— Никому ни слова, Калман.

Лейбович хотел продолжать разговор, но вахмистр сразу превратился в строгого жандарма.

— Пошлите ко мне вахмистра Шроубка, — приказал он и добавил: — Никому ни слова, даже жене, ясно?

Больше года не было у жандармов других мыслей, как о поимке Шугая. Больше года гонялись они за ним, мечтая об этом дне. И вот он настал, но не радует вахмистра. Точно вдруг пропал смысл жизни. Редкую дичь подстрелил другой…

Чем дольше стоял вахмистр в темноте двора, тем значительнее становилась эта внезапная новость. Тридцать тысяч. Благодарность начальства. Карьера и слава. Длинные статьи в газетах с упоминанием полных имен… Долг Лейбовичу… Все это потеряно… Или еще нет?

Пришел вахмистр Шроубек. Жандармы советовались, прохаживаясь по дворику. Потом попросили гостей разойтись, оставив трех жандармов, нацепили всю амуницию и впятером подсели к Сопко, Ясинко и Хрепте, который уже успел вернуться. Лейбовичу велели принести несколько бутылок пива и выставили его из распивочной.

— Пейте, ребята, — сказал вахмистр. — Я плачу.

Когда все чокнулись, он спросил приятельским тоном:

— Так как же было дело, а?

Ясинко начал рассказывать, как было условлено. Игнат Сопко, мол, просил Адама Хрепту помочь ему на делянке, к ним случайно подошел Данила Ясинко, потом из леса вышли оба Шугая и позвали их в орешник. Там они вели себя подозрительно, перемигивались, что-то замышляя, и, когда Юрай поднял ружье, они втроем накинулись на братьев и убили их.

Пятеро жандармов старались закрепить в памяти каждую фразу рассказа.

— М-да… — протянул вахмистр и провел рукой по усам. Он был стреляный воробей и сразу обратил внимание, что Ясинко слишком долго расписывал работу на делянке и ходьбу через лес и слишком быстро перескочил через главное событие. Вахмистр вспомнил посулы капитана на сходе. Задавая вопросы, он про себя прикидывал истинный ход событий.

Уж можно было бросить приятельский тон. Вахмистр узнал достаточно, чтобы встать во весь рост, насупиться и грозно гаркнуть на мужиков. Но ситуация была особая, требовалось спокойствие и дипломатический ход, сделанный во-время и наверняка.

Вахмистр изготовился к атаке.

— М-да… — повторил он.

Ясинко, Хрепта и Сопко почувствовали, что тучи сгущаются.

— Дело-то было иначе, хлопцы!

Трое замерли в ожидании.

— Дело было вот как. С Николой вы встретились не случайно. В особенности Хрепта… — вахмистр мрачно усмехнулся, — тот самый Хрепта, который нам вчера объявил, что через три дня будут вскрывать Николу. С Шугаем встретились вы по уговору, чтобы опять затеять какое-нибудь злодейство. Но вам снились тридцать тысяч и было боязно, что мы захватим Николу живым, а он покажет на суде против вас. Кроме того, у него, наверное, были денежки, а? Вот как было дело, ребята. Мы вас знаем насквозь, будьте покойны.

Но это ничего. Вашей обязанностью было изловить Шугая и привести его нам. Если вы на это не решались, надо было сбегать за нами, мы бы взяли его сами. А все это дело чертовски попахивает умышленным убийством. А может быть, и убийством с целью грабежа, а? И, собственно говоря, я обязан сейчас арестовать всех вас.

Выговорив это неприятное слово, вахмистр замолчал. Поглаживая усы, он поочередно обвел мужиков взглядом.

— М-да… А впрочем, пейте спокойно, ребята. Я этого не сделаю… Может быть, не сделаю. Но о тридцати тысячах и думать бросьте. Это я вам говорю наперед. Понятно, а?

У Ясинко, Хрепты и Сопко душа ушла в пятки. Данила вынул из кармана шесть тысяч шестьсот крон. В глазах у Сопко опять стояли два мертвеца в орешнике. Ах, зачем затеяли они это дело!

— Кто еще знает обо всем?

— Никто, только Лейбович.

— А еще кто? — настаивал вахмистр. — Хрепта, ты пришел позднее. Где был и с кем разговаривал?

— Ни с кем. Ходил искупаться в Колочавке. Голова болит.

Это было похоже на правду, Адам и в самом деле был очень бледен.

Вахмистр и один из жандармов отошли в угол посоветоваться.

— Умеете молчать? — спросил вахмистр вернувшись.

— Умеем.

— Ладно. Услуга за услугу. Шугая добыли мы, понятно? Награду поделим пополам.

— Понятно.

Приятели не особенно понимали, в чем дело, но чувствовали, что так, пожалуй, лучше. Старый медведь Петр Шугай был еще жив. Подрастали николовы братья. Будет неплохо, если убийцы Николы останутся неизвестными.

Игнат, Данила и Адам опять вздохнули полной грудью. Награда, правда, уменьшилась, сильно уменьшилась. При дележе жандармы наверняка еще сверх того обманут их. Но у Адама были надежно припрятаны двадцать тысяч, а это немалые деньги.

Лицо мертвеца, маячившее у всех перед глазами, опять перестало быть страшным. Неуязвимость Шугая уничтожена, он не оживет. Его губы не заговорят никогда.

— А теперь ни о чем не беспокойтесь, ребята, и пейте.

Пили до ночи. В полночь жандармы вскинули винтовки на плечи, и все вышли на улицу.

Светила луна.

Миновав крепко спящую деревню, они вышли на опушку леса и, светя электрическими фонариками, пошли тропинкой по каменистому берегу Колочавки. Потом перешли по бревну на ту сторону и начали подниматься в гору. Ясинко вел их, как днем.

Продрались сквозь густой орешник.

— Там! — показал Ясинко.

На лужайке, шагах в десяти, на земле виднелись две тени. Пять лучей от полицейских фонариков осветили зелень влажной травы, кусты орешника и два лежавших навзничь трупа.

Вахмистр обшарил лучом лужайку и заросли орешника, ища подходящее место. Найдя, он отвел жандармов за кусты и велел стрелять по мертвым.

Началась дикая пальба. Жандармы точно хотели вознаградить себя за все промахи этого года. Залп за залпом пули дырявили трупы Шугаев.

Над орешником появились первые проблески рассвета.

Ну, готово. Слава богу! Прощай, осточертевшая Колочава!

Один из жандармов отправился в Колочаву за подводой Лейбы Ландсмана. Остальные прилегли, завернувшись в шинели, немного вздремнуть после бессонной ночи.

Теперь Ясинко, Хрепта и Сопко уразумели все. Да, так и вправду лучше. Теперь, когда их поступок был, так сказать, санкционирован свыше, им казалось, что на поляне лежат уж как будто другие мертвецы, а братьев Шугаев давно не существует, и если они — Адам, Данила и Игнат — когда-то знали этих людей, то теперь все прошлое беззаконие получило легальное разрешение, выражением которого была стрельба жандармов.

У приятелей отлегло от сердца.

Лейба Ландсман прибыл уже к утру и подъехал на своей телеге по руслу Колочавки под самый косогор. Хрепта, Ясинко и Сопко ушли в лес, чтобы не встретиться с ним. Жандармы стянули мертвых вниз и бросили их на телегу. В Колочаву, к зданию караулки, приехали уже засветло.

Сияющий капитан, герой дня, тот, кто «пришел, увидел, победил», бежит в Колочаву на Горбе одолжить у лесничего фотографический аппарат.

В садике около караулки на траве лежат два трупа. Тела положены крест-накрест, точно охотничий трофей. Ноги Николы лежат на животе брата. Затем ли это сделано, чтобы прикрыть страшную рану Юрая, или эта особая композиция потребовалась, чтобы можно было снять их на одну пластинку и вышел красивый, законченный снимок?..

Над грудью мертвых скрещены две винтовки, и меж ними на черной табличке затейливо выведено мелом:

Вот и конец истории о Николе Шугае. Что еще остается сказать?

У автора этой повести решительно нет желания теперь, через одиннадцать лет, заниматься мелкими событиями, последовавшими за смертью великого разбойника Полонинских Карпат.

Нет ничего интересного в том, что Эржика снова вышла замуж за крестьянина Илька Дербачка-Дичка (поистине, со сколькими Дербаками встречались мы в Колочаве!), что после смерти Шугая, еще в тюрьме, у нее родилась дочка Айка, которую, — видимо, желая облегчить их общую участь, — записала Эржика как ребенка сержанта Свозила. Ложь эта покажется вам просто смешной, когда вы взглянете на миловидную девочку с крутым лбом и маленьким подбородком Шугаев. Она смугла, как лесной дуб, губы ее ярки, как черешни, под узкими бровями сияют ясные черные глаза. Таким когда-то представлялся Никола Розочке Грюнберг…