ему письмо. А в письме было только одно слово: «Протестую!..»

По следам землепроходцев двинулись на Колыму новгородские, устюжские, иркутские купцы.

Годами продолжались их путешествия. На утлых кочах, на собачьих нартах, пешком через горные перевалы и распадки шли купцы на Колыму. Их караваны затирало льдами, заметало метелями.

Черные тропинки купеческих путешествий иссекли колымские пустыни, и все же мало кто знал о Дальнем Севере русской земли.

Русские люди совершили великие географические открытия во всех частях света.

Витус Беринг добрался до северных берегов Америки.

Шелехов поднял русский флаг над Аляской и Калифорнией.

Крузенштерн и Лазарев открыли Антарктиду.

Миклухо-Маклай изучал быт и нравы новогвинейцев.

А огромный Колымский край все еще оставался «белым пятном» на географической карте мира…

И вот теперь ему, Ивану Дементьевичу Черскому, предстоит невероятной трудности задача — заполнить, стереть на картах мира это «белое пятно». С этой целью Российская Императорская Академия наук направила его в трехгодичное путешествие на Колыму, Яну и Индигирку.

Долго и тяжело добирался Черский до Якутска, Но Якутск — только этап нового, еще более опасного, двухтысячеверстного пути на Верхне-Колымск.

Впереди лежат бурные реки, ледяные болота, горные кряжи, таежные дебри. Без опытного проводника просто безумие пускаться в такую дорогу…

Черский сел к столу и опять заглянул в позолоченное зарею окно. Заря все сильнее овладевала бледным северным небом; тихие розовые лужицы света сливались в сплошные малиновые потоки, потоки превращались в густые медные заводи, в которых таяли острова облаков.

Черский смотрел на мокрые крыши домишек, ослепшие от зари окна, бронзовые столбы утренних дымов, встающих над печными трубами, а думал только о том, когда найдет проводника и покинет Якутск.

Вчера он был у якутского губернатора и беседовал с ним о предстоящем путешествии. Губернатор, высокий красивый старик с выхоленными седыми бакенбардами, вежливо и предупредительно слушал путешественника. Губернатор понимал все огромное значение экспедиции, организованной Академией наук, на северо-восточную окраину империи, подчиненную его власти. Правда, губернатор лучше представлял себе бассейны Амазонки и Нигера, чем Индигирку или Колыму. За время своего губернаторства он раза три выезжал для знакомства с краем, но это знакомство ограничивалось окрестностями Лены.

Губернатор был искренне удивлен смелой экспедицией Черского. Он радовался, что эта экспедиция привлечет внимание русского просвещенного общества к северо-востоку страны и его особе. Он боялся, что господин Черский будет просить помощи, а это и хлопотно и неполитично. Губернатор получил тайный приказ вести негласное наблюдение за путешественником. Ему прекрасно известно, что Иван Дементьевич Черский — политический преступник, двадцать лет отбывавший ссылку в Сибири. А преступник остается преступником, хотя он и крупный ученый, и путешественник, и облачен доверием Императорской Академии.

Губернатор был доволен в душе: господин Черский не просил у него ни помощи, ни содействия — ничего, кроме опытного, знающего местные условия проводника.

Выслушав просьбу Черского, губернатор вяло пожевал губами, расправил холеные бакенбарды, сказал убежденно и веско:

— Путь через Оймякон в Верхне-Колымск хорошо знает только Степан Расторгуев. Это местный казак и житель, человек бывалый и многоопытный. Он сопровождал меня во время моих скромных путешествий по Лене. Если Расторгуев согласится стать вашим проводником, можете быть спокойны, господин Черский. Поговорите с Расторгуевым, сошлитесь на меня в разговоре. Я уверен, — губернатор подчеркнул последнее слово, — уверен, что Расторгуев согласится…

Черский вспомнил бледное, почти меловое лицо губернатора, его зеленоватые тусклые глаза, вялый рыбий рот и усмехнулся.

«Он даже не спросил, в чем я нуждаюсь. Ну да бог с ним! У его превосходительства все заботы уходят на слежку за неблагонадежными. А я ведь для царских властей — личность подозрительная».

Он снова уже горестно, усмехнулся и закрыл рукопись. Это был его «Проект помощи местным жителям Севера». Писал он его урывками, писал, не веря, что правительство использует его предложения или одобрит советы. Удивительно, до чего трудно заниматься делом, в успех которого мало веришь!

Якутск просыпался. По улицам замелькали люди, забегали собаки, домашний олень заглянул в окно такими печальными глазами, что Черскому стало не по себе. «Совершенно человеческий тоскующий взгляд», — подумал он и вышел на улицу.

Придется разыскивать этого Расторгуева. А где же его искать?

Расторгуева он нашел в кабаке.

Черский присел к столику, такому же грязному и жирному, как кабатчик. На побуревшей клеенке кем-то было начертано углем похабное слово.

С простенка на путешественника сердито смотрело толстое бородатое лицо Александра Третьего: зеленые мухи ползали по царскому портрету, оставляя на нем следы. «Всероссийский самодержец чертовски подходит к грязному кабаку», — решил Черский и спросил у кабатчика: